Лечение любых заболеваний.
Прием ведут сильнейшие психологи, маги, целители России.
Интим
Миловидная, ласковая шалунья с прекрасными внешними данными создаст уют и тепло осенним вечером уставшему от одиночества и повседневных будней спокойному господину. У себя.
Около шести Павел Борисович вылез из автобуса возле сквера. Сверившись с планом, дождался зеленого света - трафик критской столицы вполне отвечал европейскому уровню - и перешел на противоположную сторону, где шла бойкая торговля фруктами и галантереей. Завернув за угол, он наткнулся на вывеску с русской надписью: "Шубы - шикарно и дешево". Из автобуса с голубой полосой "Filos Travel" торопливо выскакивали озабоченные дамочки, успевшие хватить южного солнца. Обрывки родимой речи не вызвали ностальгического отклика и, вежливо пропустив соотечественниц, устремившихся к вожделенной двери, Климовицкий нырнул в переулок, откуда тянуло забористым духом рыбы.
Чего только не было на возках и прилавках! Омары с замотанными клешнями, креветки, морские ежи, крабы, устрицы и всевозможные двустворчатые моллюски. Пересыпанные ледяной крошкой, стыли скользкие спруты и каракатицы. Муаровый отсвет перебегал по спинам тунцов, тяжело распластались скаты и камбалы, скользкие груды головастых бычков и усатых султанок перемежались ящиками, в которых, подобно снарядам, была аккуратно уложена золотистая скумбрия, жемчужная кефаль, полыхающая багряницей крас-нобородка. Истекая слизью, судорожно подрагивали пупырчатые жаберные крышки фантасмагорических морских чертей. Черные большеротые рыбины, казалось, высасывали последние капли влаги с шершавых боков акул, извивались угри, судорожно разевая пасти, распускали ядовитые шипы плавников крылатки - пестрые бабочки дворцовых садов Посейдона. Климовицкий обожал морскую рыбу и, пока не отпали Кавказ и Крым, со страстью предавался подводной охоте, но от такого изобилия даже у него зарябило в глазах. Сумрачный тесный переулок показался сточной канавой, куда вывалили всю требуху из пропоротого брюха морей. Чад от скворчащей в оливковом масле ставриды, мешаясь с острым запахом специй, исходившим от бочек с хамсой и сельдью, не мог заглушить сладковатую вонь рынка. Затонувшая Атлантида не погибла. Переливаясь радужным многоцветьем агонии, она умирала здесь сегодня и ежедневно - в сырости тающего, пропитанного кровью и слизью льда, и блестящая чешуя, как новогоднее конфетти, метила невольных пособников преступления.
Климовицкий вздрогнул, ненароком наступив на крабика, улепетнувшего из корзины. Дрыгнув ногой, отшвырнул противно хрустнувший панцирь и вытер подошву о забрызганный серебристыми блестками тротуар.
Сентенция Блекмена по поводу зверя и живой плоти, показавшаяся еще одним проявлением чудачества, вдруг наполнилась неким тревожным смыслом.
Пройдя рынок насквозь, Павел Борисович пересек улицу фешенебельных магазинов, которую пересекала искомая Мелидониоу. До семи оставалось чуть менее двадцати минут. Лучше всего их было скоротать в чистенькой кондитерской на углу. Чашечка кофе с кусочком воздушной, обсыпанной дробленой фисташкой нуги помогли изгнать липкое, въевшееся в поры амбре.
"Golden Atlantis" находился в глубине двора солидного дома начала века, весь первый этаж которого занимал модный салон. Импозантные манекены в вечерних туалетах и спортивных костюмах были декорированы корабельной оснасткой и теннисными ракетками. Сумки с клюшками для гольфа и дорожные кофры обрамлялись морскими раковинами, веточками розового коралла и массивными шлифами синего агата, африканского малахита и каменными распиленными вулканическими ядрами, набитыми, словно сказочные пещеры, крупными зернами аметиста. Поддуваемый вентилятором задник из бирюзового шифона ласкал, изображая морскую волну, ножки обнаженной Афродиты, соблазнительно склонившейся у штурвала с гирокомпасом. Тяжелая медная астролябия не давала свернуться старинной карте, свисавшей с ампирного столика, на который, слегка прикрыв левую грудь, опиралась богиня. Музейную копию бычьей головы с вызолоченными рогами и солярным цветком во лбу поставили как дань местному колориту. Каждая вещь в отдельности, включая бикини, сведенные к чисто символическим тесемочкам с пряжками в виде дельфинов из полновесного золота, была по-своему недурна, но их сочетание поражало полнейшим отсутствием вкуса.
