"Веда двая спасла теда", - объявил я, после чего в течение четырнадцати минут я пытался выразить свою точку зрения к великой радости всех собравшихся.
После окончания моей маленькой проповеди все собрались вокруг меня. "Ты говоришь намного лучше, Анди, - говорили они, радостно похлопывая меня по плечу. - Мы почти все поняли! И целых четырнадцать минут! В два раза больше, чем в прошлый раз!"
"Так это наш голландец... Я думаю, его проповедь действительно была прекрасной".
Голос прозвучал из дальнего угла комнаты. В дверях стоял средних лет, лысеющий, крепко сбитый и розовощекий человек, которого я не видел раньше. Меня сразу поразили искорки в его глазах, прищуренных так, словно он придумывал, что бы такое озорное выкинуть.
"Андрей, ты, наверное, не знаком с Уильямом Хопкинсом", - сказал директор WEC. Я подошел к вновь прибывшему и протянул ему руку.
Уильям Хопкинс взял ее своими большими руками и пожал так, что я понял, что значит настоящее приветствие.
"Он выглядит довольно сильным, - сказал мистер Хопкинс. - Если мы достанем ему бумаги, думаю, у него все будет хорошо".
Должно быть, я выглядел озадаченным, потому что директор стал объяснять мне, что мне придется покинуть штаб-квартиру. Я закончил красить здание, и на мое место приезжал один из миссионеров WEC. Но, если мистер Хопкинс сумеет обеспечить меня документами, необходимыми для работы в Великобритании, я смогу остаться в Лондоне и начать зарабатывать на книги и обучение в Глазго. Я узнал, что, когда возникали проблемы практического характера, в этой миссии всегда обращались к Уильяму Хопкинсу.
"Андрей, собери вещи, мой мальчик, - сказал мистер Хопкинс, - я тебя приглашаю пожить в моей семье, пока ты не найдешь работу".
Я быстро собрал свои пожитки. Когда я укладывал зубную щетку и бритву, один из работников WEC рассказал мне немного о мистере Хопкинсе. Он был удачливым подрядчиком, но тем не менее жил в бедности. Девять десятых своих доходов он отдавал на нужды различных миссионерских организаций. WEC была одной из его многочисленных забот.
Через несколько минут я стоял перед входной дверью, прощаясь с сотрудниками WEC.
"Здание выглядит великолепно, Анди", - сказал директор, пожимая мне руку.
"Данк у".
"Ну-ка произнеси как следует - thank you".
"Thee-ank ee-ou".
Все смеялись, когда мы с мистером Хопкинсом спускались вниз к его машине. Жилище Хопкинсов на реке Темзе было точно таким, как я его себе представлял: просто, тепло и уютно. Миссис Хопкинс была инвалидом. Большую часть времени она проводила в постели, однако нисколько не возражала против моего вторжения в ее владения.
"Чувствуйте себя как дома, - приветствовала она меня. - Запомните, где стоит буфет, и знайте, что входная дверь никогда не запирается". Затем она повернулась к мужу, и я увидел в ее глазах те же искорки, что и у него. "И не удивляйтесь, если ночью обнаружите в своей постели какого-нибудь бродягу. Такое случается. Если вдруг это произойдет, в гостиной есть одеяла и подушки, и вы сможете постелить себе у камина".
Не прошло и недели, как я понял, что они имели в виду под этим предупреждением. Однажды вечером, когда я вернулся домой после долгих и безрезультатных поисков работы, я обнаружил супругов Хопкинсов сидящими в гостиной.
"Не ходите в свою комнату, Андрей, - сказала миссис Хопкинс, - там в вашей постели спит пьяный. Мы уже пили чай и вам тоже оставили".
Пока я ужинал перед пылающим камином, она рассказала мне о мужчине в моей комнате. Спасаясь от дождя, он пришел в миссионерскую церковь, открытую мистером Хопкинсом, и Уильям привел его домой. "Когда он проснется, мы дадим ему еду и одежду, - сказала миссис Хопкинс. - Не знаю, откуда что возьмется, но Господь позаботиться и об этом".
