Вихри враждебные бушевали над улицей Цюрупы. Нет, господа, имя определенно знак судьбы. Не успела улица Воровского вернуть себе прежнее название Поварской, как окончательно раскололся на отдельные части Союз писателей - пресловутое "министерство литературы". Ресторан вот жаль! Приватизация взвинтила цены до заоблачных высот. Тружеников пера там днем с огнем не сыщешь. Мафиози гуляют со своими марухами.
Эраст Леонтьевич Тростинский, зав. отделением патологоанатомии, принял Бобышкина в своем кабинете, отгороженном застекленной стенкой от стола секретарши. Герой соцтруда и дважды лауреат госпремии, он превосходно сохранился для своих весьма солидных лет и не утратил природного юмора. Ежедневные бдения над статьями и монографиями - академик отличался редкой плодовитостью - помогли сохранить память, прозекторская - гибкость рук, а хатха-йога - внешний вид. Больше шестидесяти ему не давали.
- Вы уж простите старика, что проволынил малость, но забот полон рот, а случай интересный, - укрепив на защелках экрана рентгеновские снимки, он включил освещение. На темном дымчатом фоне белесой облачностью обозначился череп в различных проекциях. Черная дырка зияла, как Солнце при полном затмении.
- Будто буравом прошлись, - не удержался Бобышкин.
- Вот именно! - обрадовался Тростинский. - Абсолютно точное определение. Трепаной по-гречески и есть бурав. Отсюда трепанация вскрытие полости черепа. Процедура, известная чуть ли не с каменного века.
- Значит, все-таки хирургическая операция?! А с какой целью?
- Вы слишком многого от меня ожидаете. Откуда мне знать, с какой целью?.. Вообще-то такое показано при высоком внутричерепном давлении, но в данном случае... Все-таки молодая женщина: с чего бы вдруг?
- Возраст удалось уточнить?
- Восемнадцать-двадцать, - рассеянно глядя в потолок, пестревший ржавыми разводьями, академик, казалось, рассуждал с собой. - Я бы исключил гипертензию, исключил... Тем более что значительно чаще трепанацию следует рассматривать как этап основной операции, обеспечивающей доступ к патологическим образованиям в мозгу, однако и тут ничем особенным порадовать вас не могу. Следов хирургического вмешательства не отмечено.
- И это все?
- Пожалуй... Но случай действительно любопытный. Отверстие приходится точно на родничок, что невольно вновь возвращает нас к мысли о гипертензии. Иначе зачем?
- Родничок? - силясь вспомнить, наморщил лоб Бобышкин. - Простите мое невежество...
- Отчего же? - мимолетно улыбнулся Тростинский. - Так называют мягкие места на верхней части головы, где кости черепа еще не успели достаточно развиться. Младенец, можно сказать, рождается с раскрытым мозгом. Так сказать, распахнутым в космос. Зарастает обычно на втором году жизни, порой значительно позже, а то и вовсе остается на всю жизнь, как у Тургенева.
- В самом деле? Удивительно!
- О, природа неисчерпаемо многообразна. Если б знать, что и зачем ей нужно!.. Взять те же роднички. Затянутые перепонками из соединительной ткани, они иногда пульсируют, чем, собственно, и обусловлено наименование. Самый крупный - лобный: на стыке лобной кости с теменными. - Академик очертил пальцем кружок вокруг отверстия. - Трепанация сделана со знанием дела.
- Примите мою благодарность, Эраст Леонтьевич. Все-таки хоть какой-то след. По крайней мере, будем знать, что это рука врача. Надеюсь, что вместе с трахеотомией...
- Трахеостомией, - поправил Тростинский. - Нет-нет, не извиняйтесь, остановил он готовое слететь восклицание, - вы правильно выразились, имея в виду, очевидно, рассечение передней стенки трахеи. Этим, однако, не ограничилось и была введена капсюля. Так что приходится говорить именно о трахеостомии. О конечной цели операции опять-таки судить не берусь. Стенка трахеи рассечена выше щитовидной железы, на уровне второго-третьего хрящей. Подозреваю стеноз гортани. Случай достаточно типичный. Боюсь вас огорчить, но найти будет крайне затруднительно.
- Да, всех больниц и госпиталей не обойдешь, - вздохнул Бобышкин. Тем не менее бесконечно вам признателен... А как вообще идут дела? С электричеством обошлось?
- Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Взял за грудки президента.
- Неужели самого?
- Куда там! - по-детски весело рассмеялся Тростинский. - Нашего академического. Впрочем, он и так все знает! Даже час перебоя обойдется невосполнимой потерей. Об экспресс-методе определения патологии беременности и С-реактивном белке я и думать боюсь. Короче, живем как под дамокловым мечом. Не хватает еще, чтобы и воду отключили! Не мне вам говорить, но трупы приходится обмывать.
- Есть непосредственная угроза?
- Кто их разберет? От них всего можно ожидать. Точно по Салтыкову-Щедрину: народ нужно держать в постоянном изумлении. Но я человек предусмотрительный. В случае чего, свезем трупы прямиком в мэрию. У них, небось, вода есть всегда, невзирая на профилактические ремонты?
- Неужели люди не понимают?
- Не дают себе труда задуматься. Ладно - фундаментальные исследования могут потерпеть - с их точки зрения, хотя я так не считаю. А как быть с сиюминутными ЧП? Мой аспирант, представьте, предотвратил эпидемию холеры в Астрахани, потому что сумел быстро вылететь и провести необходимые анализы. Или случай со СПИДом в Элисте!
- Это когда детей заразили? В больнице, кажется?
- Вот именно - в больнице. Уверяю вас, без нашего участия это дело так бы и осталось нераскрытым и ВИЧ-инфекция продолжала бы свободно гулять. Так что у нас с вами намного больше общего, чем кажется при поверхностном взгляде.
