К счастью, пулемет на баррикаде нисколько не пострадал от взрывов гранат. Харман подпустил мотоциклы на дистанцию прицельного выстрела и одной очередью срезал передних. Эсэсовцы остановились, спешились и залегли в кювете. Прошло некоторое время, прежде чем они опомнились и под прикрытием бронетранспортера, который бил из пулемета, пошли в атаку.
Нужно было уничтожить бронетранспортер. Харман подпустил его метров на сто и швырнул ему под колеса гранату. Бронетранспортер скрылся в дыму, съехал в кювет и смачно зачадил. Из его люков во все стороны посыпался экипаж, но Харман спокойно расстрелял солдат из пулемета. Цепочка эсэсовцев дрогнула и залегла. Перед ней кто-то метался, размахивая пистолетом и рыча неразборчивые команды. "Это Шарц. Он мне уже надоел", подумал Харман и снял ротенфюрера прицельным выстрелом.
Однако вскоре эсэсовцы окружили Хармана с трех сторон и, строча из автоматов, ринулись на штурм баррикады. После длинной пулеметной очереди снова залегли. Потом опять пошли. И опять залегли.
С каждым броском их ряды все больше редели, но они неуклонно приближались к Харману, и ему приходилось быть очень внимательным, чтобы не подпустить противников на расстояние, достаточное для броска гранаты.
Он знал, что долго не продержится, но ему нужно было продержаться еще как минимум четверть часа. Каким-то вторым, внутренним зрением он видел, что в этот момент Верке сворачивает машину в лес и медленно едет по ухабистой просеке.
Некоторое время он не давал поднять головы залегшим эсэсовцам непрерывным огнем из пулемета. Потом лента кончилась, а заправлять новую было уже некогда.
Отстреливаясь из автомата, Харман стал перебежками отступать по мосту на другой берег. Вдруг что-то тяжелое ударило в ногу и в спину, он упал и оглянулся. С другого конца моста ехали мотоциклисты, и от них к нему тянулись красивые светящиеся трассы. Это было подкрепление противнику. Харман оказался в окружении.
И тогда он выдернул зубами чеки из двух гранат, сжав их в кулаках, и стал ждать, когда эсэсовцы приблизятся к нему вплотную. И время впервые показалось ему длинным-длинным…
Когда погас голографический экран и в зале зажегся свет, какое-то время они сидели молча, не шевелясь. И хотя это был уже не первый просмотр, их и на этот раз постиг невольный шок от увиденного.
Александр Семенович Крондо молча сидел перед четырьмя людьми и пытался угадать то, что они сейчас думают, но лица этих четверых были непроницаемы.
Жан Сонгаль, инженер-роботехник, сжимал в руке какую-то книгу, и выражение его лица было озабоченным. Альберт Какучая, программист, толстый великан, раскуривал трубку, и казалось, что в этот момент для него это было самым важным. Бернард Рошальски, психолог, нахмурив брови, разглядывал кончик зажженной сигареты. Лингвист Том Рончак, небрежно развалившись в кресле, глядел то ли в окно, то ли в пространство.
Сколько работы, думал Крондо, сколько лет подготовки!.. Создание андроидов, которые были точной копией человека. Многие годы копания в древних архивах, тайного наблюдения и сбора информации. Невероятные усилия по материально-техническому обеспечению подобных операций в прошлом…
Все теперь летело к чертям,
– Опять "бог из машины", – наконец, сказал он. – Уже в четвертый раз. И снова из-за отклонения андроида от заданной программы. В чем дело? Может быть, слаба программа?
– Лично я ничего не могу понять, – прогудел бас Какучаи. -- После первой неудачи мы стали вводить в программу жесткие ограничения на определенные действия. Например, не осматривать вообще лагерь. Но их тянет туда какая-то непреодолимая сила. А дальше все идет по одной схеме. Они вырабатывают себе другую установку: спасать людей. И тогда на них нельзя повлиять даже с помощью экстренного программного управления. Замкнутый круг какой-то!..
– Ладно, – сказал Крондо. – А что скажете вы, Сонгаль?
– Что я могу сказать? – вздохнул инженер. – С технической точки зрения андроид действовал просто безукоризненно. Ведь никому там, в прошлом, даже и в голову не пришло, что они имеют дело не с человеком, В конце, правда, у него гипноблок отказал – но это можно объяснить нештатной величиной нагрузки на координирующие контуры…
– Александр Семенович, – вмешался в разговор Рошальски, – мне кажется, все дело в том, что наш андроид попал в экстремальную ситуацию. Хотя понятий "Добро" и '"Зло" в их чистом виде мы в них не закладывали, но эти категории неизбежно вырабатываются в сознании андроида через цепочку логических умозаключений.
– Ну и что? – спросил Крондо. – К чему вы клоните, не понимаю.
Психолог с досадой ткнул погасшую сигарету в пепельницу.
– Да к тому, – воскликнул он, – что андроид имеет дело с фашистами! С фа-ши-ста-ми! А фашистов трудно назвать людьми. Скорее, это нелюди, садисты и маньяки. И мы просто не сможем запрограммировать нашего Хармана адекватно психологии фашистов, потому что для этого… – Он внезапно умолк.
– Ну-ну, договаривайте, – добродушно сказал Крондо. – Что – для этого?
– Для этого нам самим нужно быть фашистами! – с вызовом закончил свою мысль Рошальски, не глядя ни на кого из присутствующих.
– Это все эмоции, – по-прежнему хладнокровно сказал Крондо.
