– He курю, господин оберштурмбанфюрер, – ответствовал Харман, садясь в кресло. В том, что перед ним был сам комендант Харвица, он нe сомневался. Откуда-то он уже знал это бледное лицо, надменные серые глаза, узкий ироничный рот и даже непременный шрам нa щеке – след дуэли нa шпагах, которые были столь модны у немецких аристократов. Харману также было известно, что комендант – Ханс фон Риббель – был выходцем из аристократической семьи, одно время занимал достаточно высокий пост в ведомстве Риббентропа, затем работал в штабе у генералполковника Фромма, но попал, как и многие аристократы, в опалу и был направлен два года назад в Харвиц.
Пауза затягивалась. Фон Риббель сосредоточенно вслушивался в музыку. Лишь когда она затихла, он все тем же бесцветным голосом сказал:
– Да, в местных лесах бродят разные банды, которые нападают на наши обозы, громят полицейские участки, закладывают мины на дорогах и вообще стреляют во всех, кто попадет им на мушку. К сожалению, карательные подразделения не справляются со своими функциями. Где это произошло?
– Партизаны были переодеты в форму полевой жандармерии, господин оберштурмбанфюрер, – отвечал Харман. – Они устроили засаду в пятнадцати километрах от вашего лагеря. На развилке дорог. Они остановили нас якобы для проверки документов, а потом открыли огонь из пулеметов и автоматов. Шансов спастись было мало. Все мои подчиненные погибли.
– Но вы чудом спаслись, – констатировал фон Риббель с непонятной интонацией в голосе и добавил: – Просто герой да и только!
Штурмбанфюрер, до этого молчавший, хмыкнул. Не обращая на него внимания, фон Риббель поднялся из кресла, подошел к столу, снял трубку телефона и стал отдавать какие-то распоряжения.
В это время штурмбанфюрер налил Хармaнy дорогого коньяка и сказал, поднимая свою рюмку:
– Меня зовут Фельдер, Карл Фельдер. Можнo просто – Карл. Заведую лагерной канцелярией.
Они выпили, и Фельдер спросил:
– Надолго к нам?
– Это будет зависеть от вас, – сказал Харман.
– Как там Берлин? Что нового слышно в верхах? – напирал штурмбанфюрер.
Харман не успел ответить, потому что вернувшийся комендант поинтересовался целью прибытия обер-лейтенанта в Харвиц.
Вместо ответа Харман предъявил свои документы. У него имелось командировочное предписание, выписка из приказа рейхслейтера Розенберга о вьвозе материальных ценностей и, наконец, удостоверение личности офицера вермахта.
Он мог бы сказать, что прибыл в Харвиц, представляя своей скромной персоной оперативный штаб Розенберга по оккупированным областям рейха. Этот штаб был создан два года назад, после того, как фюреру стало известно, что различные художественные и материальные ценности, конфискованные эсэсовцами в России и Польше, беспощадно грабятся и уничтожаются. Узнав, что многие произведения искусства оцениваются миллионными цифрами, Гитлер пришел в ярость. Результатом этого явилось его "Распоряжение о полномочиях Розенберга по конфискации и использованию культурных, научных и материальных ценностей в оккупированных восточных областях". Оперативный штаб Розенберга, расположенный в Берлине, ведал доставкой вышеупомянутых ценностей на запад. Часть произведений искусства направлялась непосредственно в Берлин, другая часть – в знаменитую "Янтарную комнату" в Кенигсберге, а кое-что оседало в многочисленных концлагерях, причем в последнем случае материальный фонд непрерывно пополнялся за счет конфискации у заключенных золотых изделий и прочих ценностей. Сейчас, когда русские неудержимо наступали на фронте, чиновники из оперативного штаба решили немедленно сосредоточить все ценности в столице. В концентрационные лагеря и другие места скопления сокровищ были посланы специальные команды на машинах-сейфах и в сопровождении охраны. Так Харман попал сюда, в Харвиц. Но он не стал рассказывать это фон Риббелю, потому что тот и так все знал.
Внимательно изучив документы, фон Риббель аккуратно сложил их, вопросов больше задавать не стал, зевнул и протянул бумаги обер-лейтенанту. Тут Фельдер, уже порядком захмелевший, встрепенулся и заявил, что, пока он – начальник канцелярии, все документы должны проходить через него. С этими словами он выхватил у Хармана предписание, пробежал его глазами, чуть было не прожег сигаретой и, сообщив, что подпись рейхслейтера – фальшивая, захихикал.
– Не обращайте внимания… – начал было фон Риббель, но тут же вынужден был замолчать, так как в кабинет ввалилась какая-то чудовищная личность. У личности было лицо первобытного человека, возраста она была пожилого, и на нее был напялен неопрятный мундир ротенфюрера СС.
– А это господин Шарц, – пояснил со вздохом фон Риббель Харману, – начальник подразделения СС, выполняющего охранные и… э-э… карательные функции… Ганс, – обратился он к личности, – познакомься: господин Харман прибыл к нам с особым заданием из Берлина.
Исполнитель охранных и карательных функций почесал в затылке рукоятью тяжелой плети, болтавшейся у него на запястье, и из его чрева исторглись странные звуки, видимо, долженствовавшие продемонстрировать еro почтение к Харману. Ко всему прочему он был в состоянии тяжелого и, скорее всего, хронического опьянения.