И Бог действительно позаботился. В тот раз, как и во множестве других случаев, пока я жил у четы Хопкинсов, я видел, как Бог восполняет их нужды самым необычным образом. Ни разу я не замечал, чтобы из их дома кто-нибудь уходил голодным или раздетым. Дело не в том, что у них были деньги. Из заработков мистера Хопкинса они оставляли себе только небольшую часть, которой хватало на скромную жизнь. Чужие люди, такие, как я, или попрошайки, бродяги и пьяницы, постоянно приходившие в их дом, были на Божьем обеспечении. И Бог был верен Своему слову. Либо сосед приходил с кастрюлей - "на всякий случай, вдруг у вас нет настроения готовить сегодня, дорогие". Либо неожиданно возвращали давно забытый долг, либо приходил кто-нибудь из прежних постояльцев, желавший чем-нибудь помочь. "Да, сынок, ты действительно можешь помочь. Наверху у нас спит старик, у которого нет обуви. Как ты думаешь, ты сможешь подобрать ему ботинки?"
Я собирался побыть у Хопкинсов всего пару дней, пока не приведу в порядок свои документы и не найду работу. Но, хотя мы с мистером Хопкинсом регулярно наведывались в департамент труда, мне так и не выдали разрешения на работу. Тем временем Хопкинсы попросили меня остаться у них в доме, и это произошло следующим образом. В первое же утро, когда я приехал к ним, мистер Хопкинс отправился на работу, а миссис Хопкинс осталась лежать в постели. Я был предоставлен самому себе. Поэтому я нашел швабру, тряпку и тщательно отмыл на кухне пол. Убираясь в ванной, я обнаружил потрепанную корзину с грязным бельем и все перестирал. К полудню белье высохло, и я погладил его. Поскольку мистер Хопкинс все не возвращался, я приготовил обед.
Дома я привык к такому труду - в нашей семье каждый мог выполнить любую работу. Но, когда Хопкинсы обнаружили, что я сделал, они пережили приятное потрясение. Либо они не имели понятия о практичности голландцев, либо не привыкли к тому, чтобы кто-то обращал внимание на их собственные нужды, но в любом случае они повели себя так, словно я совершил что-то выдающееся, и попросили меня остаться у них в качестве члена семьи. Я так и сделал. Я стал шеф-поваром и посудомойкой, а они моими английскими мамой и папой. Как и многие другие, скоро я стал называть их дядя Хоппи и мама Хоппи. И действительно, во многом миссис Хопкинс напоминала мне мою маму; она так же безропотно принимала свое слабое здоровье и терпела боль, так же относилась к нуждающимся, перед которыми "дверь никогда не запиралась".
Что касается дяди Хоппи, дружба с ним могла духовно обогатить любого. Он был врагом всяких условностей. Когда я ездил с ним на машине по различным стройкам в городе, я умолял его, поскольку он был президентом компании, купить себе хотя бы галстук и пиджак без дыр на локтях.
Но дядя Хоппи только смеялся над моим смущением. "Да брось ты, Андрей, здесь меня никто не знает!"
Подобное отношение было у него и к знакомому окружению. Я ловил его у дверей, собирающегося идти в церковь в рабочих ботинках или с двухдневной щетиной на лице. Но когда я начинал выговаривать ему, он смотрел на меня с укором: "Анди, мой мальчик! Меня здесь все знают!"
Миссионерская церковь дяди Хоппи была для меня загадкой. Ее двери всегда были широко распахнуты, и иногда заблудившийся бродяга заходил туда, просто чтобы погреться. Когда же дело доходило до проповеди, стулья оказывались пустыми. Но его это не останавливало. Помню, однажды он прочитал проповедь пустому залу.
"На этот раз вы пропустили наше собрание, - сказал мистер Хопкинс людям, которых не было в церкви. - Но я встречу вас на улице, и тогда я вас узнаю. А теперь послушайте, что Бог хочет сказать вам..."
Когда проповедь закончилась, я возразил: "Вы слишком загадочны для меня. Когда я начну проповедовать, мне бы хотелось видеть в зале реальных людей".
Дядя Хоппи только рассмеялся в ответ. "Вот посмотришь, - сказал он, - мы еще не дойдем до дому, как встретим человека, который должен был сидеть на этом стуле. А когда мы его встретим, его сердце уже будет подготовлено. Время и пространство являются ограничением только для нас, Анди; мы должны полагаться на Бога".
И действительно, когда мы возвращались домой, к нам подошла уличная бродяжка и дядя Хоппи сказал ей заключительную часть проповеди, словно она слушала его предыдущие сорок минут. В ту ночь я опять спал перед камином, а к утру этот неутомимый подрядчик и его жена привели ко Христу еще одного человека.
Наконец однажды из Глазго пришло письмо: там появилась долгожданная вакансия. Мне нужно было к осени явиться в школу.
Мы устроили триумфальное шествие вокруг кровати мамы Хоппи - дядя Хоппи, бродяжка и я - и вдруг поняли, что расстаемся, может быть, навсегда. В сентябре 1953 года я уехал в миссионерскую школу в Шотландии.
