Ольбег проплакался у меня на плече, успокоился, просветлённо улыбнулся. Еще раз спросил: что, ему и вправду никому горло резать не придётся? И убежал по своим детским, но безусловно важным и неотложным делам. Я остался разглядывать... задний двор. Пространство между задней стенкой Акимова дома и тыном. Тенистый такой уголок. Садик вперемежку с хозяйственными постройками. Три рябины, две вишни, яблоньки - тоже парочка. Вдоль тына - густые заросли малины.
Справа - сараюшка. Похоже - садовый инвентарь и прочий мусор. Слева - достопамятный поруб. Место моей ночной трудовой... смены. И вчерашней, и сегодняшней.
Рядом боярская баня. Относительно маленькая. На другой стороне двора есть еще большая - людская. Общего пользования. Есть еще и третья - возле реки. Зимняя. Помыться опять не удастся - в боярской бане Храбрит лежит. Бабы его уже обмыли. Плотник уже гроб-домовину строит. Завтра покойничка в гроб положат, гроб где-то в доме поставят. Вот тогда и помоемся. Послезавтра, как положено - на третий день, отпоют, отнесут на кладбище. Для отпевания - попа позовут. Ближайшая церковь - вёрст за двадцать. Как бы поп еще и исповедовать моих не начал. Думай Ваня, завтра может быть уже поздно. Как хорошо в порубе было - высказал Храбриту гадостей и спать лёг. Тихо, покойно, никто не тревожит, никуда бежать не надо. А вот вылез на волю и все бегом.
Интересно у Акима дом поставлен. Нарушено главное правило местной архитектуры - ничего похожего. Полностью должна быть исключена симметрия, повторяемость, единство и единообразие. Ну не любят на Руси стандартизацию и унификацию. Левша что, по стандарту блоху подковывал? У нас мастеров любят. Чтобы взял и сделал чего-нибудь этакое... чтобы взбизданузданул эдак как-нибудь... уникально. Уелбантурил. А массовое производство... А на кой оно? И на востоке, и на западе, хоть в Европе, хоть в Китае, подмастерье становится мастером, доказав своё мастерство - повторив один из выдающихся образцов своих предшественников. А у нас...
" - Что, Данила-мастер, не выходит у тебя каменный цветок?
- Ммм.... ооо... ууу... Сколько не тужусь - не выходит."
А вот у Акима... Все-таки строевая жизнь накладывает свой отпечаток. Или просто не успел... наворотить?
Основной элемент здешнего строительства - сруб. По уровню модульности превосходит обычную продукцию обычного ЖБИ моего времени. Там-то панели стеновые, панели перекрытий, колонны с ригелями - верх полуфабрикатности.
А здесь уровень модульности куда выше - даже дом не считается недвижимостью. Хоть на Руси, хоть, например, в Англии. Изба - имущество движимое - берём и двигаем.
Сам сруб для жилья называется - клеть. Кубик такой из брёвен. Параллелепипед с квадратным основанием. Слой из четырёх брёвен называется венец. Если надо - дом разбирается на бревна, бревна маркируются - в каком венце с какой стороны лежало. Перевозят брёвнышки на новое место и там заново складывают. Это я и в своём времени как-то делал - приятель попросил родительский дом из деревни на дачу под Питер перетащить. Он потом там такую баню отстроил... жалко только - сильно семейный. А то в такой баньке да с молодым дружным женским коллективом...
У Акима нет бель-этажа. По-русски - подклеть называется. Почему нет - понятно. Дом ставили быстро, спешно. Первое жилье на новом месте. Все вспомогательные помещения выносили в отдельные строения по периметру двора. Такое жилье называется - "поземное". Нет подклети - дом кажется низким. Хотя потолки - довольно высокие. Но... сыпется вся архитектура.
Если клеть ставится на подклети, то называется "горница". От "горний" - высокий. Кстати, "Змей Горыныч" - отсюда же. Змей поднебесный. Просматривается связь с Древним Китаем - там и дракон, и летающий, и из "Поднебесной". Другой вариант - змей высотный. Как монтажник. Без комментариев.
Раз у Акима нет подклети - нет горниц. Нет и гульбища - это такой крытый балкон вокруг всего дома на уровне второго этажа. А на уровне первого - тоже ничего нет. Не делают на Руси всяких террас-навесов по типу американского Дикого Запада или "дома в колониальном стиле". Климат, однако. Сырость как главная опасность и опорно-несущим, и декоративно-отделочным.
Если клеть - отапливаемая, то называется "изба". И на потолок засыпается земля. Для утепления. А вот в неотапливаемых помещениях такой отсыпки грунта не производится. И называются такие холодные фрагменты дома - светлицы и сенники. Эти "сенники" не от "сена", а от сеней. Не путать с сараем для хранения сена, который называется сеновал или также - "сенник".
Молодых после свадьбы ведут в светлицу - холодное помещение. Чтобы слой утеплителя над головой не вызывал мрачных ассоциаций типа:
Ага, тут крещенские морозы, изморозь внутри по венцам в ладонь и молодые в нижних рубахах укладываются "на кровать слоновой кости", синенькие и гремящие. Зубами-костями. Новоявленный муж, выдыхая клубы быстро густеющего и замерзающего пара приступает к исполнению супружеских обязанностей. Вы знаете как устроен половой член самца моржа? Выражение "хрен моржовый" слышать не приходилось? Так вот, у человека выдвигающейся специальной кости в данном месте нет. Я же говорил: "мир - вещь сильно связанная". Подсыпки утеплителя нет, отопления - нет. А климат тот еще - наш исконно-посконный. Соответственно, свадьбы проводятся в теплое время года. А там - график полевых работ, от которых никуда. Ещё и посты церковные. Соответственно распределяется рождаемость по месяцам. Отсюда даты армейских призывов и набора в школу.
Когда клети-избы связываются между собой сенями - получается "двойня" или "тройня". У Акима со стороны башенки - тройня. Мужская половина. С другой стороны - двойня. Женщин в усадьбе изначально было меньше. Между половинками - гридница. Приёмный зал. Все клети сделаны из брёвен одинаковой длины - 6 метров. Этот типоразмер и в моё время в лесопереработке был одним из основных. А гридница сложена из брёвен двойной длины. И все бревна по торцам... Не пиленные. Хорошо видно - топором обрубали. Правильный плотник, да и лесоруб тоже, с правильным инструментом вполне нормально делает одну сторону разруба плоской. На хорошей лесосеке на пеньках сидеть можно.
Ага. Только пеньки на лесосеке остаются стоять. А вот нижний конец завалившегося дерева -- как заточенный и сломанный карандаш. И его приходиться снова, уже лежачим, срубать в плоскость. Но если дерево длинное, то его надо разрубить на бревна. А как же ему быть не длинным, если бревно должно быть не тонким. Это же сосна, а не баобаб какой-нибудь. Здесь соотношение длина-толщина вполне определённое. И снова -- в каждом разрубе обе стороны срубать в плоскость. Двойная работа. Такая вот технология. Топорная.
А потом вершинку. Ну, это уже проще, это ты уже верхом на лежачем дереве. Я как-то, в прошлой еще жизни, вот на этой лесоповальной операции несколько расслабился. Топором махнул... не подумавши. Был бы кирзовый сапог -- остановил бы. А так... И резиновый просек и пол-пальца на ноге. Ребята меня потом на спине четыре километра тащили. По свежим берёзовым шпалам. На каждой -- по капле моей крови. Потом, зимой уже, посмеялись хорошо. Та железная дорога и сейчас работает. Будет. Через восемь веков.
И рубили у Акима лес правильно. Если валка леса ведётся зимой и топорами, то соки по дереву не идут, канальцы в стволе суживаются, и топор при ударах все поры на срезе - древесной же крошкой забивает. Поэтому вода не попадает, и дерево с торца не гниёт. А вот на тын вокруг... либо пиленное, либо летнее пошло. Либо Аким просто решил, что торец бревна лежащего и так постоит, а вот стоящее дерево надо сверху промазать и от дождя обмотать.
Между брёвен мох торчит. Утеплитель стеновой для бедных. Такие постройки так и зовут - "во мху", мшаник. Ну, Аким, хоть и нагло называет себя боярином, но вот "богатым боярином" - никогда.
И связаны бревна... не по-богачески. Просто "в лапу". Так я и сам могу. Если потренируюсь. Есть еще четыре варианта. Видел, слышал... но самому не доводилось. А "в лапу" - просто, эффективно, надёжно. Почти вся Русь так строится. Но... изысканности нет.
А потолки здесь как? А хреново. Потолки, их здесь подволоками зовут, из расколотых пополам брёвен. Сверху земля. Могилка групповая, общая.
Может, поэтому и не живут люди в избах. Пока могут где-то еще жить. Изба, то есть клеть отапливаемая, - только зимнее жилье. Пока тепло - народ по другим местам ночует. Интересно все-таки предки живут. Кочуют. Даже оседлые. По собственному двору. Сезонно. И жилье летнее-зимнее, и дороги. "Зимник" и "летник" - две большие разницы.
