Витя хмуро смотрел на кузнеца. Потом закричал, стараясь кричать так тихо, чтобы в шуме и грохоте мог расслышать один только Василии Табак:
- А ты знаешь, товарищ Табак, что твоя Дуня - богиня?
- Ух ты, богиня! - расхохотался Василий Табак. - Что ж, дружок, может и богиня, да тебе-то что?
- А ты не боишься, товарищ Табак, - кричал Витя, ужасно волнуясь, - что от твоих грубых ласк ее нежные губы могут покрыться мозолями?
- Ух ты, мозолями! - хохотал Василий Табак. - Нет, брат, нисколько я этого не боюсь.
И Витя Влюбченко сказал:
- Прозаический и низменный ты человек, товарищ Табак!
И он ушел из кузнечного цеха, гордый и белокурый.
После работы он опять сидел в столовой помер восемь, и хотя меню было в его руках, но он глядел не в меню, а на богиню Дуню и взволнованно шептал:
- Мороженое на первое и суп с клецками на второе!
- Кто же ест мороженое на первое? - с укором сказала она.
- Ах, простите, я хотел сказать: бульон с пирожками на первое и свежие щи на второе!
- Кто же ест щи на второе? - с презрением сказала она.
И только теперь она все поняла. А когда все поняла, то поглядела на него с интересом и сравнила со своим Василием Табаком. Нет, Василий Табак никогда не заказывал мороженое на первое, а щи на второе. Он просто неспособен на такую любовь!
В этот вечер Витя Влюбченко опять пошел за красавицей Дупей. Он брел за ней по проспектам, улицам и переулкам; заходил с ней в аптеку, булочную и "Гастроном" и нес авоську с батонами, фаршем и луком. Но в этот вечор не было дождя, и даже где-то далеко-далеко за фонарями, крышами и антеннами могла быть луна. Это придало ому смелости, и он сказал так:
- Я прости удивляюсь, Евдокия Степановна! Неужели вашу необыкновенную красоту не оскорбляет то, что вы служите официанткой, выполняете всякую домашнюю работу и вообще удовлетворяете лишь физические потребности трудящихся?
- А какие цотребностн, по-вашему, я должна удовлетворять? - спросила она.
- Вы должны удовлетворять только духовные потребности, - сказал он, в волнении теребя авоську с продуктами. - И хотя я очень уважаю вашего мужа за его производственные и спортивные успехи, но я думаю, что он просто не умеет любить вас так, как того заслуживает ваша красота. Я думаю, что вам не пристало стирать ему белье, штопать спецовку и жить в коммунальной квартире, где в назначенные дни вам приходится мыть места общего пользования.
- А где мне пристало жить? - спросила она с интересом.
И он воскликнул:
- Вам пристало жить там, где живут богини!
- На небе? - спросила она.
- В музее! - сказал он. - В залах с мраморными колоннами, среди других богов и богинь.
И ей захотелось жить в залах с мраморными колоннами, среди богов и богинь. Но так как она была женщина рассудительная и не привыкла поступать очертя голову, то она спросила:
- А что мне надо будет там делать?
- Ничего, - сказал он. - Только восхищать своей красотой экскурсантов и одиночек.
- А справлюсь? - спросила она.
- Еще бы! - закричал он так восторженно, что милиционер, проходивший мимо, замедлил шаги.
- Что ж, можно попробовать, - сказала она сдержанно, чтобы Витя Влюбченко не догадался, что ей уж очень хочется жить так, как живут богини.
В этот вечер она не вернулась в свою коммунальную квартиру, к своему прозаическому Василию Табаку, а мчалась в такси к Музею изящных искусств, который высился посреди площади, как айсберг посреди океана.
Могучие колонны поддерживали его горделивый портик. В громадных окнах поблескивал загадочный лунный свет.
Стукнула дверца такси, и две маленькие фигурки поднялись по широкой белой лестнице.
С бьющимся сердцем Витя ввел Дуню в кабинет ученого хранителя музея.
Ученый хранитель был очень молод, бледен и близорук. Университетский значок сверкал на его пиджаке, как орден.
Через очки и лупу он рассматривал удивительную сороконожку, у которой вместо сорока ножек были только четыре ножки.
Услышав стук в дверь, он не поднял головы и, продолжая разыскивать у сороконожки недостающие ножки, спросил:
- А это что?
- Это она! - сказал Витя гордо. - Я говорил с вами по телефону. Я доставил ее!
- Ах, она! - сказал ученый хранитель. - Помню, помню. Из раскопок гробницы Хеопса. Богиня с птичьим клювом! Ну что ж, заполним анкетку, и я помещу ее в отдел Египта.
- У нее нет клюва! - возмутился Витя. - И при чем тут Египет? Я разыскал ее в столовой номер восемь. Это современная богиня! Вы поглядите, как она прекрасна! Разве она не лучше всех ваших старых богинь, которые служили средством духовного порабощения трудящихся, тогда как она служит официанткой в столовой!
- Ах, наша советская богиня! Помню. Помню, - сказал ученый хранитель. Ну что ж, заполним анкетку, и я помещу ее в бело-розовом зале, рядом с Венерой, Дианой и Юноной. Там как раз освободился пьедестал, и наша богиня займет достойное ее место.
В ту же ночь рыжая красавица Дуня была помещена в бело-розовый зал, рядом с богинями Венерой, Дианой и Юноной.
Так как она была современной богиней, то ей оставили ее черную юбку, нейлоновую блузку, капроновые чулки и туфли на микропористой подошве.
Рано утром, когда первые лучи солнца заглянули в бело-розовый зал и служители обмели новую богиню длинными мягкими метелками, раскрылись двухстворчатые двери, и на пороге появился Витя Влюбтенко в свежей бабочке, причесанный и торжественный.
Ему не пришлось отпрашиваться с работы, потому что еще накануне все заметили, что с ним что-то случилось, и мастер сказал ему так:
- Сходил бы ты в поликлинику. Замечаю я, что с тех нор, как ты обедаешь в другой столовой, вид у тебя стал какой-то не такой. Животом маешься, что ли?
Витя не стал спорить, он схватил направление в поликлинику и помчался в музей. И вот теперь он стоял иа пороге бело-розового зала, склонив голову и выражая свою любовь восхищенным взглядом и глубокими вздохами.
А слух о новой богине уже разнесся по всему городу, и в музой повалили экскурсанты и одиночки.
Они торопливо проходили мимо всех других чудес искусства и природы взволнованные парикмахеры и педагоги, математики и домохозяйки, портнихи и школьники, астрономы и водолазы, - они спешили прямо в бело-розовый зал и, увидев рыжую красавицу Дуню, замирали от восхищения.