Фон Риббель заверил Хармана, что весь персонал лагеря готов всячески содействовать той миссии, с которой обер-лейтенант сюда прибыл. В частности, непосредственную помощь в отборе ценностей ему окажет Карл Фельдер, а рабочую силу и решение прочих, вспомогательных, вопросов обеспечит Шарц (личность что-то буркнула и вновь почесала в могучем затылке). Затем оберштурмбанфюрер попросил Хармана представить ему утром подробный рапорт о стычке с партизанами и пожелал приятного отдыха, добавив, что размещением его распорядится опять-таки ротенфюрер.
В свою очередь, Фельдер поднял помутневший взгляд и объявил заплетающимся языком, что у солдат фюрера не может быть отдыха, пока идет война.
– Это преувеличение, – сказал невозмутимо Харман. – Любой человек нуждается в отдыхе. Отдых позволяет человеку восстановить силы.
Потом он встал, поднял руку и произнес:
"Хайль Гитлер!" Все молча глядели на него…
Он уснул, будто провалился в темноту, хотя еще секунду назад не испытывал никакого желания спать. И не было у него ни слов, ни мыслей, словно чья-то невидимая рука щелкнула выключателем, ведавшим его сознанием…
Проснулся он так же внезапно. За окном хлопали отрывистые выстрелы, потом затрещали автоматные и пулеметные очереди. Слышались чьи-то возбужденные крики и надрывный лай собак. Харман вскочил и выглянул в окно. Лучи прожекторов метались, пытаясь пробить не то густой туман, не то дым, и ничего нельзя было разглядеть. Вдобавок ко всему взвыла сирена, заглушая пальбу.
Совсем рядом раздался тяжелый топот, и силуэты в военной форме метнулись куда-то за угол.
Харман бросился к двери, но что-то остановило его на полпути. Он вспомнил, что ему нельзя ни во что вмешиваться… Стрельба и лай стихали, удаляясь, но сирена выла, не переставая. Помимо своей воли, Харман подошел к кровати, лег и опять перестал существовать.
Когда он вновь открыл глаза, было уже утро. Он лежал на мягкой кровати, рядом с которой, на тумбочке, чернела Библия небольшого формата. Харман взял ее и быстро пролистал страницы в обратном порядке. Затем отбросил одеяло, аккуратно и быстро оделся (одежда его уже была вычищена и даже проглажена) и подошел к окну.
Домик для приезжих, где его разместили накануне, стоял на пригорке, и из окна открывался панорамный вид на лагерь. Харман долго разглядывал его…
Ровные ряды деревянных бараков без окон и с потемневшими от времени стенами. Колючая проволока вдоль бетонных плит в два ряда, предупредительные знаки: ток высокого напряжения. Посередине лагеря – пустынный песчаный аппельплац…
В дверь постучали, вошел солдат, на котором поверх мундира был надет белый передник. Солдат доложил, что готов сопроводить господина обер-лейтенанта на завтрак.
В небольшой, но опрятной офицерской столовой было пусто. Солдат доложил, что господа офицеры уже откушали и отправились выполнять свой долг на благо фюрера и великой Германии, а посему завтракать Харману пришлось в одиночестве.
После завтрака Харман вернулся в свою комнату, и через несколько минут его рапорт коменданту был готов.
Несмотря на довольно поздний час комендант лагеря занимался физзарядкой на специальной площадке у своей виллы. На нем был тренировочный костюм. Фигура у него была почти идеальная, если сделать скидку на возраст.
– Приходится держать себя в форме, – сказал он Харману после того, как они обменялись приветствиями. – Иначе нельзя: на износ работаем. А гимнастика имеет свойство успокаивать нервишки. Как вам спалось?
– Я спал отлично, – ответил Харман.
– Надеюсь, та суматоха, которая имела место ночью, не нарушила ваш покой? – поинтересовался фон Риббель, энергично выполняя приседания.
– Что это было, господин оберштурмбанфюрер?
– Побег, -- сказал комендант. – Группа заключенных пыталась бежать. Подкоп под стену, сняли одного часового. Ну и так далее… К счастью, далеко они не ушли.
– Побег? – переспросил Харман. – Но зачем? Куда они могли бежать?
– Вы правы, – ответил фон Риббель, начиная методичный бег на месте. – Бежать им отсюда некуда, разве что в лес, но они и там подохли бы с голоду. Но это понимаем вы и я как люди разумные. К сожалению, существам этой расы бог не дал ни логики, ни разума. А после нескольких лет пребывания в Харвице они вообще становятся психически неполноценными. Унтерменши, что вы хотите! – Он стал махать руками. – Поэтому от них всегда можно ожидать чего угодно. Кстати, знаете, как они преодолели проволочные заграждения? Двое из них были ранены, они легли на проволоку и приказали остальным перебираться на другую сторону по их телам…
– Поразительно, – сказал Харман, хотя на его лице не было и тени каких-либо эмоций. - Невероятно.
– Стадо фанатиков, – с убеждением сказал комендант. – Кстати, в полдень мы будем публично казнить тех, кого отловили. Если хотите, можете прийти посмотреть. Зрелище обещает быть поучительным.
– Я хотел бы вручить вам мой рапорт, господин обер-штурмбанфюрер,- произнес Харман. -И мне предписано как можно скорее начать работу с ценностями.
В это время денщик коменданта вынес из дома тазик с горячей, благоухающей одеколоном водой и полотенце.
– Переходим к водным процедурам, – довольно сообщил фон Риббель и после паузы добавил: – Да не торопитесь вы с работой, обер-лейтенант. Отдыхайте сегодня, осмотрите лагерь, восстановите силы после дороги, а завтра и приступите.
– Вы не доверяете мне, господин оберштурмбанфюрер? – спросил Харман.
Фон Риббель выдержал паузу и сказал: