- Черт возьми, огромная разница! В первый раз я все чувствовал. Все как будто реально со мной происходило. А на этот раз - ничего.
- Как по-твоему, почему это?
- Не знаю. Скажите вы.
- Предположим, - задумчиво сказал он, - существует настолько неприятный эпизод, что ты не смеешь оживлять его.
- Неприятный? А когда я замерз чуть не до смерти, это приятно?
- Ну, неприятности бывают разные. Иногда то, что ты ищешь, то, что способно тебя избавить от всех бед, настолько отталкивающе, что ты не хочешь к нему приближаться. Или пытаешься от него спрятаться. Подожди, - вдруг сказал он, - возможно, "неприятный" и "отталкивающий" - неподходящие для объяснения слова. Что-то тебя очень беспокоит. И ты не хочешь выяснить, что это.
- Я хочу выяснить.
Он подождал, как будто размышлял про себя, потом сказал:
- Что-то в этой фразе "Бэби три года" заставляет тебя отшатываться. Что это?
- Будь я проклят, если знаю.
- Кто это сказал?
- Я не.., ям... Он улыбнулся.
- Гм?
Я улыбнулся ему в ответ.
- Я сказал.
- Хорошо. Когда?
Я перестал улыбаться. Он наклонился вперед, потом встал.
- В чем дело? - спросил я. Он ответил:
- Не думал, что кто-то может так злиться. - Я промолчал. Он отошел к своему столу. - Не хочешь продолжать?
- Нет.
- Допустим, я сказал бы тебе, что ты хочешь остановиться, потому что подошел к самому краю того, что стремишься узнать?
- Почему бы так и не сказать и не посмотреть, что я буду делать?
Он только покачал головой.
- Я тебе ничего не говорю. Можешь уходить, если хочешь прекратить. Я тебе отдам сдачу.
- Многие ли останавливаются на краю ответа?
- Немногие.
- Ну, я не собираюсь. - Я снова лег. Он не рассмеялся и не сказал "Хорошо", он вообще не суетился. Только поднял трубку телефона и сказал:
- Отмените прием на вторую половину дня. - Потом вернулся на свой стул, где мне его не было видно. Стало очень тихо. Кабинет звуконепроницаем. Я спросил:
- Как по-вашему, почему Лоун разрешил мне жить с ними так долго, если я не мог делать то, что другие?
- Может, ты мог.
- О, нет, - уверенно ответил я. - Я часто пытался. Я был силен для своих лет и умел держать язык на замке, но в остальном, думаю, ничем не отличался от своих ровесников. Не думаю, что и сейчас отличаюсь. Разве что появились отличия, потому что жил с Лоуном и детьми.
- Какое это имеет отношение к "Бэби три года"? Я посмотрел на серый потолок.
- Бэби три года. Бэби три года. Я подошел к большому дому с извивающейся подъездной дорогой, которая проходит словно под театральным шатром. Бэби три года. Бэби...
- Сколько тебе лет?
- Тридцать три, - ответил я и в следующее мгновение вскочил, словно кушетка обожгла меня, и направился к двери.
Стерн схватил меня.
- Не глупи. Ты хочешь, чтобы у меня пропал целый день?
- А мне какое дело? Я заплатил.
- Хорошо, решай сам. Я вернулся.
- Мне это не нравится.
- Отлично. Уже теплее.
- Почему я сказал "тридцать три"? Мне не тридцать три, мне пятнадцать. И еще одно...
- Да?
- Относительно "Бэби три года". Я сказал это, да. Но когда вспоминаю, мне кажется, что это не мой голос.
- Как тридцать три - не твой возраст?
- Да, - прошептал я.
- Джерри, - мягко сказал он, - тебе нечего бояться. Я понял, что дышу учащенно. Собрался. И ответил:
- Мне не нравится вспоминать, что я говорю чьим-то голосом.
- Послушай, - сказал он. - Психоанализ не совсем то, что обычно считают. Когда я погружаюсь в мир твоего сознания - вернее, когда ты сам в него погружаешься, - этот мир не так уж отличается от так называемого реального мира. Вначале так не кажется, потому что пациент приходит со множеством фантазий, иррациональностей и причудливых испытаний. Но все живут в таком мире. Когда один из древних мудрецов сказал, что "правда необычней вымысла", он имел в виду именно это.