Призналась.
Во всем.
Покаялась. Все ж таки она царевну любила. Но и своим родственникам не желала смерти. Сначала людям Алексея, потом послу Ирана и, наконец, самой Серафиме.
Сказать, что супруга впала в ярость — ничего не сказать.
Едва успели оттащить.
Иначе бы точно убила. А повитуха была нужна. Очень нужна. Посол Ирана имел множество вопросов к тем, кто ее завербовал. И хотел через нее выйти на этих персон. Не он лично, разумеется. Нет. А там — в Иране. Куда женщину он хотел переправить в полной секретности. Дело то государственной важности. И прощать такое было нельзя…
В Москве же дела шли своим чередом.
Суетливо.
Чем дальше, тем больше столица начинала походить на саму себя из далекого будущего. Вон — и фонари поставили по улицам. Вроде керосиновых, только работали они на смеси древесного спирта со скипидаром. Этого добра-то хватало из-за широкой сети небольших предприятий, занимавшихся пиролизом древесины.
Светили они не так уж и ярко. Однако вечером, с наступлением сумерек, их зажигали. Дворники за небольшую доплату. Которых оснастили специальными лесенками и всем необходимым. А утром тушили и заправляли. В результате чего город получался частично освещен. А это, в свою очередь, породило более-менее упорядоченную ночную жизнь. Не все ведь закрывалось с наступлением темноты. Так что Москва 1712 года уже не засыпала полностью. Кроме того, именно ночью проводилась частью уборка улиц, подвоз всякого и так далее.
Суетилась столица.
Шевелилась.
Новости рождались и умирали в ней ежедневно в огромном количестве. Так что слухи о том, что царевна едва не умерла, сгинули также быстро, как и возникли. Тем более, что в этом деле им сильно помогла и полиция, и контрразведка, и вообще… чего тут обсуждать? Для женщин в эти годы роды были весьма рискованным занятием.
Петр же, оказался верен себе и своим недостаткам.
Сначала он начал праздновать рождение внучки. Потом, узнав о родильной горячке, горевать по поводу невестки. Следом пришла новость о ее чудесном спасении. Как это было не отметить?
Вот и увлекся.
Снова.
У всех людей есть свои недостатки. У Петра Алексеевича он был крепко завязан на алкоголь. Как по юности начал вовлекаться в эти гулянки силами Лефорта и прочих деятелей Немецкой слободы, так и не мог никак остановиться.
Пытался.
Бог видит — пытался.
В том числе стараниями сына, прикладывающим к этому массу усилий. Но столько лет «закладывания за воротник» сформировало у него уже физиологическое привыкание. Да и манера опасаться заговоров, появившаяся еще в 1680-е, тоже вынуждала его организовывать пьянки ближних людей. Ведь что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
Здоровье ему позволяло.
Крепок Петр Алексеевич был без меры.
Столько лет увлекаться «зеленым змием» и сохранять активность — уникально. Любой Борис Николаевич перед ним спасовал бы. Но, увы, без последствий это все не проходило…
Царевич прибыл в кремль.
Вошел во дворец.
И остановился в приемной. Людей человек двадцать. Все утомленные ожиданием и с характерным потерянным видом. И почти сразу невольно выхватил взглядом оружейника Куксона, который постарался прикинуть ветошью. Это слишком было заметно.
— Джон? А ты что тут делаешь? Случилось что?
— Я…
— Что у тебя там? — кивнул Алексей на папку у него на коленях.
— Я… это… — растерялся тот.
— Это он государю проект скорострельного орудия картечного принес. — сказал его сосед.
Судя по всему, от скуки она давно уже все друг с другом обговорили.
— Да, — неохотно кивнул Джон.
Царевич с трудом сдержал раздражение. Он поручил Джону разработку компактного оружия. В первую очередь компактных пистолетов для скрытого ношения — очень нужных и востребованных в разведке и контрразведке. Финансировал. И не понимал, почему там все буксует. А оно вон что получилось…
— Покажи.
Тот, явственно дрожа, протянул папку.
Алексей ее открыл.
Полистал бумаги.
— Образец сделал? — спросил, не отрывая взглядов от материалов в папке.
— Да.
— Испытал?
— Да, но мало. Просто удостоверился, что все работает.
— Сиди тут. Жди.
С этими словами Алексей вернул ему папку и решительно вошел к царю.
Тому было плохо.
— Отец! Беда! — с порога выкрикнул сын.
— Что? — не понял государь. С похмелья он туго соображал. Да и голова изрядно трещала.
— Нужно твое вмешательство. — твердо произнес Алексей.