Два-три раза в столетие что в Японии, что на Среднем Востоке случаются катастрофические землетрясения. Но японцев и в перерывах трясёт. Поэтому они сделали сверхлёгкую конструкцию - дом на лёгком бамбуковом каркасе со стенами из бумаги. А в Азии - одноразовые удары. Память о землетрясении следующему поколению не передаётся. Поэтому саклю строят с глиняной крышей. Перед каждым сезоном дождей добавляют новый слой глины. При ударе получается вполне готовая могила на всю семью. Выжившие сперва боятся. Потом подрастает новое поколение, снова накатывает глину у себя над головой. Снова... количество человеческих жертв зашкаливает. Хорошо что на Руси землетрясений сильных не бывает. Или все-таки были? Не помню из истории.
Между избами из довольно мощных брёвен - вставки. По геометрии - такие-же. Бревна тоньше. Сени. Проходные неотапливаемые помещения. Из двух - одной с женской и одной с мужской половин - выходы на задний двор. И с той стороны, с фасада - еще три крыльца. Но нет подклети - настоящее боярское крыльцо не построишь. С высокой лестницей, с резными перилами, балясинами-столбами. И крыши везде простые - двускатные. Ни четырёхскатных, ни шатров, ни бочек. Что ж все-таки Аким с этой башенкой задумывал? Башенка-терем, ставится над средней частью дома. А тут она вообще с основным строением не связана.
Ну что Ванюша, посидел-отдохнул? По-этнографировал? Пора и за дело приниматься: слуг своих верных - мордовать-строить, невиновных-неповинных - убивать-резать.
К моему удивлению, в отведённых Храбриту, а теперь мне, покоях было тихо. Ивашко выбрался в гридницу где, после вчерашнего празднования с мордобоем, происходила уборка. Вешал лапшу на уши бабам из прислуги. Выскочивший из боковых дверей Доман попытался его несколько... к делу приспособить и замолк, увидя меня входящего. Вот сразу две проблемы: как строить отношения с местным управителем, которому я меч к горлу приставлял. И чем занять Ивашку. А то он, с его болтливостью, меня точно под монастырь подведёт. Пришлось изобрести ахинею:
-- Ивашка! Башенку недостроенную видел? Выясни - в каком состоянии. Двери, крыша, возможность достройки, установления постоянного наблюдения за окрестностями. Исполняй.
Доман сразу начал губы жевать.
-- А что, боярич, боишься придёт кто? За тобой?
-- Бережёного бог бережёт. Слышал? Прибираетесь тут? Ну-ну.
И с чувством глубоко исполненного долга молодой господин отправился к себе.
И поспел. Неугомонно-любознательный Николай углядел-таки странную половицу в нашей клети. Поддел её, "а тама... Господине! Ларец большой! С златом-серебром, поди. Только запертый. Вот я его счас топором...". Еле урезонил. Подклети нет. Пространство под полом невелико. Значит ставили отсюда, из комнаты. Вернее всего - прежние жильцы. Значит в их вещах и ключик должен быть. Николай от такой логичности заткнулся и возрадовался. От мудрости господина своего. А мне пришлось под его восхищённое пришепётывание перетряхивать одежду. Нашёл-таки в Храбритовых вещах подходящий ключик. В том самом мешочке, то покойник на шее носил. Естественно, никакого злата-серебра. Одни берестяные грамоты.
Береста - материал второсортный. Серьёзных, официальных документов на ней не пишут. Так, что-то для памяти, письма близким друзьям и родственникам, школьные упражнения. Николай сперва всунулся с азартом. Уж и не знаю - что он там ожидал увидеть. То ли расписки долговые на предъявителя, то ли расчёт долговременного тренда по пушнине. Потом плюнул: "Доносы какие-то. Храбритово занятие. В печь кинуть". Это ты зря, доносы, да еще из личного архива мастера типа Храбрита... стоит почитать.
И покатилась жизнь обыденная... Я и оглянуться не успел, как давешний мальчонка прибежал: "Тама... эта... вечелять пошли". Ну все же понятно: "коса - косить, чело - челять". В смысле: "несите ваш фейс к нашему тейбелу". Сходили в поварню, повечерели. Деду с Яковом и Марьяше с Ольбегом - ужин в номера. А нас... а я так и не понял - кажется Доман таким образом мне досадить решил. Место, так сказать, указать - за столом с дворовыми. Ну и дурак, нельзя оскорбить человека тем, чего он не понимает. А вот ему самому очень "не очень" было, когда я ему указывать начал. И тряпье у нас не забрано в постирушку, и в поварне черепки по углам валяются. Тут Ивашка прибежал - у одного коня в стойле доска гнилая. Вот Ивашка опёрся - а она хрясь...
Как делать выволочку не повышая голоса, без грубых слов, без чересчур ярких и выразительных образов, типа Степанидинского описания случки птицы Сирин со Змеем Горынычем, но так что б дошло... Я это и по прошлой жизни вполне умею. Дворня сперва подхихикивала. Потом и они затихли. Когда я с управителя конкретно на главного конюха переключился. Стряпуха всунулась. Нормальная бабенция, семь на восемь, восемь на семь. Тоже сперва горлом взять пыталась. пока я не поинтересовался насчёт противозачаточных средств от мешков с репой. И обрисовал подробности. Попутно вспомнил: а пленников моих кормили? Конечно, нет. Все друг на друга кивают. Докивались до Якова. Тут я предложил организовать прямо на месте очную ставку. С незамедлительными оргвыводами в форме телесных наказаний. Как они дружно взвились. Конюх так уже и в голос: "Да ты кто такой?". Пришлось напомнить. Кто здесь я, а кто он. И что мои кони мне дороже. Нежели батюшкин конюх. И дрючком своим так... в руке покачать. То, что между мои дрючком и мёртвым Храбритом есть какая-то связь - они уже поняли. А вот подробности... Самый простор для страшных сказок.
Затянулся несколько вечерний приём пищи. Я еще и самопросветительством пытался заняться. Пустое: спрашивать о чем-то впрямую - себе дороже. Такую невнятную ахинею несут. Не славяне, одним словом.
Только назад в покои вернулись - бабы забегали. "Это на постелю покрывала, это - на столы. А вот сенца свежего матрас...". Ивашке раздолье, встал в дверях часовым: к каждой в дверях прижмётся, за каждую подержится. За каждую - из двух. Потом и вообще - из одной. А Николаю сплошная нервотрёпка: как бы не спёрли чего. А в избе и вправду - летом спать тяжело. За день бревна и крыша прогреваются, оконца маленькие, местные говорят - "волоковые". Сантиметров 20 на 40. Под самым потолком два в ряд. Ага. А стена метров пять. Вообще, помещение примерно 5 на 5. Может, чуть больше. Не проветривается напрочь. И печь русская с трубой занимает 2 на 3. Плюс пространство между печкой и стеной.
А вот сени, что в гридницу, что в другую избу: людскую, челядинскую - лёгкие, продуваемые.
Эти и не новые, и не кленовые, и не решетчатые. Но жить в них удобнее. Пока лето. В мужской людской - пусто. Женатые - по своим избам вдоль забора, неженатые - кто где. Кто на сеновалах, кто на конюшне. Как стемнело - никого не видать. Как-то скучновато живут. Ни вечорок, ни посиделок. Я как-то привык что в деревне летом к ночи какой-нибудь сбор устраивается. С приключениями типа обжимания и последующего мордобоя. В чем я был постоянным участником. И в том, и в другом - деревенские городских не любят. А мы любим. Но не всех, а только молодых и грудастых.
Опять из меня фольк лезет. Хотя, бывало, и на тракторах за мной гонялись. Эх-хе...
А мои - отнюдь.
Те "семнадцать" что были - прошли. Те что будут... Будут по другим адресам. Если будут. Мужиков своих загнал в дальние сени, сам лёг у дверей в гридницу. Не могу спать. Вчера в порубе спал - сладко как в колыбельке. С чувством глубокого удовлетворения от хорошо исполненной гадости. А тут не могу. Луна, блин серебряный, во все дырки светит. Как медики не бьются, а чёткой корреляции между бессонницей и полнолунием ухватить не могут. В полном противоречии с общенародным мнением.
Вышел во двор погулять, отлить что-ли? Для развлечения? В кустах детский плач. Тихий такой, тонкий. Не вой, не крик, даже не всхлип. Тонкий такой скулёж. Пошёл к этому малиннику глянуть - двое детишек, мальчик лет семи и девчушка лет девяти. Мальчик спит на голой земле, девчушка рядом сидит, тихонько поскуливает. О, так ведь это же мой платочек даренный.
-- Вы чего тут сидите? Почему домой не идёте?
Девчушка сперва перепугалась, потом начала объяснять:
-- Тама папка мамку... уму-разуму учит. Чтоб она на чужой уд не налазила, под чужого мужика не ложилась. Метлу сломал, ухват сломал, дровеняку со двора принёс... Мамка уже и кричать не может... Страшно...
-- А чего к соседям не идёте?
-- Соромно. Меня курвиной дочкой дразнят.
Мда. Хорошо предки живут: мирно, в смысле - всем миром, открыто, с людьми. Душа в душу. Хочешь плюй, хочешь - гадь. В душу. Соседского ребенка. Все всё знают. И судят. С точки зрения обще-общинных ценностей. Они же - обще-мировые. Поскольку - всем миром. Как с дедов-прадедов заведено.
-- Ладно, пошли.
Отвёл в свою опочивальню. Мальчонку на руках отнёс, на свою постель уложил обоих. Мальчонка чего-то сестре шепчет на ухо, на меня поглядывает. Боится что ли?
Сам я у другой стороны на полу пристроился. Как-то мне после этих марш-бросков по болотам привычнее на полу спать. Можно повернуться как хочешь и не свалишься. Мне еще и Могут говорил: "Ты, Иване, спишь по-волчьи. Ночью не просыпаешься, но на четвереньки подымаешься и крутишься". Что волки так спят в логове - я знаю. Читал. Была такая книжка про полярных волков одного канадца - "Не кричи волки". Когда этот парень у себя в палатке также начал во сне, на грани дрёмы, 3-4 раза каждый час просыпаться и на четвереньках на постели пару-тройку кругов делать - стал высыпаться за пять часов. Кажется, такая гимнастика во сне способствует кровообращению и наполнению крови кислородом. Что, в свою очередь, резко ускоряет процесс приведение мозгов в состояние боевой готовности. И у меня со сном проблемы. Спать бы надо, а не в одном глазу.
Тут раз - маленькая фигурка в белом ко мне под одеяло нырьк. И прижалась. Горячая вся. Ручками по груди, по животу водит. А я сплю голым. Мне эти тряпки за время похода... и надоели и пропотели. Вот, только понадеялся в нормальной постели, в простынях, хоть и из грубого полотна, но все же... А тут. А это пигалица, жмётся, трётся, ручками шебуршит. Опа. Наскочила. Ойкнула. И снова к моему уху. Дыхание горячее, неровное.
-- Боярич, миленький, хорошенький. Давай мы с тобой как муж с женой. Я же тебе нравлюсь. У тебя же вон какой... крепкий.
-- Ты что!? Тебе сколько лет?
-- Мне... не важно. Я... все вытерплю... даже и не ойкну... А тебе сладко будет. Давай миленький. Сделай со мной как тебе хочется. Я всему буду рада. Только не гони. А то я все сама сделаю. Я умею. Я видела как мамка с папкой...
-- Ты сдурела? А ну брысь!
-- Ну пожалуйста. Сделай божескую милость. Я и на спинку лягу, и ножки раздвину, и рубаху задеру. Ты только всунь. Тебе хорошо будет.
Охренеть. Вот только мне такой... сопливой деточки не хватало. На этом на самом... А она и вправду на спинку опрокинулась, и меня на себя затягивает. Пришлось её прижать маленько. Она сперва вырываться стала, потом расплакалась, потом объяснила.
-- Мамка говорила, что если сделаешь мужику сладко, то сразу после "этого" у него чего хошь просить можно - он на все согласен. А нам с братом идти не куда. Пока папка не успокоится - надо где-то жить, что-то есть. А соседские дразнятся. Вот бы пока в тереме пожить - тут места много. А брат и говорит: ты девка, ляжешь под боярича - он нам и кров, и корм достанет. А он брат, мужчина. А ты... ничего. Только лысый... Но в темноте не видать. Не противно. Только страшно. Одни бабы говорят - больно будет. А другие говорят - ничего.
Охренеть два раза. Или - три. Тут тебе и раннее визуально-вокальное сексуальное воспитание как результат проживания всего семейства в общем помещении. И чёткий патриархат: "брат сказал". Ну еще бы - он мужчина. Хоть и семи лет от роду. И обще-женский опыт: дала - получила.
-- Марш на место.
-- Что такое "марш"? Не надо меня прогонять, можно я тут полежу рядом. Просто полежу. Может, ты потом передумаешь.
-- Ладно. Спи.
Вот мне среди ночи только и надо шёпотом с микро-дурой препираться.
Девчушка, её звать Любавой - успела представиться, довольно быстро заснула. Но стоило мне начать отодвигаться - она следом ползёт, глаз не открывая, еще и ножку на меня закинула. Я где-то слышал о публичных домах из таких малолеток в Юго-Восточной Азии. Специально для любителей экзотики из Европы и Северной Америки. Но меня... да воротит меня от этого такого.
Однако пора и дело делать. Исполнить инновацию под названием "убийство при попытке к бегству". Детишки сопят в четыре дырки, шашку на спину, пояс половецкий с ножиком - на живот. Дрючок в руку. Тихохонько чтоб не разбудить. Только вышел - тень шевельнулась. Опять...
-- Думал проспишь.
Ладно, штаны у меня еще сухие. Помру я от инфаркта. В юном невинном возрасте.
