Пантелеймон познакомился с Кузьмой в городском парке, куда оба пришли поглазеть на первый снег.
Уже смеркалось, тротуары наводнил пеший люд, но парк был пуст, и следов на белой простыне было немного.
Считая себя единственным на целом свете, Пантелеймон прогуливался вдоль скамеек, и, разглядывая отпечатки подошв, декламировал под нос себе:
— Простите, это ваши стихи? — невольно вырвалось у шедшего за спиной Кузьмы.
Пантелеймон же испугался необычайно. Шок от сознания, что всё это время мысли его подслушивало чужое существо был так глубок, что, не отдавая себе отчёта в происходящем, он со странным, жабьим каким-то воплем вцепился Кузьме в горло, и при этом обильно дристанул.
Кузьма был шокирован происходящим не менее Пантелеймона, тем более что в упомянутый момент времени находился под воздействием циклодола. Он вообразил отчего-то себя магом, принимающим экзамен у послушников. Экзамен по литературе.
Кузьму скрутила жестокая судорога, приведшая к почти полному параличу с сопутствующим кататоническим ступором.
Пантелеймон не стал добивать его: он хотел сначала убежать, но ведь прежде надо было вытряхнуть говно из штанов.
Пока был он занят этой кропотливой работой, взгляд встретился с остекленевшими глазами Кузьмы — не срезанный вовремя шип совести ужалил мятежную душу. Удалив кое-как какашки, Пантелеймон взвалил Кузьму на плечи подобно бревну и оттащил домой.
Так завязалась их дружба.