На этот раз мне уже было нетрудно найти школу. Я поднялся на невысокий холм с чемоданом в руке, а там дошел до дома No10 по улице принца Альберта. Это было двухэтажное здание на углу, окруженное низкой каменной стеной. Я увидел остатки прежней металлической ограды, без сомнения, отправленной на переплавку во время войны. На деревянной арке над входом я прочел слова "Имейте веру Божию".
Я знал, что именно это и есть цель двухгодичного обучения в Глазго: помочь студентам узнать все, что возможно, о природе веры. Узнать из книг. Узнать от других верующих. Узнать на собственном опыте. С новым энтузиазмом я прошел под арку и направился вверх по усыпанной белой галькой тропинке к двери.
На мой стук дверь открыл Кес. Как радостно было вновь увидеть родное голландское лицо. После того как мы вволю наобнимались, он схватил мою сумку и провел меня в комнату наверху. Он представил меня трем братшям, показал запасной выход и спальни остальных сорока пяти человек - мужчины в одном из соседних строений, женщины - в другом.
"Никогда не оставайся с девушкой наедине, - предупредил Кес. - Нам даже нельзя разговаривать с ними. Мы видимся только за обедом".
Вскоре состоялось мое официальное знакомство с директором, Стюартом Динненом. "Мы поставили цель - сказал мне мистер Диннен, - научить наших студентов доверять Богу во всех Его обетованиях. Мы отправляем служителей не на традиционные миссионерские поля, но на новые территории. Наши миссионеры работают самостоятельно. Они не смогут трудиться эффективно, если будут бояться или сомневаться в том, что Бог действительно исполняет то, о чем Он говорит в Своем Слове. Поэтому мы учим не столько идеям, сколько доверию. Надеюсь, что именно этого вы ищете в нашей школе, Андрей".
"Да, сэр, именно так".
"Что касается финансов, вы, конечно, знаете, Анди, что мы не берем плату за обучение. Наши преподаватели приезжают из Лондона, как и я, и никто из сотрудников нашей школы не получает зарплаты. Расходы на проживание, питание и другие затраты сводятся всего к девяноста фунтам в год, что составляет чуть больше двухсот пятидесяти долларов. Это небольшая сумма, потому что студенты сами готовят еду, убирают за собой и вообще все делают сами. Но мы просим внести эти девяносто фунтов заранее. Как я понимаю, вы не в состоянии этого сделать".
"Нет, сэр".
"Ну, что ж, вы можете платить частями, по тридцать фунтов в начале каждой сессии. Но ради вашего блага и ради остальных мы настаиваем на том, чтобы эти деньги были уплачены вовремя".
"Да, сэр. Я совершенно согласен".
Я действительно был согласен. Вопрос оплаты моей учебы стал первым практическим испытанием глубины моего доверия Богу. У меня было тридцать фунтов, которые я привез с собой из Голландии. Что касается следующих семестров, я намеревался посмотреть, как Бог будет удовлетворять мою потребность в деньгах.
Однако в первые же недели я стал свидетелем того, что несколько обеспокоило меня. Во время обеда студенты часто обсуждали финансовые проблемы. Иногда после целой ночи молитв о какой-то конкретной нужде эта нужда восполнялась наполовину или на три четверти. Если, например, дому престарелых, где наши студенты несли служение, требовалось десять одеял, то студенты получали средства, чтобы купить только шесть. В Библии сказано, что мы работники в винограднике Бога. Так неужели Бог таким образом платит Своим работникам?
Однажды вечером я отправился на прогулку. Несколько раз студенты предупреждали меня "не ходить в Партик". Партик был районом трущоб у подножия нашего холма. Говорят, там жили пьяницы, наркоманы, воры и даже убийцы, а потому ходить там было небезопасно. И все же этот район притягивал меня, словно ему было что сказать мне.
Вокруг тянулись серые, грязные улицы Партика. По булыжной мостовой ветер гнал мусор. Сентябрьский воздух был сырым. Не успел я пройти и пяти кварталов, как ко мне уже дважды подходили попрошайки. Я отдал им все деньги, которые были у меня с собой, и смотрел, как они, не таясь, тут же отправились в ближайший бар. Я знал, что эти бродяги, попрошайничающие в трущобах Глазго, имеют больший доход, чем будущие миссионеры, живущие на вершине холма.
Но я не мог понять, почему это меня так беспокоило. Был ли я жадным? Не думаю. Мы всегда были бедными, и меня это никогда особенно не волновало. Что же тогда?
И вдруг, на обратном пути в школу, я получил ответ.