Он повернулся к Корсону и широко улыбнулся.
— Вся прелесть в том, что если со мной что-нибудь случится, ты не сможешь отсюда выбраться. Представляю, какие рожи будут у уриан, когда они застанут в инкубационном зале одного мертвого человека и одного живого. А еще прирученную Бестию, которую знают только в диком виде.
— Мы исчезнем. — сказал Корсон. — Пертурбация будет слишком велика. Вся история этого фрагмента континуума содрогнется.
— Я вижу, ты быстро учишься, — насмешливо сказал Веран. — Но самая большая трудность — вернуться сразу после нашего старта. Я не хочу встретить самого себя.
Корсон содрогнулся.
— Кроме того, — продолжал Веран, — гипрон тоже этого не хочет. Очень трудно заставить его приблизиться к самому себе во времени. Он терпеть этого не может.
“И все же, — подумал Корсон, — я сделал это. Точнее, сделаю. Закон нерегрессивной информации, как и все законы физики, относителен. Кто-нибудь похитрее вполне может его преступить. Это значит, что однажды я пойму механизм времени. Что я отсюда выйду. Что вернется мир, и я найду Антонеллу”.
Все произошло так быстро, что Корсон сохранил об этом только отрывочные воспоминания. Тень Верана двигалась так быстро, что пространство, казалось, было полно им, как в калейдоскопе. Голубые осколки скорлупы, ниши, заполненные пискучими созданиями, двери, которые открываются и, вероятно, скрипят, и вдруг как бы запах хлора, хотя было очевидно, что воздух зала не может проникнуть внутрь скафандра, отступление сквозь время, голос Верана, высокий, отрывистый, такой быстрый, что слова были почти непонятны, пируэт в пространстве, темнота, и опять падение во все стороны Вселенной…
— Конец второй фазы, — сказал Веран.
Ловушка была расставлена. Два или даже два с половиной века пройдут, прежде чем Веран подтолкнет Нгала Р’нда, последнего Князя Урии, Господина Войны, вылупившегося из Голубого Яйца, к его предназначению.
“Время, — подумал Корсон, пока сильные руки освобождали его от ремней, — время — самый терпеливый из богов”.
Бестия спала, как ребенок. Погребенная в пятистах метрах под поверхностью планеты, заполненная энергией, которой хватило бы, чтобы перевернуть гору, она хотела только спать. Она была поглощена созданием восемнадцати тысяч зародышей, из которых потом возникнут особи ее вида, и поэтому еще острее чувствовала опасность. Поэтому она проскользнула сквозь толщи осадков до базальтовой подошвы, где и выдолбила себе гнездо. Легкая радиоактивность скалы доставляла ей дополнительную энергию.
Бестия спала. В своих снах она вспоминала планету, которой никогда не видела, но которая была колыбелью ее вида. Там жизнь была простой и хорошей. Хотя планета эта исчезла более пятисот миллионов лет назад (земных лет, которые не имели никакого значения для Бестии), почти нетронутые образы сцен, пережитых ее далекими предками, передавались наследственной памятью. Сейчас, перед размножением, растущая активность хромосомных цепочек оживляла цвета и выделяла детали.
Бестия сохранила образ расы, которая создала ее род по своему образу и подобию, и для которой бестии были чем-то вроде домашних животных, нетребовательных и привязчивых. Если бы люди времен первой жизни Корсона могли увидеть сны Бестии, они нашли бы ответы на многие вопросы. Они никак не могли понять, как бестии, сторонящиеся своих сородичей, могли развить некое подобие культуры и основы языка. Они знали животных антиобщественных, или живущих в предобщественной стадии, почти таких же интеллигентных, как, например, дельфины. Но ни один из этих видов не развил настоящего разговорного языка. Согласно тогдашним — и с тех времен еще не опровергнутым теориям, возникновение цивилизации и языка требовало некоторых условий: создания иерархических орд, чувствительности к окружающему, открытия пригодности предметов (каждое существо, конечности которого являются почти идеальными инструментами, обречено на застой).
Бестия не отвечала этим трем условиям. Она жила в изоляции, была, насколько могли судить люди, почти нечувствительна к окружающему и не имела понятия об использовании даже простейших инструментов. Но не по глупости. Можно было склонить ее к использованию довольно сложных машин, но самой ей это вовсе не требовалось. Когти и грива полностью обеспечивали все ее потребности. И все же Бестия могла говорить и даже, по мнению некоторых исследователей, пользоваться символами.
Происхождение бестий было второй неразрешимой проблемой. Во времена первой жизни Корсона экзобиологи уже знали достаточно, чтобы сравнительная эволюция стала точной наукой. Теоретически было возможно, изучая только одно существо, создать полный образ вида, к которому оно принадлежало. Но бестии обладали признаками едва ли не дюжины разных видов. Ни одна среда, возникшая в воображении какого-нибудь экзобиолога, не создала бы такого парадокса. Это была одна из причин, по которым их назвали просто бестиями. По мнению одного разочарованного биолога, бестии были единственным известным доказательством существования Бога или, по крайней мере, какого-нибудь божества.