Пошли к порубу. Лопух. Я, естественно. Снаружи светло как днем, в внутри... Оставим в покое анатомию негров. Я не расист, предполагаю, что в этой части человеческого тела всегда темно. Безотносительно к расе владельца. Хорошо, Аким рядом. Со свечкой, кресалом, трутом. Ага, а я большой мастер по зажиганию огня. Зажигание - не включение. "Включить свет" - забудьте это словосочетание. Сначала долго железкой по кремешку. Искры - как от новогодней петарды. С тем же результатом - красиво. И... все. Потом все-таки попало на трут. А пыхтеть надо соразмерно. Слишком сильно или слишком слабо... В исходную позицию и повторить подвиг Прометея. И зачем было его к скале приковывать? Он же уже намучился, пока подарок раздувал. Или это вообще была диверсия? Олимпийцы... они такие. Могли и подкинуть технологию массового отравления углекислым и угарным. Чтоб не сильно выёживались.
Запалил трут, от него свечку. Разницу между стеарином высокой очистки и салом свиным ощущаете? На вкус, на ощупь, на запах. Главное - на процесс горения. Фитиль из недоразмолоченной конопли, которая здесь пенькой зовётся... он же и горит, как наркоман после дозы ходит.
Так, ляду открыть, лесенку типа бревно с поперечинами - спустить. Опа, а Корьку не только ободрали, но и связали заново. Выпустить его я не могу - он по этой как-бы лесенке не выберется со связанными руками. Вытащить его я не могу - силёнок ухватить здорового мужика за ворот и выдернуть... Нужно сперва ему руки развязать. А там, развязанный, взрослый мужик, в замкнутом помещении... Был бы напарник - никаких бы надежд у Корьки не было. А в одиночку... Ну почему у меня на каждом шагу... всякие проблемы?
"Бедному Ванечке всю дорогу - камушки". И еще аналогичное: "Как сироте женится, так и ночь коротка". Что сирота - точно. Что жениться... как-нибудь в другой раз. А вот ночь... точно коротка.
Я оставил наверху дрючок и слез по бревну вниз. Корька подслеповато щурился на тусклый, пляшущий огонёк, будто мы в гестапо и я направляю ему в лицо двухсотваттную лампу.
Просто сказать ему: "Пойдём погуляем" не получится, не поверит. Будут проблемы. Его попытку побега надо обеспечить мотивировкой, для него неумирущей. Тогда он пойдёт, и можно будет ему... горло перерезать. Как Ольбегову барашку.
-- Разговор есть. Ты давно с Храбритом знаком?
-- Развяжи. Буду говорить.
-- Нет так нет. Ты убивец, душегуб. Ты господина своего зарезал.
-- Лжа!!!
-- Знаю. Но у Храбрита в спине - твой нож. Ты был пьян и ничего не помнишь. Для суда - достаточно. Аким отлежится маленько и велит ссечь тебе голову. Здесь тебе жить... день-два. Но я могу помочь. Убежать.
-- С чего это? Такая щедрость-забота?
-- А с того, что мы сундучок с грамотками берестяными нашли. Вижу - ты уже понял. И стало мне интересно.
-- Точно выпустишь? И коня дашь?
-- Конь тебе здесь не надобен. Лодку возьмёшь на берегу. Из поруба - выпущу. Если убедишь, что ты этого стоишь.
-- Ну... А почему я тебе верить должен. Ты вообще... ты тут никто...
-- Уже "кто". Внебрачный, но признанный сын здешнего владетеля. Позволь представится: Иван Акимович Рябина.
-- Врёшь!
-- Эх, Корька. Не знаешь ты что такое "дар богородицы". Когда всякая ложь человеческая блевотой отзывается. А своя - втрое. Я врать не могу - изблююсь до крови.
Его лицо тронула сперва несмелая, но все более уверенная улыбка. Усмешка превосходства. Так человек, перед которым с крыши упал кирпич, приходит в себя и начинает смеяться. И над самим собой, и над лежащим кирпичом. Ещё бы: он-то соврать может, а я нет. Стало быть, я калека, моральный урод. Врать не могу.
-- Ну и чего ты знать хочешь, отроче, правду рекущий?
-- Расскажи мне про дело отца моего, Акима Яновича.
Откуда у меня это всплыло? Я же еще и не разбирал толком грамоток. Так по верху глянул. В одной разобрал имя - Аким Рябина. Корька снова ухмыльнулся. Успокоенно.
-- Я в этом деле не был. Это еще до меня. Сам Храбрит и закрутил.