Климовицкий не бывал в Америке, не знал настоящей Европы. То, что ему представлялось чуть ли не верхом роскоши, в лучшем случае достигало уровня добротного ширпотреба. Особое впечатление произвел глобус с рисунком материков времен Магеллана, приспособленный под коньячный бар. Желания приобрести, впрочем, не возникло.
Проторчав у витрин оставшиеся минуты, он вошел в подворотню и ровно в семь нажал кнопку звонка под надраенной до блеска латунной табличкой с клубным вензелем.
Блекмен уже ждал в вестибюле под минойской колонной, служившей пьедесталом бронзовому дельфину. Приложив палец к губам, он указал на другую колонну, увенчанную лабрисом, возле которой находилась конторка, где стоял смуглый, атлетического склада мужчина в сиреневом смокинге. Он записал фамилию и адрес неофита в толстую книгу, а затем и сфотографировал его под вензельным щитом клуба. При этом не было произнесено ни единого слова. Когда цветное изображение проявилось, он наклеил фото на клубную карточку и, вложив в принтер, склонился над пультом. Затем, все так же молча, вручил готовое ламинированное удостоверение. Климовицкий обратил внимание на несусветную дату: Anno 11596 и хотел было обратиться с вопросом, но Джерри, вновь сделав предостерегающий жест, очертил указующим перстом надпись на базе колонны: SILEO[52], наложенную поверх рельефного контура греческой альфы. Павел Борисович латыни не обучался, но смысл угадал. То же слово значилось и на втором столпе, с той лишь разницей, что его выпуклой подковой обрамляла омега.
Англосаксонские ритуалы всегда славились своими чудачествами.
В зале заседаний собралось человек тридцать, не более. Семеро сидели в креслах за столом в виде кольца, остальные, образовав второй круг, расположились на стульях, что напомнило Павлу Борисовичу собрания в Доме дружбы. Только мебель, оставшаяся от купца-миллионщика, была побогаче, ну и, конечно, интерьер.
Климовицкий присел на свободное место возле самых дверей и с любопытством огляделся. Зал украшали две аляповатые скульптуры из позолоченного папье-маше, установленные на ступенчатых помостах: Посейдон с трезубцем и у противоположной стены неизвестная Климовицкому богиня в пеплосе, заколотом на плечах. Судя по дельфинам у ног, тоже морская, возможно, сама Амфитрида. Отверстие в центре стола вмещало пузатую вазу с искусственными лилиями. Середину потолка занимал рисунок "Фестского диска" в завитках облаков. Четыре ветра по углам изо всех сил выдували воздушные потоки. В простенках окон висели морские и геологические карты Атлантики и Средиземноморского бассейна.
Солидный джентльмен в белой с широкой синей полосой мантии, наброшенной поверх твидового пиджака, вооружившись молотком, трижды ударил в гонг.
- Объявляю симпозиум открытым, - провозгласил он по-английски и, оглядев присутствующих поверх очков, вызвал: - Брат Сейсмолог!
Из-за стола поднялся симпатичный старичок в шахтерской каске с горящей лампой.
- Недра спокойны, толчков не зарегистрировано, - доложил он обстановку.
- Брат - Страж Морей!
- Волнение два балла, - бодро отрапортовал румяный толстяк в кепи яхтсмена. - Отлив.
- Брат - Смотритель Порта!
- Все корабли у своих причалов, - в дверях появился тот самый дежуривший за конторкой атлет. - Серый "Шевроле" надо отогнать, - он укоризненно покачал головой. - Закрывает подъезд к складским помещениям магазина.
Нарушитель вскочил, лихорадочно нашаривая ключи, что вызвало добродушные смешки.
- Нет-нет, так не пойдет! - остановил его председатель, ударив молотком по мельхиоровому блюду. - Десять долларов, брат Лайонел.
