80304.fb2
Лет сто, а может, и двести тому назад в Англии вошла в обиход традиция, чтобы у каждого замка над главной башней развевался флаг феодала, этим замком владеющего. Обычно на таком флаге изображается родовой герб, чаще всего в сильно упрощенном виде, потому что не для всякого цвета существует водостойкая краска, пригодная для нанесения на прочную джинсовую ткань. Иногда, если герб совсем трудно похоже изобразить на ткани, флаг делают на основе не герба, а какого-нибудь простого рисунка наподобие креста, разноцветных полос или чего-нибудь еще в том же духе. Но такие флаги есть только у самых древних и знатных родов, чьи гербы были созданы и утверждены задолго до того, как распространилась мода вывешивать цветастые полотнища на замковых шпилях.
Если в замке гостит король или архиепископ или какой-нибудь другой столь же почетный гость, над замком вывешивают сразу два флага: на главной башне флаг гостя, а на одной из второстепенных башен — флаг хозяина. Или наоборот: на главной башне флаг хозяина, а на второстепенной — флаг гостя, если гость ниже по положению, но тогда, впрочем, второй флаг чаще всего вовсе не вывешивают. Но иногда бывает, что гость ниже хозяина, но не уважить гостя нельзя, если, например, ярл сватает для сына королевскую дочь, тогда гостевой флаг вывешивают однозначно. А некоторые феодалы, когда собирают большое войско для войны, запасаются флагами своих вассалов и развешивают их (флаги, не вассалов) на башнях своего замка, чтобы выразить уважение верным союзникам и повысить вероятность, что сеньор в своих честолюбивых устремлениях не будет послан на хер.
Замок без флага — явление исключительно редкое. Феодалы старой закалки считают голый шпиль дурной приметой и при плановой очистке полотнища стараются возвращать его на место как можно скорее, а некоторые особо суеверные даже заводят два одинаковых флага, чтобы шпиль никогда не стоял голым дольше нескольких минут. А если, не дай бог, флаг сорвет бурей или порвет — это настолько дурное предзнаменование, что в таких случаях, бывало, вассалы изменяли присяге, потому что только дурак не оставит службу сеньору, про которого точно известно, что ему не будет удачи ни в чем.
Новопреставленный сэр Роберт Плант при жизни твердо знал, что последнее утверждение относится к так называемым самосбывающимся пророчествам. Само по себе оно не имеет никакой силы, ему придает силу людская вера. И если не допускать условий для формирования такой веры, пророчества можно не бояться. Он и не боялся. Впрочем, ему это не помогло.
Когда сэр Роберт въезжал в Локлирский замок на правах хозяина, флаг Кларксонов спустили с башни, а взамен не вывесили ничего. Потому что никто в замке толком не знал, как именно выглядит герб сэра Планта (очень уж захудалый и малоизвестный род), и мажордом после долгих колебаний решил, что лучше не вывешивать ничего, чем вывесить не то. А потом оказалось, что на гербе сэра Роберта изображена синяя птица, а синей краски в замковом хозяйстве не нашлось, а срочно изготовить ее тоже не получилось, потому что ее положено делать из какого-то особого полевого цветка, а в кладовых такого цветка нет, а срочно добыть нельзя — не сезон. Перси Тандерболт, узнав об этой неприятности, обратился к сэру Роберту, дескать, как прикажете поступить, ваше высочество. Тот ответил, что ничего приказывать не собирается, потому что замок славен не флагом, а феодалом, а в дурные приметы пусть верят мудаки, которые идут строевым шагом туда, где их ебут медведи. После этих слов Перси понял, что сэру Роберту на флаг похуй, и успокоился.
Так и вышло, что до последнего времени из главной башни Локлирского замка торчала голая палка, на которой ничего не развевалось. Но когда сэр Мелвин победил сэра Роберта, над башней взвилось знамя Локлиров в виде косого красного креста на синем фоне, и остатки крестоносного воинства поняли, что дерзкий план их предводителя удался целиком и полностью. И стали побитые крестоносцы вылезать из ям и буераков, куда попрятались от драконова гнева, и поковыляли они к замку, и чем ближе они подходили к воротам, тем громче кричали, и тем более хвастливыми становились их вопли.
Заскрипел подъемный механизм, задрожали толстенные пеньковые канаты, опустился поверх рва подъемный мост. И загрохотал засов, и заскрипели петли, и распахнулись ворота, но никто не вышел навстречу крестоносцам-оборванцам, и те замерли в смущении, переходящем в испуг. И собралась перед воротами целая толпа, и становилась она все многочисленнее с каждой минутой, но никто не дерзал ступить на доски моста и войти в замок. Ибо флаг флагом, а что реально творится внутри — хер знает, может, флаг — это просто военная хитрость, а власть по-прежнему у подлого атеиста Роберта, которому чужое знамя вывесить — что два пальца обоссать. Вышел бы кто на мост и зашагал к воротам решительно — сразу бы все увязались следом, а так всякому боязно быть первым. Ибо каждый знает, что награду «первому взобравшемуся на стену вражьего замка» чаще всего вручают посмертно.
И тогда вышел из толпы замызганный босоногий монах, и многие узнали в нем отца Бенедикта. Не по облику узнали, а по характерному железному набалдашнику чудотворного посоха, ныне обломанного и больше похожего на дрын, каким перепившиеся йомены мутузят друг дружку по праздникам. Но когда Бенедикт возвысил голос, его узнали все.
— Господь пастырь мой! — провозгласил отец настоятель. — Сквозь зеленые пажити провел он меня к последней реке и не убоюсь я зла!
— Переврал формулировку, — негромко прокомментировал брат Мэтью.
— Пойдемте, братие! — продолжал Бенедикт. — И пусть низринется гнев господень, ежели вдруг… того самого…
— Посох держит, словно арбалет, — заметил брат Мэтью.
— Да ты заебал уже бормотать! — возмутился какой-то кнехт, стоявший рядом.
Мэтью счел за лучшее заткнуться.
Отец Бенедикт ступил на мост, дошел до середины и ничего с ним не случилось. Не выпорхнула каленая стрела из проема ворот, не полилось кипящее масло из надвратных амбразур, не сотворилась никакая богопротивная магия. А потом…
— Да это сам Мелвин Кларксон! — закричал сзади какой-то рыцарь то ли кнехт. — Сука, блядь, чернокнижник! Мочи его, братие!
Отец Бенедикт обернулся и воздел посох, как обученный кнехт вздевает заряженный арбалет. И заорал во всю глотку, изрядно натренированную за многие годы богослужений:
— А ну отставить! Кто выстрелит — лично поражу божьей молнией! Знайте, братие, что сэр Мелвин Локлир суть вовсе не чернокнижник, но невинно оболганный и оклеветанный агнец божий, а истинный чернокнижник суть Роберт Плант, да быть ему прокляту во веки веков! Ибо ни кто иной, как богомерзкий Роберт сотворил дракона, истребившего наших братьев невинно убиенных за божью правду! А ту поганую магию, что приписывают сэру Мелвину, тоже Роберт творил! Возжелал он стать властелином мира земного, как Люцифер возжелал стать властелином мира небесного! И подобно тому, как Люцифер низвергнут в преисподнюю, так и Робертишко поганый ныне низвергнут туда же, и сэр Мелвин избран орудием всевышнего! Кому что непонятно?
Ответом на последний вопрос стало потрясенное молчание. Мелвин оглядел охуевшие лица крестоносцев и улыбнулся. И шагнул на мост, и колыхнулись нестройные ряды крестоносцев, словно к ним направился сам дьявол. Как бы не обстреляли ненароком…
— Благословите, святой отец! — закричал Мелвин.
Он попытался придать голосу смиренную и благочестивую интонацию, но не смог. Правильно говорил отец — как ни пыжься, правда все равно найдет путь наружу, когда в глаза смотрит смерть. Не прозвучало в голосе Мелвина ни смирения, ни благочестия, а прозвучало только лишь торжество нечаянной победы, да еще испуг, не оказалась бы эта победа никчемной, если крестоносцы, не дай бог, все-таки поверят, что чернокнижник он, а не Роберт. Но если успеть получить благословение… Прав был Бенедикт, без его духовной поддержки Мелвину на Локлирский престол не сесть.
Последние шаги Мелвин преодолел бегом, а в самом конце пути споткнулся и не опустился на колени торжественно, как подобает знатному феодалу, а наебнулся, как мальчишка, глупо размахивая руками и больно ударившись коленом о неструганые доски.
— Еб твою мать! — пробормотал Мелвин себе под нос.
— Не еб твою мать, а благословите, святой отец, — поправил его Бенедикт.
— Благословите, святой отец, — повторил Мелвин.
Он посмотрел в торец чудотворного посоха, и засосало у Мелвина под ложечкой, померещилось ему вдруг, что из железного набалдашника смотрит на него невидимая колдовская стрела. Бенедикт отвел набалдашник в сторону, неприятное чувство сразу исчезло.
— Склони голову и повтори громче, людям не слышно, — сказал Бенедикт.
Мелвин склонил голову и заорал во всю глотку:
— Благословите, святой отец!
Крик прозвучал не смиренно и не торжественно, а глупо, как у того мальчишки-урода, которого прошлым летом показывали комедианты на ярмарке в Бэнбури.
— Благословляю! — провозгласил Бенедикт. — Благословляю тебя, чадо, на честное и справедливое правление! Зрите, люди, и внемлите! Перед господом богом свидетельствую — истинный ярл Локлирский стоит сейчас передо мною! Встань, сэр Мелвин, и исполни, что положено!
— А что мне сейчас положено? — тихо спросил Мелвин.
Бенедикт улыбнулся, как улыбается домашний кот блюдцу сметаны. Или как дикий кот улыбается слетку воробья, застигнутому на открытом месте.
— Обратись к братьям во Христе с речью, — посоветовал Бенедикт. — Вырази благодарность мужам, чей подвиг вознес тебя на престол сего замка.
Мелвин вспомнил, как в соседней Франции хитрые мажордомы отняли власть у потомков Карла Великого… или предков… хер запомнишь эту блядскую историю… А этот поп не менее хитер, чем злокозненные Меровинги…
Мелвин встал и совершил четыре поясных поклона, по одному на каждую сторону света.
— Благодарю вас, братья мои во Христе! — прокричал он. — Никогда не восторжестовала бы справедливость без вашей поддержки! Мажордома ко мне! Вина дворянству и народу! Немедленно и много!
— И духовенству, — пробормотал Бенедикт, недовольно скривившись.
— И духовенству тоже! — не стал возражать Мелвин. — Духовенству больше всех!
И направился в ворота замка, где его ждал верный вассал барон Реджинальд Хеллкэт.
— Отряди кнехтов, пусть приглядывают за этим сбродом, — негромко приказал Мелвин верному вассалу. — Я этим крестоносцам благодарен охуеть как, но в жилые и служебные помещения их пусть не пускают. Знаю я эту породу — что найдут, то спиздят, а что не спиздят, то обосрут.
— Все сделаем в лучшем виде, — заверил Мелвина верный вассал. — Не извольте беспокоиться, ваше высочество.
Внезапно рядом нарисовалась незнакомая дева, молодая и пригожая, с радостным воплем кинулась юному ярлу на шею, и стала неистово целовать его в щеки и губы. Мелвин не возражал.
— Милый! Любимый! — приговаривала дева между поцелуями. — Живой! Знай, суженый мой, я всегда в тебя верила и любила только тебя, а подлый Роберт меня околдовал богомерзкой магией.
Мелвин рассмеялся. Только после этих слов он начал понимать, что происходит. Вот, значит, какая она, Изабелла Айронсайд… Смазливая, раскованная, немудрено, что Роберт ее с блядью перепутал…
— Это не смешно! — воскликнула баронесса обиженно. — Сэр Роберт был таким гадким чернокнижником! Как прекрасно, что ты его убил! Он подавлял мою волю! Заставлял делать всякие гадости! Как хорошо, что ты расколдовался! А ты больше не будешь превращаться в дракона? Мне так нравилось, когда ты в перьях…
Мелвин поморщился.
— Да хватит тебе нос воротить! — рассмеялась Изабелла. — Я люблю разнообразие в любви! Мелвин, милый, пойдем в спальню, прямо сейчас! Чего ты такой скромный? Мог бы раньше признаться, кто такой, а то заладил: рыцарь знатного рода, рыцарь знатного рода, а какого рода, не скажу… Я так соскучилась по мужской ласке! В облике дракона ты тоже хороший, но мужчина — это мужчина!
Будь Мелвину лет тридцать или хотя бы двадцать пять, он бы отвернулся с негодованием от неприкрытого разврата, непосредственно граничащего со скотоложеством. Но Мелвину было восемнадцать лет, и юношеская пылкость еще не уступила место в его душе зрелой мудрости.
— Пойдем, — сказал он и облизнулся. — Я тоже… гм… соскучился.
Баронесса увлекла его в спальню, и следующие полчаса между ними не происходило ничего, что можно было бы описать в обычном тексте, не относимом к числу порнографических. Но замаскированные в опочивальне видеокамеры передавали все происходящее на спутник и далее во всемирный информаторий Земли, где трансляцию смотрели в прямом эфире полтора миллиона зрителей. За полчаса эта трансляция собрала более тысячи комментариев, большинство зрителей ругали оператора за плохое освещение, тот вяло отругивался, дескать, фильм документальный, категория amateur, чего вы хотите?
Закончив дело, Мелвин откинулся на подушки, и некоторое время расслабленно лежал, а его взгляд блуждал вдоль и поперек потолочных балок. Мелькнула внезапная мысль: «А вот если бы какой-нибудь мастер сумел бы сделать зеркало, достаточно большое и легкое, чтобы повесить на потолок, тогда можно было бы смотреть со стороны, как кувыркаешься с девкой, занятно, должно быть…»
Белла облизнулась в последний раз и сказала:
— Мелвин, милый, я так счастлива! Когда мы поженимся?
«Ну вот», подумал Мелвин. «А как все хорошо начиналось».
— Не знаю, — ответил он вслух. — А почему ты думаешь, что мы поженимся?
Большие глаза баронессы Изабеллы стали еще больше.
— Ты обещал! — воскликнула она.
Мелвин улыбнулся и помотал головой из стороны в сторону.
— Ошибаешья, красна девица, — сказал он. — Я тебе ничего не обещал. Я впервые увидел тебя менее часа назад.
Изабелла нахмурилась.
— Вот, значит, как, — сказала она. — Решил отвертеться. Типа, я не я, и дракон не я…
— Дракон не я! — подтвердить Мелвин. — Не стану отрицать, по божьему благословению я приобрел свойства оборотня, но конкретно в дракона я оборачиваться не умею. В пса умею, в святого Михаила умею и еще умею в стаю неведомой хуйни, и это все. Драконом я никогда не оборачивался. Дракон — мой враг, мы с ним дважды сражались, но никто никого не победил. Видишь ли, милая, когда дерутся два оборотня, никто не может одолеть другого, у нас же раны заживают в считанные мгновения…
— Ах ты сука, блядь, мудило! — закричала Белла, набросилась на Мелвина и стала полосовать ему морду острыми когтями.
Мелвин вначале хотел дать ей в морду, но потом подумал: «А зачем?» И отпал на подушки, и лежал смирно, и терпел. А вернее, забавлялся.
Через минуту Белла стала уставать, и тогда Мелвин одновеременно исцелил все царапины. Белла перекатилась на другую половину постели и стала плакать.
— Я же тебе говорил, милая, — сказал Мелвин с улыбкой. — У нас, оборотней, все раны заживают очень быстро. Ты перед тем, как когтями размахивать, лучше сначала слушай, что умные люди говорят. Утомилась, бедненькая…
Он приподнялся на локте, притянул девицу к себе и попытался поцеловать в сосок. Она увернулась и ударила его кулаком в нос (тот хрустнул, но сразу выправился), затем долго и безуспешно пыталась выковырнуть глаз. А потом снова стала плакать.
— Слезами горю не поможешь, — сказал ей Мелвин. — Повернись-ка чуть-чуть вот в эту сторону…
— Я тебе не шлюха! — заорала Белла и спрыгнула с постели.
— Ошибаешься, — спокойно ответил Мелвин. — Ты как раз шлюха. Я тебя силком в постель не затаскивал, сама впрыгнула.
— Ты меня обманул, мудак! — прорыдала Белла.
Мелвин саркастически улыбнулся и сказал:
— Экая ты несчастная девочка. Все тебя обманывают. То Роберт, то дракон, теперь я. Ты, леди Изабелла, не просто шлюха, ты глупая шлюха. И сейчас ты утрешь сопли, нагнешься и будешь стоять смирно. Либо я тебя изобью. Выбирай, милая.
Белла поплакала еще немного, затем утерла сопли и нагнулась. Она выбрала.
Мелвину стало брезгливо.
— Разгибайся, — приказал он. — Можешь одеваться. Как оденешься — вали на хуй отсюда.
Он оделся и вышел из спальни. В коридоре ему встретился барон Гельмут. Барон заискивающе улыбнулся и сказал:
— Позвольте почтительнейше поприветствовать ваше высочество и выразить глубочайшее удовлетворение…
— Пошел на хуй, — сказал ему Мелвин и прошел мимо.
Он вышел во двор. Рыцари, кнехты, монахи и простолюдины-крестоносцы жрали вино, трогательно демонстрируя единство во Христе всех сословий. При виде ярла они перестали жрать вино и начали орать что-то восторженное.
— Кубок мне! — повелел Мелвин.
Кто-то сунул ему в руку медный стакан, несвежий и позеленевший от ненадлежащего ухода. Ничего, вино обеззаразит.
Мелвин окунул стакан в бочку, вытащил и выпил залпом. Кислятина, конечно… да насрать! Зачерпнул и выпил еще раз.
Кто-то сильно толкнул Мелвина в бок.
— Сейчас как дам пизды! — возмутился ярл, но сразу осекся: — Простите, святой отец, не признал.
— Да ладно, забей, — добродушно проговорил Бенедикт заплетающимся языком. — Давай еще выпьем.
Они выпили еще.
— Приколись, Мелвин, — сказал Бенедикт. — Этот злоебучий дракон, оказывается, не терял времени даром. Тут в замке есть одна баронесса, Изабелла ее зовут…
— Знаю, — перебил Мелвин святого отца. — Уже трахнул два раза.
Бенедикт заржал во всю глотку, затем вдруг посерьезнел.
— А ты в курсе, что она сатанинскому созданию давала? — спросил он.
— Мне похуй, — ответил Мелвин. — Пусть хоть самому Люциферу.
Бенедикт нахмурился.
— Ты за языком следи, — посоветовал он. — Святое благословение — оно как монаршая милость, в любой момент могу отозвать. Скажу этим баранам, что ты все-таки чернокнижник или ебну святой молнией…
Мелвин резко вытянул руку, но промахнулся, клацнул пальцами мимо чудотворного посоха отца-настоятеля. Странно, выпил всего-то два стакана, а как повело… Может, в это вино мухоморов добавили или конопляных шишек… Нет, по вкусу было вино как вино…
Бенедикт отпрыгнул на шаг и выставил сломанный посох перед собой как копье.
— Ты, блядь, сука, тут мне не балуй, — прошипел он. — Может, и устоишь перед чудотворным пламенем, хер тебя знает, но даже если и устоишь, без моего благословения от этих долбоебов никакой преданности не дождешься. Так что не тяни ручонки куда не надо, а лучше извинись, пока не поздно.
— Извините, святой отец, — сказал Мелвин. — Был неправ.
— То-то же, — сказал Бенедикт. — Так о чем я… Да, баронесса! Надо эту долбоебку на костре спалить.
Мелвину показалось, что он ослышался.
— Чего? — переспросил он.
— На костре спалить, — повторил Бенедикт. — Поганую дьяволоебку. Дьявололожницу. Изабеллу Айронсайд. Понял?
Мелвин понял, что он ослышался.
— А на хера? — спросил он.
— Блудила с дьяволом, принявшим облик богомерзкого пернатого дракона, — объяснил Бенедикт. — Разве можно такое прощать?
— Откуда мне знать, я же не духовное лицо, — пожал плечами Мелвин. — Но, исходя из здравого смысла, я бы не стал ее жечь. Послушайте, святой отец, может, она вам отсосет, и забудем это недоразумение? Она такая умелая…
Бенедикт снова перекосился и зашипел.
— Ты мне тут дурачка не строй, — прошипел он. — Отсосет… Сейчас сам у себя отсосешь! Это же ведьма! Ведьма, понял, мудозвон, ведьма! Сказано в священном писании: ведьму не оставляй в живых!
Мелвин вспомнил Бонни Черную Зайку и нахмурился.
— Ты мне рожи не корчи! — продолжал бесноваться Бенедикт. — А то как закричу сейчас, что тебя ведьма околдовала!
Мелвин огляделся. До сих пор Бенедикт возмущался негромко, вполголоса, никто и не смотрит на них, но если закричит… Может, попросить потом Реджи, чтобы организовал несчастный случай… Нет, барон зассыт поднимать руку на почти святого, самому придется… А какие, кстати, проблемы? Принять какую-нибудь необычную форму… потренироваться с Бонни… Но это на будущее, а пока…
— Ладно, хуй с тобой, — решился Мелвин. — Жги баронессу. Но с ее отцом будешь сам объясняться. Я ему скажу, что не одобряю, но не смею открыто противостоять.
Бенедикт ощерился в злобной ухмылке. «А ведь он почти сумасшедший», подумал Мелвин.
— Не смеешь — это правильно, — заявил Бенедикт. — Ибо всякой твари от бога положено знать свое место. Вы, феодалы, оборзели от безнаказанности, но это только до поры! Думаешь, вся власть в Локлире в твоих руках? Хуй тебе, а не власть! Власти у тебя ровно столько, сколько святая церковь доверила, заруби на носу и не выебывайся! Понял, мудило?
Мелвин скрипнул зубами и сказал:
— Так точно, святой отец, понял. Прошу простить мою невольную дерзость. Должно быть, меня и в самом деле кто-то околдовал.
— То-то же, — милостиво кивнул Бенедикт. — Вставай на колени и целуй руку.
Мелвин встал на колени и поцеловал руку отца-настоятеля. Рука пахла вином.
— Вставай, чадо, благословляю, — сказал Бенедикт. — И впредь не забывай, кто здесь главный. Отряди кнехтов, пусть арестуют дьволоебку.
— Реджи! — позвал Мелвин. — Реджи, пень глухой, ко мне! Барон, блядь, Хеллкэт! Чего а?! Хер на! Ко мне, бегом! Реджи, будь любезен, не откажи отцу Бенедикту в просьбе. Святой отец объяснит, что ему нужно, а я вас оставлю.
— Стой! — прошипел Бенедикт и попытался ухватить Мелвина за рукав, но тот высвободился.
— Увольте, святой отец, — сказал Мелвин. — Объясняйтесь с сэром Хеллкэтом сами, а мне моя душа дорога как память. Я смиряюсь перед вашей волей, но это не значит, что я одобряю ваше решение. Господь нас рассудит.
Произнеся эти слова, он пошел прочь, не дожидаясь ответа настоятеля. Мелвин подумал, что он плохой феодал, нерешительный и потому неправильный. Отец говорил, что правильный феодал сразу принимает решение и твердо следует ему, пока не станет очевидна его ошибочность. Правильный феодал должен был либо сразу уебать святого отца его же собственным посохом по башке, либо принести леди Изабеллу в жертву тому кровожадному богу, в которого верует Бенедикт. Но это же не Иисус Христос, это никак не может быть Иисус Христос! Тот милосерден, а этот… А вот, кстати, и объяснение для Реджи… Нет, все равно не сработает… Боже мой, как же трудно принять решение… Такая ответственность… Господи, спаси и помилуй…
Он очнулся в зарослях можжевельника. Его разбудил терпкий смолистый аромат, доверху заполнивший всю вселенную. Все понятно: солнце взошло, земля прогрелась, ветки тоже прогрелись, смола выступила, теперь воняет. Апчхи!
Он неловко дернулся, рука скользнула по жесткой ветке, колючки противно захрустели, он уже приготовился взвыть от боли, но не пришлось. Совсем не больно, только перья растрепались.
— Еб твою мать! — завопил он тоненьким и шепелявым голоском. — Господи, ну какого хера опять? Ну сколько, блядь, можно?
Затем он вспомнил, что обращаться надо не к господу Иисусу, а к всемилостивой Фрее, богине любви, красоты и плодородия, которая, впрочем, тоже в каком-то смысле господи, так что никакого богохульства он, можно сказать, не совершил… Но все-таки, богиня красоты, какого хера?
«Надо своевременно подзаряжать энергоблоки», ответил ему внутренний голос. И добавил укоризненно: «Я предупреждал тебя много раз».
И тогда он вспомнил все. Прощание с любимой Беллой, невероятный прыжок через крепостную стену и последовавшую за этим неимоверно долгую бойню. Головастого святошу одолеть не удалось, но это не беда, Робин Локлир даже не пытался его атаковать, он пошел другим путем. Народная мудрость не зря говорит, что один в поле не воин. Посмотрим, как теперь враг попляшет без своего дурацкого войска.
Взгляд Робина упал на груду кровавых останков, рядом с которой он спал. Свежее сырое мясо, любимая пища молодого ютараптора с элементами этого, как его…
«Дейнониха и отчасти троодона», подсказал внутренний голос.
«Да насрать», подумал Робин.
Необычного зверя он загрыз, непонятного какого-то. Шкура похожа на свиную, но намного тоньше и без щетины… Ой, бля!
«Энергоблоки подзаряжать надо было своевременно», повторил внутренний голос. «Я много раз тебя предупреждал, но ты не внял. Мне пришлось задействовать программу экстренного спасения».
— Ты чего несешь?! — закричал вслух Робин. — Какое, на хуй, спасение?! Ты кто, блядь, такой?!
«Твоя операционная система», ответил внутренний голос.
Эти слова сопровождались соответствующим мыслеобразом, и когда Робин его уяснил, он… в человеческом языке нет слов, способных описать его чувства. «Пал духом», «почувствовал бездну внутри собственной души», «вконец охуел» — это всего лишь бледные отражения того ужаса, какой довелось испытать Робину в этот момент.
— Изыди, демон, — безнадежно прошептал Робин.
Но он уеже знал, что этот демон никогда больше не оставит его многострадальную душу. Можно изгнать Бафомета или Велиала, даже Бегемота можно изгнать, если священник или жрец обладает достаточной квалификацией, но чтобы изгнать Операционную Систему, надо быть Иисусом Христом. Ибо имя ей легион. Да и где взять свиней в достаточном количестве? Удружила богиня красоты, ничего не скажешь. Впрочем, не удружила бы — лежал бы сейчас в Гримпенской трясине и жрали бы его болотные черви или кто там водится. Не зря говорят мудрые люди: что боги ни делают, все к лучшему.
Нет, это в натуре какой-то пиздец! Если теперь всякий раз, когда Робин проголодается, демон по имени Операционная Система станет выпускать на волю подчиненного демона по имени Программа Экстренного Спасения… Что люди подумают? Какой нормальный человек согласится служить людоеду? Служить дракону или оборотню — это еще туда-сюда, даже если этот дракон-оборотень одержим демонами, в жизни всякое бывает, взять хотя бы Карла Безумного, служили ему феодалы и не выебывались… Но людоеду! Фрея, за что такое испытание? Ты же милостивая, сука, блядь!
Робин горевал примерно полчаса. Затем демон Операционная Система посоветовал ему доесть покойничка, пока тот не испортился. Робин воспротивился, но внутренний голос строго сказал, что уровень зарядки энергоблоков (что бы это ни значило) близок к критическому и потому проявлять разборчивость в пище неразумно. Но если Робин желает, ему можно временно отключить сознание. Робин пожелал.
Когда сознание вернулось, пернатое брюхо Робина стало несного толще, а принадлежащий демону внутренний голос — гораздо спокойнее. Трава рядом с Робином была густо запачкана кровью, но никаких останков на ней больше не наблюдалось. Неужели с костями сожрал? И с одеждой… Брр…
Неторопливой рысцой дракон-людоед направился куда глаза глядят. Будь он человеком, он бы ковылял нога за ногу, но тело дракона устроено так, что ходить медленно просто не получается. Быстра и проворна эта тварь, неукротимая, сука, блядь, машина убийства…
— Сука ты, Фрея, — сказал Робин.
Его тоненький голосок прозвучал жалко и беспомощно, будто барашек пожаловался на жизнь волку или, скажем, рабу на бойне. А нехуй было взывать к высшим силам и губить свою бессмертную душу. Лучше бы в болоте утонул… хотя нет, не лучше. Оттопыриваться в раю рядом с божьим престолом Робину Локлиру по-любому не суждено, особенно после того, как они с братом оттрахали ту демоницу… И какой черт их попутал… А теперь терять уже нечего, преисподняя — дело такое, что чем позже попадешь, тем лучше. Поздно бить поклоны, когда душа загублена. Или все-таки попробовать исповедоваться… нет, это пустые мечтания. Чтобы отпустить такой набор грехов, надо быть совсем невероятным долбоебом, такого священника во всей Англии днем с огнем не сыщешь. Господи, как же херово! Душу погубил, поганому святоше Бенедикту не отомстил, узурпатору Роберту тоже не отомстил, головастого обортня не одолел… Проебал Робин Локлир решающую битву, по всем направлениям проебал. Позор!
В этот момент Робин понял, что ноги несут его к родовому замку. Может, Фрея как бы намекает ему, типа, душу ты уже погубил, так хотя бы отомсти, кому еще можно? А почему бы и не отомстить? Кто бы в том бою ни одолел, один из смертельных врагов Робина по-любому должен быть в стане победителей. А может, и сразу оба-два, если они между собой договорились. И Белла там, блядь моя ненаглядная…
Робин издал нечеловеческий вопль, не то торжествующий, не то отчаянный. Из-под куста выскочила лисица и помчалась хер знает куда, сверкая шальными глазами. Небось, в первый раз дракона увидела. На ее месте Робин тоже испугался бы.
Он расхохотался, и смех его был подобен клекоту орла. Впрочем, по мнению Мбопы Райли, наблюдавшего происходящее через скрытую камеру, этот звук больше походил на журчание спускаемого унитаза. Но Робин Локлир никогда не слышал, как журчит унитаз, и такое сравнение не пришло ему в голову.
Робин ускорил бег. Теперь он мчался по тропе со скоростью лошади, скачущей галопом. Со стороны бег дракона казался неторопливым, но это было обманчивое впечатление — каждым прыжком Робин покрывал добрых пятнадцать футов. Его короткие крылья растопырились в стороны и трепетали по ветру. Маховые перья создавали заметную подъемную силу, это облегчало и ускоряло движение. Пожалуй, на прямой Робин обогнал бы даже зайца.
Впереди показалась телега с двумя йоменами, они смотрели вперед и заметили дракона только тогда, когда он поравнялся с ними. Если бы Робин пожелал, он легко убил бы обоих смердов и лошадь, но ему не было дела до их убогих жизней. Единственное, что он сделал — полоснул самым концом хвоста по щеке того йомена, что покрупнее, и то не нарочно, просто случайно так получилось.
— Барни, ебать, дракон, на хуй! — заорал во всю глотку поцарапанный.
— Бля, Фред, это пиздец! — отозвался его товарищ.
Они соскочили с телеги и ломанулись в лес, каждый своей дорогой, а перепуганная лошадь поскакала своей. Но Робину не было до них дела, он бежал-летел дальше. И вот взлетел он на вершину очередного холма и узрел замок, принадлежащий ему по праву, и…
— Еб твою мать, да это же мой флаг! — воскликнул Робин. — Благодарю тебя, Фрея, от всего сердца! Извини, что плохо о тебе думал!
Какую-то минуту тому назад он рассчитывал, что весь день будет кружить вокруг замка, высматривать и вынюхивать, искать удобные подходы, и только после заката рискнет приблизиться… Но теперь-то чего страдать хуйней? Вперед, и спасибо богине за добрый знак!
Он мчался вниз по склону летящей походкой, и из-под мечей-когтей летела пыль и срезанные листья подорожника и одуванчика.
— Как косилка, бля, — пробормотал Робин себе под нос.
Но развивать эту мысль не стал, решил поберечь дыхание. Дракон выносливее, чем человек, даже тренированный, но злоупотреблять возможностями тела все равно не следует.
Ему стало казаться, что когда он ругал Фрею, он был не просто несправедлив, но охуенно несправедлив. Как ловко богиня все подгадала! Не надо ничего штурмовать, не надо никого убивать, не надо строить никаких хитрых планов. Он промчится по мосту через ров, войдет в замок через ворота и заявит свои права на титул, земли и Беллу, и пусть кто-нибудь попробует воспротивиться! Сразу узнает, что такое драконий гнев! Никто не сможет сопротивляться неуязвимому оборотню, кроме… гм… другого такого же оборотня. Если он тоже придет в замок… или если он уже там… Да ну его в пизду, проблемы надо решать по мере поступления. Помолиться богине еще раз, и пока хватит.
— Фрея, милостивая, не оставляй меня, умоляю! — вскричал Робин.
Над парапетом надвратной башни поднялась заспанная рожа, на ней нарисовалось изумление, часовой поморгал, протер глаза, и вдруг весь задергался и заорал:
— Бля, пиздец, дракон хуярит! Запирайте ворота! Быстрее, бля, в натуре, уже близко хуярит!
— Ты опоздал, долбоеб! — торжествующе прокричал Робин.
Но он ошибся, долбоеб не опоздал. Робину оставалось пробежать каких-то пятьдесят ярдов, когда край подъемного моста оторвался от земли и пополз вверх. Робин едва успел затормозить на самом краю рва. Если бы не крылья и не лучники, вогнавшие в пернатую грудь сразу две стрелы — наебнулся бы в ров и бродил бы там вечно, как дурак. Жуткий позор — неуязимому провалиться туда, откуда не выберешься. Молодцы узурпаторовы кнехты, надо будет потом помолиться за упокой их душ. Или за здравие, но это маловероятно.
Робин заклекотал по-орлиному и отбежал назад шагов на пятьдесят (человеческих шагов, не драконьих). Выдернул одну стрелу пальцами, а вторая выпала сама, когда он поднатужился. Покрутил головой, прошелся взад-вперед, выбирая оптимальную трассу для разгона. Здесь стена немного ниже, зато склон более пологий, а вон там…
На стене между зубцами что-то мелькнуло. Женщина, кажется. Да, точно женщина. Красивая женщина… да это же Белла!
— Белла! — закричал дракон. — Потерпи чуть-чуть, я тебя спасу!
Белла подвинулась чуть в сторону, и стало видно, что она на стене не одна. Дюжий рыжебородый кнехт заломил ей руку за спину, и сейчас поднажал, и запищала ненаглядная Белла, жалобно, как козленок, и брызнули слезы из ее милых глазок. Душу Робина затопила ненависть.
— Тебе пиздец, мудак! — закричал он. — Сейчас я до тебя доберусь!
Он занял исходную позицию для разбега, присел и так и замер в идиотской позе. Потому что на стене появился отец Бенедикт. Впрочем, какой он отец…
В левой руке мерзкий святоша держал свой знаменитый посох, а вернее, верхнюю его половину — очевидно, во вчерашней потасовке поганую реликвию переломили пополам. Туда ей и дорога.
Бенедикт поднял правую руку, и стало видно, что в ней он держит огромный мясницкий нож, ржавый и заскорузлый.
— Застынь на месте, порождение диавола! — нараспев продекламировал настоятель. — Приблизишься хоть на шаг — зарежу твою блудницу как свинью!
Белла открыла рот, чтобы что-то сказать, но рыжий кнехт зажал ее милый ротик своей поганой ладонью. Бенедикт воздел обломок посоха, направил набалдашник на дракона и торжественно провозгласил:
— Будь проклят нечистый и отродье его!
«Инфракрасный лазерный дальномер», неслышно сообщил демон Операционная Система.
— Чего? — переспросил Робин.
— Будь проклят нечистый! — повторил Бенедикт.
«Он в тебя целится», сообщил демон. «Вероятно, из скорчера. Не уверен, что смогу поглотить энергию».
— Чего делать-то? — спросил Робин.
— Пиздуй в ад, выползень! — ответил Бенедикт.
«Уходи с линии огня», ответил демон. «Позволь, я приму управление телом».
«Принимай», мысленно разрешил Робин.
В то же мгновение он почувствовал, что его тело уже как бы не совсем его. Он по-прежнему ощущал каждое прикосновение травинки к когтистым ступням и каждое дуновение ветерка в каждом перышке, он по-прежнему мог управлять своим телом, но теперь он разделял управление с демоном. К душе Робина прикоснулось нечто бесстрастное, невозмутимое и абсолютно нечеловеческое. Теперь Робин видел волшебным зрением невидимый луч, изливающийся из посоха настоятеля, и этот луч плясал влево-вправо и вверх-вниз, пытаясь зафиксироваться на груди Робина, но безуспешно, ибо дракон не стоял неподвижно, но приплясывал, и дьявольский луч не задерживался на его теле долее нескольких мгновений.
«Долбоеб», подумал демон Операционная Система. «Ему надо не дулом ворочать, а тандемный выстрел делать, от него хуй увернешься».
— Я тебя убью, Бенедикт! — закричал Робин. — Клянусь дворянской честью и бессмертной душой, что не покину земную юдоль ранее, чем твоя поганая душа низвергнется в нижайший круг преисподней! И если нарушу я эту клятву, пусть карой мне будет презрение товарищей!
Бенедикт демонически расхохотался и закричал в ответ:
— Какая на хуй бессмертная душа?! Какая на хуй дворянская честь?! Какие на хуй товарищи?! Не тебе, мудацкая тварь, рассуждать о высоких материях!
— Мудацкая тварь — твой папа! — провизжал Робин (хотел рявкнуть, но драконий голосишко подвел). — Мое имя Робин Локлир, и я законный властелин сего замка и всех окрестных земель! А ты, сучара, суть труп смердящий, я взрежу тебе ребра и выпущу кишки и ты, пидарас, будешь бегать по кругу, пока не размотаешь свою требуху до конца…
Робин не закончил свою речь, потому что его тело само собой подпрыгнуло футов на шесть вверх, а под ним вспухло адское пламя и ударило Робина прямо под хвост, и опалило перья на жопе. И закувыркался он, и исчез и снова сформировался совсем в другом месте, там, где четверть часа назад выбежал из леса, направляясь к замку.
— Ну, бля, вообще, пиздец, — резюмировал Робин.
