Придавливать к креслу начинает знатно. Ещё немного и окажемся вниз головой, но это в данном режиме нормальное явление.
— Угол атаки 26°, — подсказал я. — Дальше не тяни.
По инструкции вообще 24° максимально можно задирать нос.
— Нормально, — ответил Николай, но стрелка прибора начала отклоняться дальше.
Двигатель на максимальных оборотах. Морозов продолжает увеличивать крен и тянет ручку на себя.
Пошло резкое скольжение на крыло.
— Вывод! — громко сказал я, но самолёт оказался быстрее.
Свалились!
Глава 8
Началось вращение влево. Болтает из стороны в сторону. Я будто в роли виниловой пластинки сейчас. Про Морозова даже не думаю. Но он никак не может справиться. Время идёт на секунды, а мы уже почти на высоте «выхода из кабинета».
— Правая нога, правая нога, — спокойно говорю я, зажимая кнопку выхода на связь.
Реакции Николая ноль и две десятых. Слегка только правая педаль пошла отклоняться, но этого мало. Такое ощущение, что в передней кабине Коля занят чем-то другим.
Ещё виток, и высота уменьшается со страшной силой. Что-то нам говорят в эфире, но я не слушаю. Отбрасываю все мысли о том, что Морозов — лётчик хороший и сам справиться. Надо уже самому действовать.
Отклоняю правую педаль против вращения, а ручку управления полностью на себя и влево. Но она будто бы уже на упоре. Словно не хватает каких-то миллиметров.
Твою за ногу! Скорее всего планшетка у этого болвана на ноге и не даёт мне поставить ручку в крайнее левое положение.
— Убери её! Убери, — громко сказал я.
Даже не стану сейчас разбираться — в эфир вышел или по внутренней связи. А этот хрен молчит. Ручка управления не идёт дальше.
Вращение продолжается. Секунды тянутся очень долго, высота падает. Пора бы уже прыгать, но команду может мне дать только Николай.
И как-то темно становится. Мы словно в пучину погружаемся. Кажется, вот-вот мы сможем вырваться из этой адской карусели. Но приборы надежды не дают.
— 087, не молчи! — услышал я голос руководителя полётами.
Клевок раз, клевок два. Высота ниже 3000 метров… Есть! Мне удалось додавить ручку управления самолётом. Взгляд на указатель скорости и вот она начала расти.
Перешли на пикирование! Органы управления я поставил в нейтральное положение. Жду, когда можно будет аккуратно вывести самолёт в горизонтальный полёт.
Скорость подошла к отметке 500 км/ч. Я аккуратно потянул ручку управления на себя и начал выводить самолёт в горизонтальный полёт.
— Я сам, — проворчал Морозов, сам выровнял нос самолёта по линии горизонта. — 087й, работу закончил. Заход с визуального рассчитываю, — доложил руководителю полётами Николай.
Пока мы не выпустили тормозной парашют на полосе после посадки, я молчал. Не хотел нервировать человека, которому ещё предстоит посадить самолёт. Однако на рулении не выдержал и подсказал, что крыло следовало бы сложить. Иначе мы сейчас кому-нибудь голову так снесём.
— Не та стреловидность, Николай. Обрати внимание, — сказал я, когда мы освободили полосу и занимали магистральную рулёжку.
— Родин, помолчи, — ответил он, и только сейчас поставил крыло в положение 72°.
На стоянке я ожидал, что мы нормально обсудим полёт. Разберём ошибки и Морозов признается, что он балбес и его планшет, чуть не стоил нам с ним жизни.
Открыв фонарь и впустив свежий морозный воздух, я почувствовал дрожь в теле. Холодно стало жутко. Куртка, насквозь промокла от напряжения. Когда Морозов вылез из кабины, в руке у него был тот самый планшет, а на левой ноге — отпечаток от ремешка. Да и на самом планшете была характерная выемка от ручки управления самолётом. Ода небольшая деталь могла привести к катастрофе.
Молчать я уже не мог. Мои догадки оказались верны.
— Коля, пошли отойдём, — сказал я, спустившись на бетонку.
— Сейчас не могу…
— Можешь, — настойчиво сказал я, поскольку твердолобость этого красавца мне уже надоела за весь полёт.
Поблагодарив техников за работу, мы направились в лётную комнату. Я намеренно не шёл быстро, чтобы поговорить на улице без свидетелей.
— Чего ты хочешь, Родин? — спросил Морозов.
— Зачем это надо было делать? Чего и кому ты хотел доказать?
— Всё было нормально, пока ты не начал вмешиваться в управление.
— Балбес, тебе вот эта штука не дала нормально ручку отклонить. И ты начал её снимать. Потерял время. А когда снял, я уже вывел самолёт. Не так разве было? — сказал я, тыкая пальцем в планшет Николая.
— Ты ещё и в эфир начал говорить. Теперь всем будет известно, что я ушёл в сваливание, — цокнул языком Морозов. — Из-за тебя между прочим.
Это он зря! Надоело уже слушать его речи о том, какой он крутой, но ему не дают проявить себя. Я остановился и потянул к себе Николая.
— Неужели твоя репутация важнее наших жизней? — спросил я. — Ты совсем нюх потерял. Не почувствовал, чем в кабине запахло?
— Чем? Неприятным запахом твоего страха? — усмехнулся Николай.
— Цветами запахло. Что на могилу носят. Перестань себе уже синяк на груди набивать, иначе это плохо кончится.
Морозов недовольно зыркнул на меня угрожающим взглядом и прибавил шаг. Догонять я его не стал. Словно со стенкой разговаривал. Нам нужно время остыть.
После полётов, когда мы переодевались в повседневную одежду, к нам подошёл Лоскутов и уточнил, что произошло в полёте:
— По материалам объективного контроля к вам есть вопросы по балансировочной кривой. Ничего не хотите сказать?
— Штопор — дело такое. По-разному может пойти, — ответил я.
— Да, да. Мне Мухаметов сказал, что он рядом с руководителем полётами стоял в этот момент. Слышал фразу про «убери», — улыбнулся Лоскутов, сложив руки на груди.
— Послышалось, наверное, — отмахнулся я.