— На меня — торжественно объявил он — смотрел в упор их царь, во всём боевом облачении. Взгляд старого царя сверлил меня и проникал в мой мозг, а золотая тиара ослепляла, играя на солнце… Рядом с его конём находился огромный пёс. У-у, не хотел бы я остаться с этим гигантом с белым пятном на голове — наедине. Бр-р… Позади царя, в иссушенной зноем степи находилось войско, огромное войско — десятки тысяч всадников. Если б ты видел их суровые и сосредоточенные лица, — повернулся он к музам, словно видел их. — Я знаю, ты слышишь меня, брат. Жаль, что я не художник. Среди воинов, находящихся за царём, я увидел двоих высоких, закованных в позолочённые доспехи, полководцев и…самое удивительное! — среди них была женщина в доспехах воина! Та танцовщица из моих снов в сравнении с амазонкой — ничтожество… Густые тёмные волосы развевал ветер, а глаза! — я таких никогда не видел. В их зелени девственных лесов запросто может утонуть любой, не только поэт и художник. На её плечах, сзади был закреплён щит, а на боевом поясе… нет, — махнул Саша рукой — лучше посмотрите, что я написал.
Там было всего четыре строчки.
Нас — тьмы и тьмы и тьмы
Попробуйте, сразитесь с нами
Да, скифы мы! Да, азиаты мы!
С раскосыми и жадными глазами.
А.А. Блок.
1918 г.
Саша, довольный собою, потер озябшие ладони, согреваясь, и, подошёл к промёрзшему окну. Приблизив губы к заиндевевшему стеклу, подышал на замысловатые узоры изморози. Когда рисунок серебряных линий подтаял, стер остатки инея и сквозь освободившийся от узоров кружок, посмотрел на улицу.
Шёл первый послереволюционный год… Февральская стужа, завывая, билась в окна петербургских домов и всех хат Руси, и, как не странно, — шёл снег. Нарушив пустынность утра, проскрипели сани одинокого извозчика и скоро его фигура в тулупе с поднятым воротом, растаяла в брезжащей мгле рассвете и нарождающегося очередного дня и, завываний метели. Сани сопровождали вооружённые всадники. Если бы поэт заглянул в лицо едущее в сторону в сторону Смольного, то узнал бы в пассажире укутавшегося в соболью шубу, низкого росточка, и вызывающей и самодовольной физией, пожилого и лысоватого человека в пенсне, — одного из вождей революции.
Троцкий, недовольный столь ранней поездкой, крыл многоэтажным матом мороз, водителя, который не сумел завести машину, немцев и Ленина, срочно собирающего соратников по партии. Едва скрылись верховые, сопровождающие вождя, из ближайшей подворотни появился Петроградский военный патруль из двенадцати матросов. Хотя было холодно, матросы шли в бескозырках, чем немало удивили поэта, и — странно — коротких бушлатах. На них винтовки с пристёгнутыми штыками и, что вовсе удивительно — патрульные пытались печатать шаг. У них не получалось, однако матросы не огорчались. Песня подзадоривала их.
— … тайги до британских морей. Красная армия всех сильней! — пытались они перекричать мороз и завирюху. Один из братишек, — коротковатого росточка, сухой как жердь, молодой парнишка, время от времени отставал. Он, довольный проявленной жизнью, лузгал семечки подсолнуха и презрительно сплёвывал шелуху в морозное революционное пространство, а потом догонял и поддерживал песню, смешно кривя рот.
Поэт поправил шевелюру и развеселился, наблюдая за парнишкой. Рот растянулся в улыбке, но засмеяться он не успел, вернее не смог.
Внезапно Саша вздрогнул и почувствовал — он в комнате не один. Да — не один. Кто-то находился рядом, чутьё не обманывало. Поэт резко обернулся и вмиг оцепенел. Разом все мысли куда-то исчезли. Нереальность происходящего озадачила.
Незнакомка стояла у письменного стола, настороженно осматривала кабинет. Ненадолго остановившись на столе и написанном поэтом, презрительно фыркнула и, наконец, увидела озадаченного не менее её поэта. Мгновенье — и в её руках оказался меч. Саша не на шутку испугался и закрыл глаза, а потом снова открыл. Видение не исчезло. Незнакомка пересекла кабинет в направлении хозяина, приблизилась и спокойно вернула меч в ножны.
Именно её, эту женщину, Саша, видел на бранном поле, но сейчас он рассмотрел то, что поразило до глубины: золоченые чешуйки доспехов не скрывали маленькую правую грудь… У левого бедра воительницы, на боевом поясе незнакомки, колчан с множеством стрел. Справа — короткий меч в ножнах, боевой топорик и три дротика в чехлах из кожи. Незнакомка, не менее Саши, была удивлена. Она мягко улыбнулась поэту, сверкнув изумрудами глаз.
— Скажи, кто ты, как зовут тебя? — запинаясь и краснея, спросил поэт.
— Накра. Меня зовут Накра, а ты кто? — Язык, на котором говорила незнакомка, был несколько непонятен поэту, но к своему удивлению он знал, о чём говорит молодая женщина. Саша растерялся.
— Я? — зашептал, осмелев он — яя — поэт.
— Как это понять? — спросила незнакомка и снова улыбнулась ямочками щёк.