«При экстренном перебросе потеряно одиннадцать процентов массы», сообщил демон Операционная Система.
— Что это значит? — спросил Робин.
«Ничего хорошего», ответил демон. «Впредь будь осторожнее».
И подкрепил свои неслышимые слова соответствующим мыслеобразом.
Робин поежился и сказал:
— Мне все равно надо вернуться туда.
«Надо — возвращайся», ответил демон. «Но будь осторожнее».
— Это ложь, пиздеж и провокация, — говорил Бенедикт. — Сами подумайте, ваше высочество, как мог ваш брат уцелеть? Он утоп в болоте на глазах двух десятков воинов, среди которых было не менее трех рыцарей, не считая покойного узурпатора. Дракон лжет, ваше высочество, это очевидно! Он не смог одолеть вас силой, теперь пробует одолеть хитростью! Это же дьявольское отродье!
Мелвин слушал отца настоятеля с нетерпением, было очевидно, что он ждет не дождется паузы в речи собеседника, чтобы вставить свою реплику. И вот дождался.
— Допустим, — сказал Мелвин. — Однако это легко проверить. Пусть Бонни попробует расколдовать дракона. Если у нее ничего не выйдет, я соглашусь, что это не мой брат.
— А если он примет облик сэра Робина? — спросил Бенедикт. — Если он сумеет одурачить ваше высочество?
— Сумеет — значит, так тому и быть, — отрезал Мелвин. — За этот невольный грех я отвечу перед всевышним, когда придет время.
— Не губите душу, ваше высочество! — воскликул Бенедикт. — Дракон — он же поганый и богомерзкий! Сами подумайте, ваше высочество, какая перспектива перед вами сейчас открывается! Узурпатора вы уже победили, притом не просто победили, а с божьей помощью, выраженной в целом ряде чудес. Вы божий избранник, ваше высочество! Отрекитесь от Сатаны, покажите духовенству и дворянству, что стоите на стороне добра, и Лондон сам упадет вам в руки, как перезрелый плод. Сожгите поганую дьяволоебку, изгоните дракона, и тогда вы станете королем в считанные недели. Никто не посмеет заявить, что особые способности вашего высочества проистекают от нечистого!
Мелвин улыбнулся и сказал:
— Мне и так никто ничего не посмеет заявить. Когда мы договоримся с драконом, ты благословишь наш договор, и пусть только кто-нибудь возразит! И не надо так трясти головой, ты не припадочный. Или ты как бы намекаешь, что не станешь благословлять?
— Не стану, — твердо ответил Бенедикт. — Ибо я гляжу в будущее и вижу, что царствие божие на земле приближается неостановимо. Мир человеческий стоит на пороге великой перемены, подобно гадкой куколке, из которой вот-вот вылупится прекрасная бабочка. И ключом, откроющим дверь в светлое будущее, всевышний избрал тебя, Мелвин Кларксон!
— За языком следи, — автоматически вставил Мелвин. — Опускать титул команды не было.
Но Бенедикта уже понесло.
— Ты мне рот не затыкай! — рявкнул он. — Ибо моими устами глаголет сам господь! Заткни хавальник и почтительно внимай! Думаешь, какого хера господь тебе дал неуязвимость? Чтобы ты невозбранно грешил? Тешил блудную и боевую похоть? Хер тебе, а не похоть! Истинно говорю тебе, грядет царство божие на земле, и построишь его ты! Хватит уже греха, заебали уже! Доколе владеть миром будут спесивые феодалы, блудливые, агрессивные и безграмотные? Довольно! Сама земля стонет от грехов дворянского сословия! Вся власть духовенству!
— Ты охуел? — спокойно спросил его Мелвин.
Бенедикт неожиданно успокоился.
— Извините, ваше высочество, увлекся, — сказал он. — Понимаете, ваше высочество, вы ведь вряд ли собираетесь остаться ярлом Локлирским до конца своих дней, вы на королевский трон метите, я правильно понимаю?
— Допустим, — сказал Мелвин.
— Это правильно, что метите, — кивнул Бенедикт. — Ваше высочество вполне достойно стать вашим величеством и основать новую династию. Вопрос в том, нужна ли его величеству Мелвину Первому многолетняя междоусобица?
— А куда деваться? — пожал плечами Мелвин. — При смене династий по-другому не бывает.
— Не бывало, — поправил его Бенедикт. — Но будет. Когда поганый Магомет слил воедино дикие племена поганых сарацин, никаких междоусобиц не было. Потому что он объединял дворян и йоменов не во имя какого-то феодала, но во имя бога. Да, это был поганый бог, и государство получилось тоже поганое. Но ты-то будешь объединять народ во имя настоящего бога, истинного! Всемогущего и всеблагого!
— Гм, — сказал Мелвин. — Интересная идея, спасибо. Только я не понял, зачем дракона изгонять?
— Дракон богохульствует, — заявил Бенедикт. — Он много раз говорил, что посвящен Фрее, и что Фрея якобы сильнее Иисуса. Это недопустимо. Такое терпеть нельзя. Это же пиздец какая ересь!
Мелвин воздел очи к потолку и задумчиво спросил непонятно кого:
— А если он покается?
— Кто, дракон покается? — удивился Бенедикт. — Да никогда! Это же сатанинская тварь, дьявол во плоти!
— Дьявол-то дьявол, но какая мощь… — пробормотал Мелвин. — С ним вдвоем мы…
Бенедикт задергался, словно собрался упасть на пол и забиться в припадке, но быстро овладел собой.
— Да не суетись ты так, — сказал ему Мелвин. — Я, вообще-то, не верю, что он дьявол, я это иронически сказал. Был бы он дьявол, я бы не стал предлагать ему союз. Хотя…
Бенедикт выпучил глаза и открыл рот. Мелвин расхохотался, и стало ясно, что его последнее слово было шуткой.
— Изабеллу по-любому сжечь надо, — сказал Бенедикт. — Иначе народ не поверит, что ваше высочество отреклось от Сатаны. Слухи-то пойдут, и без крови их не пресечь никак. Будут говорить: узурпатор изничтожил законного короля по дьяволовому наущению. То, что король был дурак и пьяница, никто не припомнит, будут вспоминать только то, каким храбрым рыцарем он был. Да еще и природа ваша оборотническая… Нет, ваше высочество, хотя бы одного чернокнижника вам по-любому сжечь придется, иначе ни духовенство, ни дворянство не поверит, что ваша сила не от нечистого. Так почему бы не сжечь блядь и скотоложницу?
После этих слов Мелвин надолго задумался. А затем спросил:
— Ты будешь стоять за мной до конца?
— Так точно, — ответил Бенедикт.
— Какой титул желаешь? — спросил Мелвин.
— Архиепископ, — ответил Бенедикт.
— Хорошо, я тебя понял, — сказал Мелвин. — Ты свободен.
— Как свободен? — не понял Бенедикт. — Ваше высочество соглашается сжечь драконоебку?
Мелвин нахмурился.
— Мое высочество сообщит тебе о своем решении в должное время, — сказал он. — Пошел на хуй.
— Зря вы так, ваше высочество, — вздохнул Бенедикт. — Чудеса — они разные бывают. Вот, например, поразит господь ваше высочество молнией прямо в темечко, что станете делать? Я бы не советовал вашему высочеству ссориться с духовенством.
— Ты — не духовенство, — заявил Мелвин. — Кроме тебя, попов в стране хватает. Хоть жопой ешь.
— Вашему высочеству не всякий поп сгодится, — возразил Бенедикт. — Только по-настоящему авторитетный пастырь…
— Я не баран, чтобы меня пасти! — не выдержал Мелвин. — Заруби себе на носу, пастырь херов, правитель здесь я! Понял? Я правитель! А твое дело — сидеть рядом и не разевать хавальник, пока не прикажут! Я уже побывал в личине святого, я теперь знаю каково это. Нельзя доверять власть попам, никогда и ни за что! Знаешь, почему? Потмоу что феодал отвечает за свои поступки перед пэрами и дружиной. Если он чего проебет или смалодушничает, его быстро призовут к ответу, а охуевшего попа кто призовет к ответу? Папа Римский? Так он в ебенях, за месяц не доедешь! Другие попы? Да ни хера! Это рыцарю поднять восстание против несправедливости — как два пальца обоссать, а чтобы монах или священник против чего-нибудь восстал — что-то не припомню я таких случаев. Доверь тебе реальную власть — ты такую тиранию заведешь, что весь британский народ тебя проклинать станет, а тебе будет похуй, дескать, бог на моей стороне, а остальное не ебет. Я уже понял, как ты трактуешь нашего господа! Бог для тебя — не господь вседержитель, а палочка-выручалочка, чтобы грешить и за свои грехи ни перед кем не отвечать. Да ты, сука ебучая, всю страну в крови утопишь! Думаешь, я забыл, как ты меня пытал?! Никогда я этого не забуду!
— Так, стало быть, ты не нуждаешься в моем благословении? — вкрадчиво поинтересовался Бенедикт.
— Гм, — сказал Мелвин и надолго замолчал.
Его гнев утих моментально, как тухнет зимний костер, задутый порывом снежного ветра. Как бы гадок и ненавистен ни был этот поп, без него не справиться. Но если не избавиться от него немедленно, потом глазом не успеешь моргнуть, как окажешься марионеткой при истинном правителе, ни за что ни перед кем не отвечающем, потому что козлдом отпущения всегда будешь ты. А избавляться нельзя, потому что вассалы восстанут, и пиздец. Или не восстанут? Господи, помоги… гм… господи…
— Вот что, Бенедикт, — сказал Мелвин. — Я тут обратился к господу с молитвой, и господь мне подсказал, что ты взыскуешь не царства божия на земле, а одной лишь своей власти и выгоды. Так что изыди, поп, на хуй, и подумай, кто из нас двоих главный и где теперь твое место. Я, может, и не обойдусь без тебя, но и ты без меня тоже не обойдешься. А будешь строить козни — убью на хуй. Чего расселся? А ну пошел прочь!
Бенедикт вышел из комнаты, двигаясь плавно и неторопливо, а лицо его ничего не выражало, как у дракона, прости господи. Мелькнула нелепая мысль: а что, если отец-настоятель такая же сверхъестественная тварь, как они с драконом? Нет, тогда бы он давно уже проявил бы свою природу, не утерпел бы ни за что.
— Ну что, блядь, за ебаный стыд! — воскликнул Мелвин, обращаясь не то к потолку, не то к гобелену на стене. — Ну почему два умных человека никогда не могут договориться? Почему среди них обязательно найдется мудак, который все испортит?!
Краем глаза Мелвин отметил, что портьера странно шевелится. Подхватил со стола статуэтку сатира, которую отец ставил на пергаменты, чтобы не разлетались от сквозняков, и запустил со всей дури в портьеру. Портьера охнула, из-за нее появился Реджи Хеллкэт, потирающий бок.
— Хули подслушивал? — строго осведомился Мелвин.
— Прошу простить, — ответил Реджи, при этом его лицо не выражало никаких признаков раскаяния. — Совершенно согласен с вашим высочеством, мудак редкий. Я отца настоятеля имею в виду. Разрешите ликвидировать?
Мелвин немного подумал и тяжело вздохнул:
— Не разрешаю. Он хоть и мудак, но не дурак. Без его благословения мне действительно непросто будет усидеть в Локлире.
— Осмелюсь заметить, ваше высочество, ваше мастерство интригана оставляет желать лучшего, — сказал Реджи. — Можно сделать, например, так. Пусть Бенедикта загрызет богомерзкий дракон. Он атакует замок, ваше высочество будет храбро сражаться и одолеет, в конце концов, поганую тварь, но будут жертвы, и среди прочих смертью храбрых падет отец Бенедикт. Ваше высочество прольет слезу над телом…
— Не пойдет, — прервал вассала Мелвин. — К Бенедикту так просто не подойдешь, у него в посохе какая-то волшебная херня…
— Разрешите спиздить? — перебил Реджи сеньора.
Мелвин некоторое время смотрел на верного вассала, затем расхохотался, подошел к нему, обнял, похлопал по спине, вернулся к столу и налил вина в кубок.
— Ты прав, Реджи, — сказал Мелвин. — Интриган я действительно херовый. На, выпей за мое здоровье. Не бойся, не отравлено, вот, гляди, — он отхлебнул полкубка.
— Благодарю ваше высочество за оказанную честь, — сказал Реджи и допил оставшееся вино. — Осмелюсь доложить, я тут выяснил кое-что интересное. Богомерзкий узурпатор успел произвести в рыцари одного морского пирата, Джон Сильвер его зовут, и этот самый Джон рассказывает кое-что интересное. Он говорит, что в Гримпенской трясине есть проход в волшебную страну, и он готов показать его вашему высочеству. Но Сильвер требует формального подтверждения его рыцарского титула. Очень боится за свою судьбу…
— Когда поедем в волешебную страну? — быстро спросил Мелвин.
Реджи брезгливо поморщился и ответил:
— Никогда. Я порасспрашиал Сильвера про нее, он кое-что разболтал, короче, херня это, а не страна, нет там ничего интересного. Но Сильвера можно использовать для грязных дел. К тому же, как я понял, он имел возможность практиковаться в воровских делах. Если я ему поручу от имени вашего высочества спиздить волшебный посох Бенедикта…
— Поручи, — кивнул Мелвин. — Но сначала посох, потом подтверждение, и никак иначе.
— Само собой, — кивнул Реджи. — Надеюсь, ваше высочество не собирается реально подтверждать титул этому долбоебу?
Мелвин глупо хихикнул и спросил:
— А что, разве можно… гм… А почему?
Реджи ответил вопросом на вопрос:
— А на кой, простите, хер, вашему высочеству вор и пират с рыцарским званием?
— И то верно, — кивнул Мелвин. — Значит, так тому и бывать. Погоди! Ты говоришь, что мне надо победить дракона, но он же неуязвимый…
— Ваше высочество не совсем правильно меня поняли, — сказал Реджи. — Побеждать дракона не надо. Надо, чтобы духовенство, дворянство и народ поверили, что ваше высочество победило дракона. А это совсем другое! Если на то будет воля вашего высочества, я готов вступить в переговоры. Обсудим с драконом план поединка, съездим в лес, отрепетируем все как следует…
— Тогда Сильвера пока не озадачивай, — сказал Мелвин. — А то если Бенедикт поймет, что колдовской посох у него спиздили…
— Я взял на себя смелость изготовить подменный посох, — сказал Реджи. — Его набалдашник очень похож на настящий, но не работает.
Мелвин нахмурился, и некоторое время глядел в глаза верному вассалу суровым взглядом. Затем сказал:
— Не понял. Ты что, меня тоже предать задумал?
Реджи выдержал гневный взгляд сеньора спокойно, как ни в чем ни бывало.
— Ни в коем разе, — ответил он. — Я не настолько долбоеб, чтобы предавать неуязвимого оборотня, которого не берет ни святая вода, ни яд, ни любое известное оружие.
— Разве меня яд не берет? — удивился Мелвин. — С чего ты взял? Погоди…
Реджи мило улыбнулся и сказал:
— Мы найдем общий язык, ваше высочество. Последние минут десять я не сомневаюсь в этом ничуть. Не стану скрывать, раньше сомневался, а теперь уже нет. Если бы ваше высочество не проявили бы такого здравомыслия, какое проявили, я бы встречал ближайший закат на полпути к Лондону. Но сейчас я полагаю, что в противостоянии с Волчьим Клыком одержит верх ваше высочество. Так что я на вашей стороне.
— Цинично, — констатировал Мелвин.
— Зато честно, — добавил Реджи и цинично улыбнулся.
Она встретила дракона на опушке леса. Он заметил ее издалека, это немудрено для того, кто видит ночью почти так же хорошо, как днем. Сначала он думал, что она случайно идет прямо к нему, просто тропинка так легла, вот сейчас отвернет налево или направо… Нет, не могла она его видеть от самого замка, она простая женщина… или непростая? Фрея, помоги, вразуми!
— Выходи, подлый трус, хватит прятаться! — позвала она.
Дракон выпрямился, вытянул шею, оскалил зубы и завыл, как волк. Женщина подпрыгнула на месте и сказала:
— Ну, бля, пиздец, нельзя же так пугать, чуть не обосралась в натуре!
Глубоко вздохнула, прошептала какую-то молитву то ли заклинание и добавила:
— Поворотись-ка боком. Экий ты смешной какой!
— Почему ты меня не боишься? — спросил дракон. — Ты, вообще, кто такая?
— Бонни меня зовут, — представилась женщина. — Бонни Черная Зайка. Я раньше ведьмой была.
— А теперь? — заинтересовался дракон.
— Теперь тоже ведьма, — ответила Бонни. — Но раскаявшаяся. Меня сам святой Михаил простил.
— Пидарас он злоебучий, а не святой Михаил, — сказал дракон и злобно сплюнул. — Ненавижу его!
— Зря ты так, — сказала Бонни. — Он, конечно, никакой не святой, но человек хороший. Мелвин Локлир его зовут на самом деле.
Дракон внезапно крякнул по-утиному.
— Ты чего? — удивилась Бонни.
— Я Робин Локлир, — сказал дракон.
Бонни уставилась на него охуевшим взглядом, постояла так некоторое время, затем рассмеялась.
— Вот и хорошо, — сказала она. — Пойдем куда-нибудь, я тебя расколдую. К алтарю Фреи, например. А вообще, странно, что ты не умеешь менять облик по желанию. Мелвин тоже сначала не умел, но выучился очень быстро.
— Его ты научила? — спросил дракон.
— Нет, не смогла, — покачала головой ведьма. — Как-то сам допер. Слушай, Робин, а на кой хер ты Перси Тандерболта загрыз? Совсем одурел?
— Следи за языком, ведьма, — резко ответил дракон. — Ты беседуешь не с вонючим йоменом, а с виконтом, так что…
— Я беседую с глупым подростком, заключенным в тело большой вонючей курицы, — перебила его ведьма. — И если твои слова будут такими же вонючими, как ты сам, я не стану тебя расколдовывать. Будешь весь остаток жизни хвостом размахивать, как мудак.
Робин возмутился:
— Лучше я буду хвостом размахивать, чем терпеть такое обращение от…
— Невесты старшего брата, — подхватила Бонни.
— Ты что, охуела? — изумился Робин.
— Нет, это ты охуел от неожиданности, — спокойно ответила Бонни. — Но ты не бойся, это пройдет. Когда пораскинешь мозгами, быстро поймешь, что вам, оборотням, без ведьмы не обойтись. Мелвин это понял, когда на четырех лапах бегал и зубами щелкал.
— Погоди… — изумленно выдохнул Робин. — Тот ебанутый кобель огромного размера — тоже Мелвин? Я все это время сражался с собственным братом?
— С братом или нет — это еще проверить надо, — уточнила Бонни. — Ты уж не обессудь, но если я тебя не расколдую или расколдую не в того, тебе непросто будет оправдаться. Заодно и проверим, насколько ты неуязвимый.
— Ты лучше не пизди, время не теряй, а давай расколдовывай. Меня там Белла ждет…
Неожиданно Бонни протяжно свистнула, как свистят разбойники, призывая друг друга, но тише.
— А это уже совсем охуительно, — сказала она. — Даже не берусь предполагать, что начнется в замке, когда мы туда придем. Об этом потом сагу сложат.