Дело было довольно простое. Когда тринадцать лет назад Свояк ударил по юго-восточным волостям Смоленского княжества, лучников бросили на перехват. Смоленские стрелки - пехота. К театру боевых действий они не поспевали. Тогда Аким своей властью забрал коней в одной вотчине по дороге, посадил своих людей и пошли дальше вскачь, верхами. Корветлан, который Меньшиков придумал после Полтавской битвы для преследования короля Карла и гетмана Мазепы, - вещь не новая. Пехота передвигается конно, а в бой идет пешею. Сотня к рубежу поспела. Но вотчинник был из весьма непростых - Ростику пошла весьма весомая жалоба.
Аким-таки, догнал северских и маленько их потрепал. Кого побил, кого в плен взял. И часть пленных тут же обменял на смоленских. А менять вражеских воинов на своих же, но смердов... Конечно, не сменял бы - полон угнали бы. И ищи ветра в поле. Точнее - в Степи. Но... донос пошёл.
Доверие было подорвано. Через два года смоленские стрелки проявили себя не наилучшим образом в бою под Переяславлем. Честно говоря -- там все себя проявили... не наилучшим образом. Изя Черниговский был бит. Ростик и смоленцы - за компанию. У победы много отцов - поражение всегда сирота. Аким имел скверную привычку говорить громко и часто нелицеприятно. А потеряв половину людей - еще и обидно. Его комментарии, в соответствующей аранжировке дошли до княжеских ушей. Ему начали шить измену. Тем более, что и прежде "сигналы" были.
Через полгода Ростик отыграл назад, но осадок остался. С обеих сторон. И тут явился молодой и бьющий копытом Храбрит. Который предложил сыграть интересную комбинацию. Из игр мастеров застеночно-пыточного жанра.
Проверить Акима на прочность: выгнать с позором. "Если зло затаил - проявит". А для выявления возможных связей фигуранта с людьми Свояка - облегчить ему возможное сношение географически - загнать сюда, на Угру. И внедрить своего человека в ближайшее окружение. Храбрит даже и себя не пожалел - согласен жениться на этой дуре, Акимовой дочке. Предложенная схема было одобрена, самоотверженность - оценена. Храбрит начал подниматься по карьерной лестнице. А Аким поехал в лесные дебри.
Корька рассказывал подробно, с отступлениями, с характеристиками участников и описаниями мест событий. Он, явно, знал много и многих. Так исторически сложилось, что именно Смоленский князь Ростислав Мстиславич - Ростик, мог и создал наиболее мощную специальную службу. Именно у него были и финансы, и географическое положение, и единовластие. И наиболее обширный выбор качественного человеческого материала. Плюс идеологическая целостность.
На Волыни Изе постоянно приходилось помнить о взаимном неприятии волынян-православных и приглашаемых им союзников-католиков, венгров и поляков. Гоша Ростовский и людей имел меньше, и деньги более тратил на строительство новых городов. Остомысл, Свояк, "Давайдовичи", Полоцкие... - "труба пониже и дым пожиже". А Ростик и внешних иноземцев не боялся, и с епископом в большом согласии, и работать удобно - середина земли Русской.
Корька во всем этом варился уже больше десяти лет. Сесть бы спокойно да расспросить. Аж дух захватывает от возможностей. Но... Оставлять его здесь надолго нельзя: Аким взовьётся. Да и какой-нибудь из "княжьих людей" может заскочить. А там суд, допрос, Корька свою версию выдаст, сослуживцы поддержат... Мне - труба. Типа "геликон". Три оборота вокруг шеи.
Выпустить его по-настоящему? Дать денег - пусть мемуары пишет. "Смоленские тайны. Записки особого агента". Нет никакой гарантии. Хендлов нет, рукояток управления. Запоминай, Ванюша, может и самому придётся. Если на противоположной стороне в порубе окажешься. Вот, вроде бы, и человек полезный, и взаимопонимание установилось, но... нет поводка, привязи. И придётся убить. Себе во вред. Не потому что он такой, а потому что у меня нечем его контролировать.
-- Вот такие дела. Ты обещался меня выпустить.
-- Раз сказал - сделаю. Повернись спиной - вязки развяжу.
Корька развернулся спиной, я снял с его локтей ремни, стал их сматывать, думая: а чтобы еще напоследок спросить, наклонился к свечке, стоявшей на полу. Над головой раздался шелест - Корька вытянул у меня из-за затылка шашку. И махнул ею. Я только и успел отскочить к дальней стене.
-- Что, сучёнок, не ждал? Соплив ты со мною тягаться. Сейчас я тебя тут и покрошу.
Он двинулся на меня, покачивая клинком. Потом остановился. Глянул наверх - в проем.
-- Ладно, ты со мной по-людски, и я к тебе по человечески - живи.
Ночь кончалась, а ему надо уйти по-дальше. Корька пятясь отступил к бревну с поперечными перекладинами, которое здесь использовалось в качестве лестницы. Держа в одной руке, направленный в меня клинок, начал подниматься. Когда его голова скрылась за краем проёма, я толкнул ногой свечку, и она погасла. Чтобы этому гаду там темно было, чтоб он мой дрючок не разглядел, чтоб он там ноги поломал... Он вытащил за собой лестничное бревно. Потом раздался шум, Корька за что-то зацепился, крепко выругался, дверь скрипнула...
Какой я дурак! Как ребёнка! Идиот! Не умеешь носить клинок на спине - не берись. Ходи вон с дрыном своим... Наверху снова скрипнула дверь. Через мгновение в проем всунулось белое пятно лица.
-- В животе, боярич?
Яков. Ну и что ему сказать? Что я - сопляк? Что своё дело завалил, теперь надо поднимать дворню, искать беглеца. Как стыдно...
-- В животе. Корька-то...
-- Лежит. Как Аким сказал - голова ссечена.
Яков спустил лестничное бревно. Я тяжко выбрался наружу. У двери, еще в темноте сарая, Яков придержал меня за плечо.
-- Ты так не делай. Что ты парень рискованный - и так видно. Только клинок свой ему давать - лишнее. Он бы и так побежал. А клинком твоим... мог и тебя.
Я сперва не понял. Потом... Яков решил, что я сам отдал Корьке шашку, чтобы тот осмелел и побежал? Эх, Яков, спасибо за добрые мысли обо мне, но...
-- Ты утром спрашивал: буду ли рубить, если Аким скажет. Помнишь?
-- Утром? А, да. И что?
-- Нет.
И все. И ушёл. Лакомоденянин уелбантуренный. Мужик, а поговорить? А "ты меня уважаешь"? А "я, ты, он, она -- вместе дружная семья"? Вместе с "они, оно, оне...". Ушёл. Ушёл слуг искать - чтобы и Корьку к Храбриту в баню.
На улице уже светало. У края малинника лежало тело Корьки, в паре шагов - голова. Подобрал шашку и автоматом убрал её за голову... Прямо передо мной стояла недостроенная башенка. Ивашка рассказал после своей инспекции - где тут вход, как там внутри. Я вошёл внутрь, обходя поставленные вертикально связки стропил, поднялся наверх, вылез на крышу.
Ну что, умненький Буратино? Добрался до тайной дверки за старым холстом? И пробил. Ножом спину Храбриту. Концентрированной мерзостью -- добрые супружеские отношения. Угрозой смерти -- семейной круг местного владетеля. Инновацией типа: провокация арестованного на побег - "Русскую Правду". Выбил себе местечко. В театрике счастливых марионеток. Осталось только дорасти до местного кукловода.
Можно покурить и оправиться. Можно отпустить глубоко зажатую внутри истерику. Истерику постоянно выпрыгивающего из под падающего топора. Ищущего в чёрной-чёрной комнате чёрную-чёрную... прыгающую противопехотную мину. И находящего. Можно выдохнуть.
Алеет восток. Ещё солнца нет, но оттенки красного по краю горизонта уже пляшут. Прямо на плоской крыше я опустился на колени и встретил восход. Солнце... выпирало из-за горизонта. Большое, огромное, красное. Оно долго тужилось там, за зубчатым лесом, ворочалось, уже и корона его видна стала. А оно - никак. Не могло, не вылезало. И вдруг - прорвалось. Попёрло, полезло. Заливая все своим светом, прогоняя туман над речной долиной, высвечивая частокол ёлок от самого горизонта. Оно лезло вверх, все быстрее, все выше. Наконец, оторвалось от земли. Сразу пошло вверх, уменьшаясь в размере, меняя красное на жёлтое, жаркое, яркое. Тёплые лучи грели лицо. Вот я и дома. Вот я и дошёл. До своей норушки, раковинки, пристанища. Дома моего. Будем жить.
Менее чем через четыре года пришлось мне бежать из Рябиновки на Угре. Уходить спешно, убегая от посланных за мною княжьих людей. От суда скорого и смертного.
Спрашивают меня часто: где начало пути твоего. Где первый шаг той дороги что сюда привела. И что ответить им? В Смоленске, где впервые о сиротах сказано было? На хуторе "людоловском", где волю свою я чужой кровью умыл? На том склоне заснеженном у Волчанки, где первый раз воздух здешний вздохнул? Или в рождении моем в том еще, прежнем мире? А может в рождении моих отца и матери? Что выродили, выкормили, уму-разуму научили? Или в предках их, в дедах-прадедах? Что их учили-ростили? Не знаю я где начало той дороги что зовётся "как жить". А вот "как быть" - этому я на Угре выучился.
Конец восьмой части