Длинный палец энергии на одну наносекунду коснулся Бестии. Она шевельнулась во сне и жадно поглотила пищу, не заботясь о том, откуда она взялась. Второй контакт, легкий, как перышко, почти разбудил ее. А третий ужаснул. Она умела различать большинство природных источников энергии, но на этот раз источник был искусственным. Что-то — или кто-то — пыталось ее поймать.
С ужасом она поняла, как ошиблась, поглотив энергию первого луча. Она выдала свое убежище. То же самое она сделала со вторым и попыталась умерить свой аппетит, когда пришел третий. Слишком испуганная, чтобы сдержаться, она боялась упустить хотя бы частицу энергии: Когда она боялась, инстинкт приказывал ей пожирать как можно больше энергии и в любой форме. Она уже чувствовала твердые энергетические копья, вонзающиеся в ее нежное тело, и начала плакать над своей судьбой — маленькое, бедное существо, господствующее только над жалким обрывком времени, способное анализировать всего десять элементов окружающего мира одновременно. Она плакала о судьбе восемнадцати тысяч скрытых в ее теле невинных зародышей, которым грозила гибель.
Почти в шести тысячах километров от этого места у приборов сидели огромные птицы. Нейтронный луч, зондирующий толщу планеты, трижды был поглощен в одной и той же точке. Фаза наложенной обратной волны показывала небольшое, но явное расхождение.
— Он там, — сказал обеспокоенный Нгал Р’нда. — Вы уверены, что сможете с ним справиться?
— Абсолютно, — ответил Веран.
Договор заключили без труда, но с выгодой для него. Лагерь был в пределах урианского оружия, но самого Верана это не волновало. В рукаве у него лежал козырный туз. Он повернулся, чтобы отдать несколько приказов.
В пятистах метрах под землей Бестия собиралась с силами. Она чувствовала себя искалеченной. Процесс дозревания ее потомства зашел слишком далеко, чтобы она могла перемещаться во времени. Она не сумела бы синхронизировать движения каждого из восемнадцати тысяч малюток, а они в свою очередь приобрели уже достаточную автономию, чтобы мешать своей родительнице. Если угроза приобретет конкретную форму, ей придется бросить их. Это был один из случаев, когда инстинкт самосохранения вступал в противоречие с инстинктом продолжения рода. Если повезет, несколько из них выживут, но большинству не удастся точно синхронизироваться с современностью. Они внезапно столкнутся с массой материи, эквивалентной их объему. Энергия, освобожденная при этом, будет соответствовать небольшому ядерному взрыву. Это не могло серьезно повредить Бестии, но для эмбрионов будет смертельно.
Возможно, решение было в том, чтобы погрузиться еще глубже в толщу планеты. Но Бестия выбрала для своего гнезда довольно тонкое место. Близкая к поверхности лава притягивала ее, как огонь камина притягивает кота. В нормальном состоянии Бестия с удовольствием купалась бы в лаве, но сейчас она колебалась. Высокая температура ускорила бы дозревание, и тогда она не смогла бы уйти от малюток достаточно далеко и, вероятно, стала бы их первой жертвой.
Рискнуть и выйти на поверхность? К несчастью для Бестии, планета-гигант, где родились ее предки, посещалась хищниками. для которых они были лакомым куском. Те тоже умели перемещаться во времени, и, хотя исчезли пятьсот миллионов лет назад, факт этот никак не мог повлиять на поведение Бестии. Ее видовая память не принимала во внимание новых данных. Для Бестии эти пятьсот миллионов лет словно никогда не существовали. Она не знала, что их вид намного пережил своих создателей и первых хозяев и что выживанием они обязаны своей роли домашнего животного.
Итак, поверхность планеты можно было не брать в расчет, время было недоступно, глубины опасны, и Бестия вновь заплакала над своей судьбой.
Неподалеку от себя, всего в нескольких десятках километров она почувствовала чье-то присутствие. В нормальных условиях ее первой реакцией было бы перемещение во времени, но боязнь потерять малюток подавила страх перед окружением. Присутствие стало более ощутимым, более многочисленным. Приближалось множество существ ее вида. Однако это не обрадовало ее. В прошлом ей самой приходилось заниматься каннибализмом, и она по опыту знала, что Бестия в убежище представляет желанную добычу. Правда, она не знала, что в таких условиях каннибализм способствовал генетическому обмену и предохранял вид от дегенерации.
Она попыталась укрыться от погони, но безуспешно, и выскочила в атмосферу на вершине лавового выброса. Гипроны Верана предвидели такой вариант и действовали согласно с принятым планом, совершенно чуждым существам их вида. Они выскочили со всех сторон одновременно, вокруг отрезка времени, который контролировала Бестия, зажали ее и обездвижили, как тысячи лет назад на Земле делали это дрессированные слоны. Бестия оказалась в энергетической клетке, еще более мощной, чем клетка на борту <<Архимеда”. Сначала она расплакалась, потом, видя тщетность своих протестов, позволила забрать себя и вскоре заснула, воскрешая в снах призрачные образы уничтоженной планеты.