- Святая правда, - кивнул Федор Поликарпович. - Нераскрытое дело... Это у меня нераскрытое, - быстро поправился, готовясь проститься. Чужая беда подчас угнетает почище собственной. И то сказать: чужая! Судьба целой страны и каждого отдельного человека зависит от таких, как Тростинский. Оставят его без воды и света - пиши пропало. Даже не узнаешь, от какой лихоманки подохнешь.
- Положа руку на сердце, Эраст Леонтьевич, ответьте мне на один вопрос: когда было хуже - теперь или тогда?
- Если брать за эталон снабжение и элементарный порядок - безусловно, нынче. Впрочем, это на нашем с вами уровне, а так... гадать не берусь. Судя по Чернобылю и десяткам других чернобылей, о которых мы только начинаем узнавать, ностальгировать не приходится. Жили в совершенно опрокинутом мире. Я надеюсь на лучшее, но, наверное, не доживу.
Собеляк весь день продежурил у закрытых ворот завода "Углемаш" в подмосковной Сходне. На пленум прессу не допустили, но слухи просачиваются даже сквозь створки из клепаной стали.
Одним из первых узнав о сенсационном происшествии на Красной площади, Миша кинулся к своему побитому "жигуленку" и помчался в город.
Черная табличка с золотыми буквами была на месте:
Александр Дмитриевич
ЦЮРУПА
1870-1928
По стыку кирпичной кладки ползла невзрачная серая ящерица.
Не подвернись случай, Андрей Ларионов, возможно, и не ушел бы из университета. Это потом он сумел убедить себя, что решился на такой шаг из принципа. На самом же деле им двигал подсознательный импульс, проистекавший чуть ли не из эдипова комплекса. Слово, которое не вернешь, само сорвалось с языка, да еще в самый неподходящий момент - на торжественном приеме, когда отец был сам не свой от нежданного взлета.
- Позвольте представить моего наследника, - с благостной улыбкой Александр Антонович подвел старшего сына к помощнику Генерального секретаря. - Компьютерный волшебник! Мехмат оставляет его в аспирантуре, пояснил он с почтительной гордостью.
- Рад познакомиться. Информатика выходит на передний рубеж в системе знаний, - приветливо кивнул помощник, крепко пожимая руку. Философ, известный науковедческими работами в сфере биологии, он придерживался прогрессивных взглядов, за что в свое время подвергся опале, но затем был помилован и выбран в академики. Его назначение на ответственный пост либеральная общественность встретила с воодушевлением и надеждой.
Лестное знакомство могло принести немалую пользу. Ничего, кроме как раскланиваться и улыбаться, от Андрея не требовалось, но его точно бес какой дернул. Вчера бросил на стол заявление об уходе по собственному желанию, ничего не сказав отцу, сейчас - окончательно сжег за собой мосты.
- Не будет аспирантуры, - процедил он с глумливой усмешкой. - Лавочка изжила себя. Ухожу.
На Александра Антоновича жалко было смотреть: лицо вытянулось, лоб покрылся испариной, глаза испуганно забегали.
Диплом с отличием гарантировал Андрею не только аспирантуру, но и место на кафедре. Его демонстративный жест факультетская профессура восприняла как измену.
- Надо быть полным идиотом, чтобы оставить науку, - подосадовал заведующий кафедрой. - Быстрого успеха захотелось... Знаю я этих пенкоснимателей! Вспыхнут метеором и сгорят.
- Сколько усилий потрачено зря, - угодливо поддакнул доцент, которого будущему аспиранту прочили в научные руководители. - Как говорится, это больше чем преступление, это - ошибка. Он еще будет локти кусать.
- Все-таки жаль: большие надежды подавал, - декан ограничился формальным сожалением и думать забыл про перебежчика.
В нескольких статьях, которые дипломант Ларионов успел опубликовать в "Докладах Академии наук" и "Вестнике Московского университета", все трое значились в соавторах. Вклад каждого, говоря языком математики, исчислялся бесконечно малыми величинами и в пределе стремился к нулю. Коль скоро имена достойных мужей запечатлены в анналах информатики, их вполне допустимо проигнорировать. Кому нужно, сам найдет в соответствующем файле, воспользовавшись элементарным кодом: Andrey Larionov.
Достоин упоминания лишь Юрий Жемайтис - молодой сотрудник научно-исследовательского сектора, прикомандированный к кафедре. В составлении оригинальных программ он не знал себе равных, что отнюдь не способствовало карьере. Кандидатскую диссертацию, блестящую по отзывам, так и не пробил: защиту постоянно оттягивали под предлогом каких-то формальностей. Тема на стыке различных дисциплин никак не вписывалась в бюрократические ячейки. Раз или два за семестр Жемайтис читал студентам обзорные лекции, восхищавшие аудиторию великолепной эрудицией и необузданным полетом фантазии. Впрочем, расхожее слово "читал" совершенно не подходит к данному случаю. Не читал, а скорее импровизировал: рассуждал вслух и сам же с собой спорил. Никакого заранее написанного текста у него не было, и вообще он никогда не готовился к выступлениям, собиравшим полные залы. Послушать его приходили и физики, и химики, и, конечно, биологи, ибо не было случая, чтобы парня не занесло в генетику или куда-нибудь в теорию эволюции. Авторитетов Жемайтис не признавал. Особенно крепко доставалось Дарвину, Павлову, а порой и самому Эйнштейну, который так и не принял квантовую механику, проиграв вчистую Нильсу Бору. Ортодоксальная профессура, негодуя, брызгала слюной, партбюро точило зубы, осведомители собирали компромат.