– Эмоции? – переспросил психолог. – Но ведь именно эмоции и ведут к превращению анд-роида в "бога из машины"!
Он опять закурил.
– Да не нервничайте вы так, Бернард, – неожиданно сказал Рончак. – Если разобраться, откуда у андроида эмоции? Это же мыслящая машина, вот и все.
– В том-то и дело, что мыслящая, – стоял на своем психолог. – Раз он мыслит, значит, в альтернативных ситуациях ему волей-неволей приходится делать выбор. А прежде чем сделать выбор, необходимо оценить ситуацию, и вот тогда, во время такой оценки, неизбежно появляется если не эмоция, то ее подобие!..
Некоторое время все молчали.
– Мистика какая-то, – пробормотали почти одновременно Какучая и Сонгаль.
– Другими словами, – задумчиво произнес Крондо, – вы хотите сказать, Бернард, что они… становятся людьми?
– Ну это слишком сильно сказано, – возразил психолог. – Но, во всяком случае, внешних отличий становится совсем мало. В принципе наш Харман совершил то, что раньше называли подвигом. Он сознательно пошел на смерть ради спасения детей. А подвиг – чисто человеческий поступок. С этой точки зрения Харман стал человеком.
– Может быть, вы и правы, – согласился Александр Семенович. – Но что теперь нам-то делать? Как руководитель всех операций во времени я заявляю, что, как бы там ни было, мы не можем прекратить нашу деятельность. Историки, искусствоведы, миллионы людей Земли, в конце концов, ждут от нас новых экспонатов из прошлого. Мы затратили колоссальные средства – ради чего? Ради спасения нашей культуры, нашей с вами общей истории. Там, в прошлом, эти бесценные для нас произведения искусства погибли или были безвозвратно утеряны. Перенося их в будущее, мы спасаем их для наших современников и будущих поколений землян. Да, мы могли бы таким же способом спасать и людей, и подобные… э-э… прецеденты уже были, но вы не хуже меня знаете, чем они закончились! Слишком большой шок для психики любого человека. К тому же в таких случаях трудно избежать вмешательства в историю, в естественный ход событий. Харман, конечно, молодец и герой, но кашу он заварил крутую, и это неизбежно отразилось бы на эволюции исторических процессов…
Он встал, подошел к окну и раздвинул тяжелые черные шторы. Он ждал возражений от своих помощников, но они молчали. За окном простирались зеленые холмы, и на самом горизонте виднелась ровная стена соснового бора.
Внизу по лужайке шли дети. Они шагали неестественно правильной колонной по два, и было их ровно пятьдесят. Крондо на миг даже почудилось, будто на детях – не яркая одежда, а полосатые робы узников. Детей сопровождала молоденькая воспитательница, на ходу что-то оживленно объяснявшая им. Потом они остановились перед памятником Первопроходцам во времени, дети встали перед воспитательницей полукругом, а она все продолжала им что-то рассказывать. Увлекшись, женщина резко взмахнула правой рукой, в которой держала зеленую ветку, и дети, стоящие впереди, испугавшись, резко отшатнулись назад.
Крондо скрипнул зубами. Это невыносимое безумие, подумал он. Мы все равно не сможем задержать их здесь. Когда мы пошлем в прошлое пятого Хармана и если с пятой попытки все пройдет так, как надо, предыдущий вариант развития событий автоматически ликвидируется. Парадоксы перемещений во времени… И не попадут к нам эти дети, и не попадет к нам Верке, а будут у нас вместо них ящики с картинами и прочими ценностями. Все разумно и логично. Но от этого нам ничуть не легче. Больно смотреть на этих детей, зная, что им все равно суждено погибнуть три века назад…
– Кстати, – нарушил молчание инженер, – почему мы называем таких, как Харман, "богом из машины"?
– В глубокой древности в театральных представлениях так называли персонажей, активно вмешивающихся в ход событий, – пояснил Рончак. – На древней латыни это звучит как "деус экс машина".
– Красиво, – усмехнулся Какучая, раскуривая потухшую трубку. – Только в нашем случае их лучше называть "андроид из машины".
– Ты имеешь в виду машину-сейф? – пошутил Рончак.
Программист не успел ничего сказать, потому что Крондо вдруг резко повернулся и бросил:
– Не будет больше ни андроида, ни "бога из машины"! Отныне мы будем посылать на такие задания человека!
Рончак вздрогнул, Сонгаль чуть не выронил книгу, а Какучая поперхнулся табачным дымом. Лишь Рошальски остался сидеть как ни в чем не бывало.
– Я предполагал, что вы придете к этому решению, Александр Семенович, – спокойно проговорил он. – Но ведь существует закон, запрещающий подвергать людей смертельному риску. Насколько я знаю, даже на киносъемках в опасных трюках людей теперь дублируют андроиды.
– Другого выхода у нас нет, – сказал Крондо. – В следующий раз мы пошлем человека. А в закон, который вы упомянули, придется внести соответствующую поправку. Я подам рапорт во Всемирный Совет,
– Думаете, человеку ТАМ будет легче, чем андроиду? – скептически спросил психолог.
– Думаю, что ему будет тяжелее. Но он – человек, черт возьми! А человек должен, обязан выдержать!
– Значит, все было напрасно! – с горечью сказал Сонгаль. – "Андроиды"!.. "Почти как люди"!.. "Совершеннее людей"!.. Столько лет, подумать только, столько лет!.. – Он стал яростно тереть ладонями лицо.
– Андроиды нам еще пригодятся, – невозмутимо сказал Крондо. – Они будут помогать нам. Но не более того…