Это было время тренировок с оружием. Корсон наслаждался спокойствием жизни, организованной до мельчайших деталей. По приказу Верана утром и вечером он учился ездить на гипроне. Обучавшие его солдаты, которым, несомненно, поручили и его охрану, не удивлялись, видя у него на шее обруч безопасности, или же просто воздерживались от намеков. Наверняка, они пришли к выводу, что Корсон — из личной охраны Верана. Тот, в свою очередь, составлял планы в обществе Нгала Р’нда и урианской аристократии. Он явно завоевал их доверие, и уриане день за днем передавали ему экземпляры своего лучшего оружия и знакомили с принципами его действия. Исключительная дисциплина маленькой армии Верана явно произвела на них впечатление. А может, их неизлечимое чувство превосходства не позволяло им вообразить, что человек — их слуга — способен был нарушить договор и угрожать им. Иногда они, с точки зрения Корсона, проявляли невероятную наивность. Мнимое уважение Верана доставляло им удовольствие. Полковник приказал, чтобы все его люди уступали дорогу любому встреченному урианину, независимо от его положения в обществе. Приказ выполнялся, и это было для уриан лучшим доказательством того, что люди эти знают свое место и умеют себя вести. По мнению Верана, дела шли успешно.
Ситуация эта казалась Корсону не такой уж простой. На его глазах возникала великолепная военная машина. Для Бестии, запертой в несокрушимую клетку, не имевшую слабых мест, завершался репродуктивный период. Было решено позволить малюткам сожрать ее, ибо в таком возрасте она не поддавалась дрессировке. Корсону казалось, что объединенные силы Верана и уриан стремятся к результату, диаметрально противоположному запланированному. Теперь он уже не мог вырваться. Он чувствовал, что эту — одну из самых страшных в истории — военную авантюру он мог бы с тем же успехом наблюдать со стороны. Будущее не давало ему никакого знака.
Однажды ночью ему удалось отрешиться от мрачных мыслей.
Он разглядывал деревья и небо Урии, удивляясь, что активность лагеря не была еще замечена и что никто из Диото или другого города не задался вопросом, что здесь происходит.
— Прекрасный вечер, — сказал подошедший Веран.
В зубах он держал короткую сигару, хотя курил он довольно редко.
Он выпустил клуб дыма, потом сказал:
— Нгал Р’нда пригласил меня на ближайшее представление Яйца, — сказал он, выпустив клуб дыма. — Это случай, которого я жду. Пора уже избавиться от него.
Он снова затянулся сигарой. Корсон не решился ответить.
— Похоже, он с каждым днем доверяет мне все меньше. Он требует назначить точную дату начала военных действий. Этот старый стервятник думает только о войнах и крови. Я не люблю войну. Она требует огромных материальных затрат и губит хороших солдат. Я сражаюсь только тогда, когда нет другого выхода, и уверен, что когда Нгал Р’нда исчезнет, я договорюсь с властями этой планеты. Забавно, но мне кажется, что их просто нет. Может, ты, Корсон, знаешь что-нибудь об этом?
Молчание.
— Я так и думал, что ты ничего не знаешь, — резко сказал Веран. — Так вот, я выслал разведку в разные города этой планеты. Они не встретили никаких трудностей, но и узнали немного. Это обычное неудобство децентрализованных общественных систем. Мне кажется, что эта планета, если не принимать во внимание ограниченной власти Нгала Р’нда, не имеет официального правительства.
— Вам же лучше, — сказал Корсон.
Веран угрюмо взглянул на него.
— Это хуже всего. Как ты себе представляешь переговоры с правительством, которого нет?
Он задумчиво посмотрел на сигарету.
— Но я сказал “кажется”, — продолжал он. — Один из моих разведчиков, похитрее прочих, все же принес мне интересные новости. У этой планеты вроде бы есть некая политическая организация, но совершенно оригинального типа. Совет этой организации якобы правит на протяжении многих веков и находится в другом веке. Говоря точнее, в трехстах годах от нас. Это самая сумасшедшая история, которую я когда-либо слышал. Править умершими и еще не родившимися!
— Они явно не согласны с вашей концепцией правительства, — тихо сказал Корсон.
— Демократы, да? Может, даже анархисты! Я знаю эту песенку. Сократить администрацию людей и систем до минимума. Это никогда не длится долго. Вся система рушится при первом вторжении.
— Здесь уже много веков не было никаких войн, — сказал Корсон.
— Что же, пусть вспомнят, что это такое. И еще одно. Я не говорил тебе, Корсон, о другом интересном факте. Один из членов этого совета — человек.