Что за тряпки? Ну-у!..
Похоже, кто-то выбросил оставшиеся после умершего родственника вещи. Ветхая зеленая военная рубашка, затертый пиджак, выцветшие светло-синие кальсоны в пятнах…
Кальсоны – это хорошо. Для тепла, как и старое трико с пузырящимися коленями. Прибрать, скорее прибрать… Оп-па!
Не веря в свою удачу, Серый вытащил из картофельной шелухи сначала один войлочный бот, потом второй. Даже молнии целые!
Когда-то эту обувь острословы называли «прощай, молодость». Дураки! Нет ничего лучше для больных ног бомжа поздней холодной осенью. Это не расползающиеся, когда-то лаковые и модные туфли. Теперь бы незаметно надеть…
Сначала один поставить на землю, теперь второй. Никто не видит?
Бомж обернулся и его сердце тревожно сжалось. Атаман стоял совсем рядом, в двух шагах.
– Что нашел? Почему не работаешь?
– Так вот, Петя, бутылки, хлебушек, одежда старая… Я работаю, ищу!
– Работаешь? А это что? Закрысить хотел?
– Нет, это я достал спецом, вроде нормальная обувка.
– Ну-ка.
Скинув потрескавшиеся от времени югославские полусапожки, Петя примерил находку. Застегнул молнии, одобрительно притопнул правой ногой.
– На меня шили!
Серый с жадным сожалением наблюдал за процессом. Обидно было до слез: их атаман и так ходил в вязаных шерстяных носках. Какое там «шили»?! Точно велики. А ему, Сергею, были бы в самый раз.
Петя заметил взгляд. Грозно нахмурившись, больно ткнул костлявым кулаком в грудь:
– Че рогом целишь? Колись: закрысить от смотрящего хотел?
Согнувшись, опустив вниз глаза, Серый униженно забормотал:
– Не, не, Петя, это я так, я знаю, кто командир…
– Смотрящий!
– Да-да, смотрящий. Я помню…
– То-то.
Подхватив полусапожки, Петя шагнул от контейнера.
– А мне нельзя?..
Атаман вопрос ждал. И оборвал в самом начале:
– Нельзя. У нас Рыжий босой, в тапочках шкандыбает. И копыта у него поменьше твоих, солдатскими сапогами не раздолбаны. Копай давай, фарт упорных любит.
– Ага, хорошо.
Нагнувшись над воняющим контейнером, Серый интенсивно погреб гниющие, слипшиеся ошмётки. Энтузиазма заметно поубавилось, когда обидчик отошел. Гад уголовный!.. Как погано…
Пола замусоленного пиджака мешала залезть в угол. Откидывая в сторону тряпку, бомж услышал, как что-то металлическое глухо стукнуло о стенку.
Надо глянуть.
В карманах оказалось пусто. За подкладкой?
Точно!
Пальцы нащупали солидный металлический кругляш. Хорошо бы рубль юбилейный, с Лениным. Их в ларьках берут на сувениры для интуристов.
Это оказался не рубль. Потемневший от времени металлический круг с ушком. Медаль «За отвагу».
Бутылка! Нет, две!
Награды рыночные барыги любили. Особенно старые, военные. Радостно повернувшись в сторону Рыжего и Пети, Серый только собрался объявить о находке, как что-то, шипя и оставляя дымный след, скользнуло в контейнер. От грохота и яркой вспышки неловко отшатнувшийся, полуослепший бомж растянулся на загаженном асфальте, больно ударившись спиной и затылком. Выскочившая из пальцев медаль улетела неизвестно куда. Он лежал, стараясь хлебнуть хоть глоток воздуха, а шагах в пяти издевательски-злобно ржали подростки, подбросившие ему магниевую бомбочку. С презрением усмехался и Петя, язвительно комментируя:
– «Я, офицер»… Лох ты, Серый. Терпила голимый, помойный…
***
– Серый! Серега!
Это было уже не во сне. Голос Валерки доносился из коридора.
Подхватившись, все еще пребывая под впечатлением увиденного, Александров вышел из закутка. Валера как раз заглядывал к чистящим картошку.
– Тут я. Чего кричишь?
– Блин, ты где прятался?
– В сортире отливал. Что случилось?
– В общагу идти пора. Никитин народ строит, одного тебя, зассанца, не хватает.
Уже в общежитии, умывшись, записав оставшееся в памяти, Сергей задумался.
Медаль «За отвагу». Такая же, без потерявшейся орденской колодки, да четыре истрепавшихся письма-треугольника – это все, что осталось от деда по отцу, Ивана, погибшего на Великой Отечественной офицера. Отдавшего жизнь за страну и народ, человека, без которого не было бы и его, Сергея, не было бы Победы.
Сколько раз он, школьником, представлял, как дед бьет по фашистским оккупантам из автомата, забрасывает их гранатами, а потом, когда заканчиваются патроны, закрывает своей грудью пулеметную амбразуру дзота, спасая идущих в атаку товарищей!
Мучительно скривившись от душевной боли, Сергей закрыл ладонями лицо.