— Я, я не могу тебе правильно объяснить, лучше прочту. Скажи мне Накра, — разволновался Саша — что ты делала там, среди воинов? А те, двое воинов, которые находились рядом с тобой? — наконец осмелел он, ещё не веря в происходящее. Амазонка спокойно ответила.
— Я царица амазонок, жена будущего царя скифов и мать двух дочерей. Один из тех воинов — мой муж, другой — чужестранец и брат по крови моего мужа.
— Скажи Накра, как такое возможно, мы видим друг друга. И кто такие амазонки? У нас по этому поводу спорят и ругаются до драк, историки, — ведь скифы жили более двух тысяч лет назад. — Накра рассмеялась. — У меня такое бывает иногда. Я вижу то, чего не видят другие. Раньше, в детстве, я боялась таких видений… Нашими предками были киммерийцы, я из царского рода. Когда мой народ завоевали скифы, многие из женщин отказались делить ложе с их мужчинами и стали воинами. Мой будущий муж смог завоевать меня и моё сердце. А теперь прочитай свои стихи поэт. О ком ты пишешь? Только поторопись. Меня ждут.
— Да. Да.. — Саша в этот раз не растерялся. Когда он закончил декламировать, гостья задумалась.
— Ты хорошо написал о нас. Значит — нас ещё не забыли! Прощай поэт.
— Нет! Погоди! — закричал гений, но гостья не ответила. Она заправила волосы, надела боевой шлём и преобразилась — улыбки как не бывало. На Сашу смотрел волевой и сосредоточенный на своём, воин. Саша бросился к женщине, но не успел. Силуэт незнакомки растаял и исчез, словно её и никогда не было. Больше он её не видел никогда!
… через полчаса загремело в передней, — пришла горничная. У поэта ещё не прошло оцепенение.
— Удачи тебе, царица! — безостановочно повторял он, заглядывая в лист бумаги.
— С кем это вы говорили сейчас, Александр? — хмыкнула, оглядываясь по сторонам, прислуга. — Здесь никого нет. Наверное, это проклятый холод виноват. Сейчас Александр я растоплю печь и приготовлю чай. Хорошо, что запасли дров… Эх, вы — поэты — вздохнула она. — Не приспособлены вы к жизни.
— Нюра, — развеселился поэт, приходя в себя — у меня к вам просьба Нюра, — сходите к дворнику. Пусть он найдёт извозчика. Я еду к Гумилёву. Коля, наверняка поймёт меня.
"Осталось недолго, читатель. Надеюсь, автор не сильно утомил тебя читатель историческим экскурсом, но, тем не менее великий русский поэт А.Блок гордился этими строками о скифах. И не только он написал о них. Откройте классиков, от Жуковского и до В.Высоцкого и вы убедитесь в том.
Осталось совсем чуть. Скоро царь скифов поднимет меч и поведёт своё войско. Ливнем посыпятся тысячи отравленных стрел. Катафрактарии — тяжёлая конница скифов, прообраз будущих западноевропейских рыцарей, устремится вперёд и как таран прорубят ряды знаменитой греческой фаланги и македонских полков, потерпевших единственное поражение перед взятием столицы Дария — Персеполя.
Фаланга Александра без поражений мерно прошагавшая от зелёных холмов и тенистых дубовых рощ Андалусии до священного Инда. Покорителя ойкумены, народы Азии назовут рогатым и насильником. Кто знает, что ожидало бы армию ученика Аристотеля, поведи он свою армию в Скифию. Безмерная жадность привела Александра к закономерному концу. Возможно поняв к концу жизни многое, Александр приказал похоронить себя с открытыми кистями рук, потому что "туда" ничего не взять. Империю разделили на части его полководцы — Птолемей, Селевк, Лисимах.
Птолемей стал наместником Египта и Палестины. Селевку достался Персия. Лисимаху — северное побережье Геллеспонта….
Скифы прорубят ряды фаланги и зазвенит сталь мечей. Пленных в этот день брать не будут и, никто из воинов не станет просить пощады. Более 30 тысяч греков и скифов сложат свои головы и окропят многострадальную землю Приднестровья. Тира понесёт "красные" воды и тела воинов в Эвксинский понт…
Это произошло в 311 году до рождения Христа.
….Вечером, когда всё закончится, забрызганная своей и чужой кровью Накра будет продолжать судорожно сжимать рукоять акинака. Недвижная, она будет кому-то улыбаться и молчать.
— Что с тобой, жена? — спросит Зиммелих.
— Я видела будущее! — мой муж
— Я не понимаю тебя Накра, — какое будущее?
— Я видела поэта из нашего далёкого будущего. Он был в белой рубахе и смешных штанах. Он читал мне стихи. Стихи о нас Зиме! Нас — не забудут!
— Да что с тобой, пойдем жена, тебе нужно отдохнуть. — Накра рассеяно вложит в ножны меч, позабыв протереть. — Слава Папаю, он не видел этого — скажет она.
— Кто?
— Его зовут Саша… Маленькое копьё, которым он пишет, не уступит копью Тертея.
— Я не понимаю тебя. — Царь скифов недоумённо пожмёт плечами и обнимет жену.
Гл 9.
Тира.
Гнедой нетерпеливо бил копытом, взрывая сухую траву и землю, беспокойно вертел головой и всхрапывал, дрожа от нетерпения.
Разве можно в такой момент быть спокойным, когда бурлит кровь и невозможно сдерживаться, — хочется нестись к врагу.