— А что такое? — забеспокоился Робин. — Что с Беллой не так?
— Все не так, — ответила Бонни. — Бенедикт собрался сжечь ее на костре как вероотступницу и драконоебку, при этом все думают, что про драконобество — это поклеп, а истинная причина какая-то другая. Мелвин вначале упирался, но Бенедикт его убедил. Мелвин-то не знает, что ты его брат.
— Бля, пиздец, — сказал Робин. — Ее не пытают?
— Вроде нет, — сказала Бонни. — Час назад точно еще не пытали. Вроде даже не изнасиловали.
— Бля, пиздец, — повторил Робин. — Расколдуюсь — переебу пидарасов всех до единого, Христом-богом…
Бонни подпрыгнула и отвесила дракону символическую пощечину.
— Не клянись, — строго сказала она. — Тем более Христом-богом. Ты же от него вроде отрекся… или нет?
— Да, кстати, отрекся, — смущенно признался Робин. — Посвятил себя богине Фрее… Но это же как бы не по-настоящему? Это же можно как бы назад откатить? Христос-то он… того… всепрощающий… или нет?
Бонни посмотрела на Робина как на идиота, тот смутился еще сильнее.
— Не знаю, как насчет Христа, а про милосердие Фреи я раньше слышала, конечно, но оно довольно своеобразное, милосердие это, — строго сказала Бонни. — Я бы тебе не советовала менять небесную покровительницу. Поклялся верно служить — так служи и не выебывайся. Ты же дворянин!
После этих слов смущение Робина перешло в злость.
— Не тебе меня судить, ведьма, — прошипел он. — Будешь указывать мне, что делать — порву в клочки и скажу, что так и было.
Его угроза не произвела на Бонни заметного впечатления.
— Порвешь — не расколдую, — спокойно сказала она. — Будешь до конца жизни бегать в перьях и с хвостом, как мудак. Ты сам решай, что для тебя важнее — гордость твоя дурацкая или человеческий облик. Решил уже?
Робин долго молчал, затем выдавил из себя:
— Решил. Давай расколодывай.
— Нет, так не пойдет, — покачала головой Бонни. — Никаких «давай». Для начала встань на колени передо мной, преклони голову и униженно попроси мою светлость о колдовской милости.
— Какая на хуй светлость! — возмутился Робин. — Ты вообще не дворянка!
— А это никого не ебет, — сказала Бонни. — В колдовском смысле я светлость, и изволь обращаться ко мне должным образом. Иначе не расколдую.
— Ах ты сука ебаная! — закричал Робин в дикой ярости.
Он стал прыгать по поляне, выскоко подбрасывая ноги и срубая ветки огромными когтями. Бонни терпеливо ждала. Наконец, Робин утихомирился.
— Я не могу преклонить колени, — сказал он. — Они у меня не в ту сторону сгибаются.
— Не моя проблема, — отозвалась Бонни. — Как хочешь, так и преклоняй.
Робин еще немного повыебывался, затем преклонил колени, почтительно попросил прощения, и Бонни стала его расколдовывать.
— Гляди, милый, я тебе кое-что принесла — обратилась Бонни к Мелвину. — Такой сюрприз, такой сюрприз, ни за что не поверишь, что у меня в корзинке.
На мгновение ей показалось, что сейчас ярл-оборотень размахнется и залепит ей сплеча увесистую оплеуху. Не надо быть ведьмой, чтобы догадаться, любой дуре очевидно, что мужик (на самом деле дворянин, но хер с ним, суть от этого не меняется) дошел до последней степени озверения, и надо либо забиваться в угол и прикрывать голову, либо твердо стоять до конца, как охотник, вышедший на медведя с рогатиной. Страшно-то как… А с другой стороны — радостно, потому что на тех, кого не любят, так не ярятся, их избивают походя, без вдохновения, как нашкодившую собачонку, на них не мечут глазами молнии… Ах, какой мужчина…
— Чего лыбишься, дура? — буркнул Мелвин.
У Бонни отлегло от сердца. Теперь уже бить не будет, перегорел. Вот и ладненько.
— Гляди, — сказала Бонни и осторожно поставила на стол корзинку, прикрытую сверху платком. — Осторожно, он кусается.
Развязала узел и сдернула платок. Здоровенный белый заяц выскочил из корзинки, как молния, но не ускакал хер знает куда, как обычно делают зайцы, а уселся посреди стола и уставился нагло и бесстыже прямо в глаза Мелвину.
— Не судьба, — сказал Мбопа Райли на борту коммунарского спутника и стал глупо хохотать надо одному ему понятной шуткой.
Но ни Мелвин, ни Бонни, ни заяц его не услышали.
— Хуясе зверюга! — воскликнул Мелвин, отдергивая палец. — Зубы как… Эй-эй, я тебе сейчас кусну!
И задвинул зверюге кулаком в кусачее еблище, и улетел заяц в темный угол, и стал там зловеще пыхтеть. Но в круг света больше не совался, и кусаться больше не пробовал.
— Боится — значит, уважает, — констатировал Мелвин.
Заяц гневно фыркнул. Бонни захихикала.
— Что за срань? — спросил ее Мелвин. — На кой хер ты его сюда притащила?
— Это дракон, — объяснила Бонни. — Я его переколдовала. Сначала хотела совсем расколдовать, но он стал ругаться, сукой обзывал, простонародным происхождением попрекал, короче, обижал меня, как только мог, разве что не отпиздил. Вот я и подумала, пусть поживет меховой ушастой зверушкой, может, поймет, каково нам приходится, слабым и беззащитным.
Из угла донесся зубовный скрежет. Мелвин поежился.
— Беззащитный, бля, — сказал он. — Кликнуть, что ли, бойцов… нет, лучше сам его уебу. Бонни, будь хорошей девочкой, сходи в сени, принеси вилы или топор какой-нибудь.
— Вилы или топор я тебе не принесу, — заявила Бонни. — Розгу принесу, а вилы или топор — это уже слишком. Он когда был драконом, говорил, что он твой брат и что зовут его Робин. По-моему, не врал.
Заяц пронзительно запищал. Мелвина передернуло.
— Ну, ты, блядь, даешь, — сказал он. — Бесстрашная девка, в натуре. Такое говорить феодалу про родного брата, прямо в лицо…
— А хули ты думал? — хладнокровно отозвалась Бонни. — Кому, как не бесстрашной девке, рожать сыновей храброму рыцарю? Ты прикинь, обрюхатишь трусливую девку, а она тебе таких же ублюдков нарожает, как сама, тебе оно надо?
Мелвин долго смотрел на Бонни изумленным взглядом, Бонни безмятежно улыбалась. Пауза казалась бесконечно долгой, но в конце концов Мелвин отвел взгляд и натужно рассмеялся.
— Милый, поцелуй меня, будь любезен, пожалуйста, — смиренно проговорила Бонни.
Мелвин грубо ухватил ее за талию, затем больно облапил грудь.
— Ах, милый, ты такой сильный, — проворковала ведьма, закатив глаза. — Накажи меня, господин, как тебе угодно.
— Тьфу на тебя, развратница ебучая! — воскликнул Мелвин и плюнул на пол.
— А вот и не развратница, — возразила Бонни. — Раньше была развратница, а теперь вся вышла, теперь я такая целомудренная, что просто охуеть. Возьмешь меня замуж?
— Да, — автоматически кивнул Мелвин, потом сообразил, что только что сказал, вскинулся и закричал: — Ты чего несешь? Это я тебя должен спрашивать! Ну, то есть, я-то как раз не должен… Но ты должна смиренно ждать! И не пиздеть!
— Тебя дождешься, — сказала Бонни, сложила губки бантиком и игриво повела плечиком. — Давай в следующую пятницу поженимся?
— А в пятницу приличная дата? — задумался Мелвин. — Если по церковному календарю…
— А тебе не похуй? — перебила Бонни его размышления.
— И то верно, — согласился Мелвин. — Пойдем в спальню…
Заколдованный заяц заскрежетал зубами пуще прежнего.
— Ах да, прости, брат, — вспомнил Мелвин. — Бонни, тебе для расколдования какие-то травки нужны, да?
— Хер его знает, — пожала плечами Бонни. — Может, и без них получится… Эй ты, долбоеб! А ну стань нормальным, как мама родила! Ой!
В темном углу, где только что сидел заяц, словно что-то взорвалось. Из тени выползло нечто бесформенно-розовое, как огромная улитка, пахнуло парным мясом и вдруг хуяк! Стоит в неверном свете лучины красивый юноша, лицом похожий на Мелвина и голый.
— Кажися, не соврал, — сказал Мелвин. — Ну, здравствуй, брат.
— Следи за речью, брат, — отозвался голый юноша. — «Кажися» — слово простонародное. Болтаешь, как смерд смердящий.
Мелвин рассмеялся и распахнул объятия. Бонни стыдливо отвернулась. Понятно, что ничего сексуального в братских объятиях нет, но когда один из двух братьев — прелестный голый мальчик, в этом поневоле мерещится что-то педерастическое. Наверное, все оттого, что у нее душа испорчена. Покаяться бы… Может, все-таки найдется в Англии священник, готовый принять грех на душу… А кстати!
— Мелвин! — позвала Бонни. — А давай, отец Бенедикт твоего брата исповедует.
Братья застыли, как громом пораженные, и некоторое время тупо пялились на ведьму.
— Я его уебу, — сказал Робин. — Если он еще жив, однозначно уебу. Сначала привяжу на колесо…
— Цыц, — прервал брата Мелвин. — Бонни, отлично придумала, молодец! Эй, стража! Да, ты! Позови какую-нибудь служанку, пусть притащит пристойную одежду моему брату. И Бенедикта пусть тоже сюда приведут, живо!
— И Беллу, — добавил Робин.
— Да, и Беллу, — кивнул Мелвин.
— Ее, кажися, уже пытают, — сказал кнехт.
— Бегом! — рявкнул Робин и взмахнул рукой, будто срубал невидимым мечом чью-то невидимую голову.
Кнехт втянул голову в плечи и убежал.
— А мне вот что интересно стало, — сказала Бонни. — Законы природы и колдовства учат нас, что ничто ниоткуда не возникает и никуда не пропадает. А вот Робин, когда был зайцем, весил, наверное, раз в десять меньше, чем теперь.
— Милая, не еби мне мозг, — попросил ее Мелвин. — Потерпи, успеешь еще. Эй, стражник! Когда Бенедикт будет входить в комнату, ебни его сзади по башке чем-нибудь тяжелым.
Кнехт, просунувший морду в комнату, испуганно перекрестился.
— Грех беру на себя, — поспешно добавил Мелвин.
— Нет, лучше я на себя, — возразил Робин. — У тебя еще есть надежда на спасение, а я от спасителя совсем отрекся, когда эти мудаки стали стрелами пулять…
— Нет, я грех возьму, — перебила его Бонни. — Из нас троих моя душа самая погрязшая. Лучше пусть на мне лишний грех будет, мне уже похуй, грехом больше, грехом меньше. Все одно в аду гореть.
— Охуеть какая у нас взаимовыручка, — пробормотал Мелвин себе под нос. — Один, блядь, за всех, и все за одного.
В коридоре послышались шаги, затем голос кнехта-стражника почтительно проговорил:
— Извольте пожаловать, святой отец.
Святой отец переступил порог, недоуменно заморгал, затем вздрогнул и с криком:
— Еб вашу мать, пидоры!
Взмахнул своим чудесным посохом.
И получил по башке рукоятью меча. И повалился святой отец на каменный пол вниз мордой, и откатился посох в сторону, и выпала из набалдашника неведомая херовина, железная и довольно массивная. И поднял ее Мелвин, и увидел на боку херовины буквы и прочел:
— Сцорцхер. Скорцхер. Сцорчер. Хуйня какая-то.
— Может, скорчер? — предположил Робин.
— Может, и скорчер, — кивнул Мелвин. И добавил задумчиво: — Где-то я уже слышал это слово…
За дверью кто-то деликатно покашлял, затем источник кашля появился в дверном проеме, и стало видно, что это Реджи Хеллкэт.
— Осмелюсь доложить, это слово многократно произносилось покойным узурпатором, когда он напивался, злился, буянил и ругался с невидимыми демонами, — сказал барон. — В основном примерно в таком контексте: «Не знаю, кто спиздил ваш ебаный скорчер, но наказывать весь род человеческий нельзя!» Как-то так.
— Ага, — сказал Мелвин. Немного помолчал и повторил: — Ага.
И перекосилось его лицо, и пнул он поверженного Бенедикта под ребра со всей силы.
— Так значит, сука, блядь, вся хуйня из-за тебя?! — злобно прошипел ярл. — Спиздил демонический артефакт, и теперь доволен? Да я тебя…
— Осмелюсь предложить вашему высочеству, пусть ведьма превратит его в лягушку, — предложил Реджи.
— Не ведьма, а невеста его высочества, — уточнила Бонни.
— Ну ни хуя себе! — изумился Реджи. — Ваше высочество, это правда?
— Хуявда! — рявкнул Мелвин. — Да, правда. Кто-нибудь, разбудите попа, я заебался ждать, пока он очнется!
— Позвольте мне, ваше высочество, — вызвался Реджи.
Примерился, отвел ногу назад, но тут почтенный настоятель открыл глаза и промычал нечто нечленораздельное.
— Встать, — повелел Мелвин, и голос его был негромок, но страшен.
Бенедикт беспрекословно подчинился.
— Сейчас ты, мудень, выслушаешь мою исповедь, — Мелвин стал загибать пальцы, — затем исповедь моего брата, моей невесты, моего вернейшего вассала, — он ткнул пальцем в Реджи, — и отпустишь все грехи, какие будут перечислены. Немедленно отпустишь, без всяких епитимий. Понял?
— Это же пиздец моей душе, — вздохнул Бенедикт.
— Пиздец твоей душе настал давно, — строго сказал Мелвин. — Когда ты, пидарас, спиздил этот ебаный скорчер хуй знает у кого, вот тогда и настал пиздец твоей ебаной душе.
Из коридора донесся неясный шум, словно кто-то упал.
— Что там такое, кого черти несут? — возмутился Мелвин.
— Монашек какой-то, — отозвался из коридора кнехт-стражник. — Шел-шел, а потом вдруг наебнулся и забился в судорогах.
— Это Эрик Припадочный, — пояснил Бенедикт. — Падучей страдает, как святой Павел.
— Тебе, мудаку, слова не давали, — оборвал его Мелвин. — Ну что, готов слушать исповедь?
— Куда же я, блядь, денусь, — вздохнул Бенедикт.
— Тогда слушай, — сказал Мелвин.
— Может, не стоит так прилюдно? — перебил сюзерена барон Хеллкэт. — Исповедь — дело интимное…
— У меня нет тайн от верных вассалов, — заявил Мелвин. — И у вас от меня тоже нет тайн. Или я неправ?
— Прав, — печально вздохнул Реджи.
Мелвин каялся минут десять, затем выдохся.
— Ну, вообще, — сказала Бонни, когда он замолк. — Я-то про себя думала, что грешница невообразимая, а теперь…
— Ты еще меня не слушала, — подал голос Робин. — Я тут недавно человека случайно загнрыз и сожрал…
Реджи истерически расхохотался.
— Не смешно, — сказал Робин. — Знаете, друзья, как страшно, когда просыпаешься, а вокруг мясо и кишки, а брюхо набито, как пернатый барабан. Жуть!
В коридоре снова послышались шаги, в комнату влетела Изабелла Айронсайд, вся растрепанная и с разбитыми губами.
— Любимая! — закричал Робин.
И попытался сгрести Беллу в объятия, но получил в нос и отлетел в сторону, в то время как Белла бросилась к Мелвину.
— Милый! — воскликнула она и осела на пол, как бы лишившись чувств.
Мелвин легонько пнул ее по круглой заднице и сказал:
— Я не дракон. Дракон мой брат. Робин его зовут, вот он стоит. И нечего его бить, он на тебе жениться хочет.
Эти слова моментально привели Беллу в чувство. Она открыла глаза, вскочила и через секунду рыдала в объятиях Робина.
— Святой отец, давайте я пока исповедуюсь, чтобы времени не терять, — сказала Бонни. — Значит, так. Я убивала, крала, прелюбодействовала, лжесвидетельствовала…
— Есть ли хоть одна божья заповедь, которую ты не преступила, ведьма? — мрачно спросил Бенедикт.
— Козленка в молоке матери не варила, — ответила Бонни. — А остальные, вроде, все преступила. Значит так, по порядку. Убивала я следующих людей…
Исповедь ведьмы продлилась минут пять и прекратилась, когда отец Бенедикт не выдержал ее словоизлияния и закричал:
— Да пропадите вы все пропадом, отпускаю вам все грехи оптом, только отъебитесь от меня!
Братья Локлиры радостно зааплодировали, и Мелвин сказал:
— А теперь пойдемте бухать.
Они пировали весь вечер и всю ночь, и еще немного утром. Незадолго до рассвета случилось чудо — с неба опустилась неведомая летающая херня, засосала в свое чрево Эрика Припадочного и упиздюхала обратно на небо. Впрочем, многие говорили, что эта херня была ненастоящая, а как бы морок, как в сказках про колдунью Моргану.
В это же самое время, но на тысячу лет позже и в другой вселенной, заседал комкон. Обсуждали вопрос, не стоит ли подправить орбиту какого-нибудь астероида, чтобы тот как бы случайно врезался в альтернативную средневековую Англию и ликвидировал позорище, развивающееся на глазах миллионов коммунаров и уже оказавшее заметное дурное влияние на моральный климат общества. Предложение поставили на голосование и провалили незначительным большинство голосов. Один знаменитый историк сказал по этому поводу следующее:
— Астероид уронить никогда не поздно. А представится ли еще раз такая чудесная возможность изучить на практике раздвоение истории на альтернативные потоки… Да еще под воздействием точечного контакта с высокой культурой… Да еще с этой удивительной мотивационной телепатией… Да тут научного материала на сто лет хватит!
Припадочный Эрик, снова ставший Сашей Зуйковым, валялся на кровати и горько плакал. Во-первых, его обидело, что его выдернули со средневековой планеты как сопливого малька, он-то думал, что ловко всех обманул, от всех спрятался, а оказалось, он как легендарный Неуловимый Джо — не ловят только потому, что никому не хочется. Обидно. А во-вторых, Галя Цзюн ему не дала. Только начал привыкать к припадкам, только начали развиваться вокеруг интересные исторические события, и вот на тебе — прилетел флаер, погрузили, как барана, привезли обратно в интернат, пидарасы ебучие, чтобы их всех медведи ебали…
Галя Цзюн, проходившая мимо мальчиковой палаты, споткнулась, ухватилась руками за голову и всхлипнула. Опять прострелило виски неожиданной болью, хорошо, никто не увидел, а то опять потащили бы к врачу. С тех пор, как вернулся Сашка, то и дело такой прострел происходит. И не только у нее. Девчонки уже шепчутся, что на Сашку на той планете порчу навели. Жалко, парень-то хороший был, Галя бы ему дала, если бы от него голова не болела. Если бы, да кабы… Эх, нет в жизни справедливости…
В другой вселенной, отстоящей на тысячу лет в прошлое, над Англией поднимался рассвет. И было это не просто очередное восхождение Солнца над горизонтом, но рассвет новой эры. Но что это была за эра, и какими потрясениями ознаменовался ее приход — это уже совсем другая история.