Проштрафившийся выронил брелок с ключами и полез в задний карман за бумажником, ища глазами свою беззвучно упавшую на ковер связку. Под общий хохот ее поднял кто-то из соседей и точным броском метнул на блюдо, отозвавшееся печальным звоном.
- У меня только драхмы и кредитная карточка, - скорчив трагическую мину, возгласил владелец злополучного "Шевроле".
- Сколько будет по курсу, брат Казначей? - сохраняя приличествующую серьезность, спросил председатель и, получив ответ, произвел церемонию выкупа. - Прошу внимания, джентльмены! - он предостерегающе взмахнул молотком. - Я рад представить вам доктора Клайм-о-витски, - произнес по складам, заглянув в бумажку. - Нашего друга из России... Он здесь?
Павел Борисович поспешно встал и, залившись краской, смущенно раскланялся.
- Рекомендатель?
Блекмен коротко, но не без преувеличений, поведал о научных заслугах "русского друга, одержимого пламенной мечтой открыть новую страницу священной истории".
- Благодарю, брат Джерри, - председатель отпустил его милостивым кивком. - Ваше решение, клубмены?
Решение выразилось в поочередном поднятии большого пальца, словно дело происходило на римской арене, где кровожадная толпа решила подарить жизнь поверженному гладиатору.
- Займи свое место, брат Пол, - председатель наградил Климовицкого милостивой улыбкой.
Растерянно оглядевшись по сторонам, Павел Борисович неуверенно опустился на стул, на котором сидел прежде.
- Можем ли мы, учитывая трудности, переживаемые Россией, освободить нового брата от уплаты членских взносов за первый год? - поинтересовался Блекмен. - Брат-Казначей?
Казначей, в свою очередь, переадресовался к звездочету.
- Солнце в созвездии Весов. День идет на убыль, а с ним и год, прозвучал глубокомысленный отклик.
По-видимому, стараниями Джерри все было заранее обговорено.
- Нашим решением брат Пол направляется на архипелаг Тиры для проведения работ, в которых мы заинтересованы, - заключил председатель, трижды ударив молотком. - После короткого перерыва заслушаем сообщение достопочтенного Гленна Моргана, нашего брата из Сан-Франциско... Прошу, джентльмены.
Все чинно направились к нише, где был сервирован накрытый бумажной скатертью стол: термосы, пирамида одноразовых чашек, крекеры, пакетики с кофе, чаем и сухим молоком.
- Пол! - каждый клубмен счел своим долгом дружески похлопать новичка по плечу. Обращались друг к другу только по имени и на "ты".
Климовицкий расчувствовался почти до слез. Ему и в голову не могло прийти, что атмосфера мальчишеского братства исчезнет уже за порогом клуба. Игра кончается, и каждый уходит в свою жизнь, становясь самим собой: мизантропом, завистником, интриганом, снисходительным добряком, циником или прекраснодушным фантазером, а то, смотря по обстоятельствам, и тем, и другим, и третьим.
Змеи меняют кожу, люди меняют маски.
Клубмен, смолотивший полпачки крекеров, удостоился премии в виде оплаченного ужина на две персоны в ресторане "Астерий", которую тут же выставил на аукцион в пользу общества. Торговля - цена дошла до семидесяти долларов - превратилась в забавную комедию. Каждый дурачился, как мог, развлекая себя и других.
Страж Морей, у которого были руки-крюки, поперхнувшись от хохота, выронил чашку, испачкав скатерть кофейной гущей, за что был тут же подвергнут каре. Та же участь постигла и опоздавшего господина во фраке, явившегося с футляром в руке - по-видимому, музыканта. Попытка оправдаться трудностями парковки обошлась ему еще в десять баксов[53].
Наказанные, изобразив крайнюю степень досады, присоединялись к общему веселью. Павел Борисович поймал себя на мысли, что почел бы за честь оказаться на месте проштрафившегося.
Удар молотка оповестил о возобновлении симпозиума. Лекции предшествовала минута ритуального безмолвия, после чего председатель поклонился сидевшему рядом старцу с вдохновенным лицом пророка и указал на помост с пюпитром перед статуей морской богини. Стартовал Морган довольно лихо, трижды воззвав, как, наверное, показалось не одному Климовицкому, к всеобщей богине-прародительнице: