Приведение в стандартный вид. Пожалуйста, подождите
— Крута-а-ая бабуська, — повторил Лийн.
Наконец надпись погасла, дверь отворилась. На этот раз первым вошел Лийн. Я не стала ворчать на тему "А раньше дам вперед пропускали", а то ведь и вправду пропустит…
Однако эта комната не оказалась опасной. Она была стандартной для Бабы Яги — почти такой же, как и самая первая, только в углу стояла ступа с метлой. Избушка медленно накренилась, и, прежде, чем я успела испугаться, развернулась на сто восемьдесят градусов, встряхнулась и снова опустилась на землю. Я вывесилась из окна, Лийн обнаружил дверь на улицу, и вскоре мы уже стояли под закатным солнцем.
Вот только все вокруг было уже совсем другим…
Нет, не совсем.
Та же покосившаяся оградка. Тот же лес. Та же дорожка, начинавшаяся у калитки и ведущая в деревню…
Только за спиной теперь стояла настоящая избушка на курьих ножках. Такая, какими их рисуют в детских сказках. Избушка тревожно передергивала лапами, огородное пугало вихляло тем, что заменяло ему рукава, мотало горшком-головой и прыгало на шесте, из дома вылетела ступа, подталкивающая метлу. Я, недолго думая, залезла внутрь. Лийну ничего не оставалось, как полезть следом.
Я всегда сначала делаю, а потом думаю. Это главный принцип моей жизни.
Пожалуй, стоит его менять…
Метла пихнулась мне в руки, ступа подпрыгнула, ввинтилась в вечернее небо, в котором уже виднелась полная луна. На дне ступы жалобно замурчал черный кот, мне на плечо приземлился черный ворон.
Вы можете себе представить Бабу Ягу семнадцати лет от роду, в джинсах, с легкомысленной алой лентой в волосах, на шпильках и с метлой в руках?! Не можете? А Лийн теперь — может!
Ворон пронзительно гаркнул мне в ухо.
Я не совсем представляла ни как мне управлять этим своеобразным транспортным средством, ни куда вообще его направить. Благо, ворон был не столь неопытен; оглядев все переливы моего лица, он снялся с плеча и полетел впереди, показывая дорогу.
Кажется, я совсем сошла с ума…
…Мы прибыли к самому началу шабаша на Лысой Горе, когда огромный костер в середине поляны уже зажгли, а выпивку еще не разлили. Какая-то старуха, проходя мимо, неодобрительно проворчала что-то вроде "ох уж эта мода", но в лицо ничего не сказала; я с онемением уставилась на косу, которую старуха держала в руках. Ступу я отослала подальше, пообещав свистнуть, когда понадобится, или полететь на метле.
Лийна обозвали Кощеем Бессмертным и усадили на трон, лицо у него при этом было непередаваемое…
Вокруг костра водили хоровод русалки с лешими и чертями. Где-то тоскливо выл на луну вурдалак. Лебединые девы и мавки гадали на чайных розах. Сообщество СБЯ (Современные Бабы Яги) сидели в дальнем углу и нахально строили глазки Кощею Бессмертному. Я тоже построила, но потом поймала на себе взгляд Лийна и решила, что хорошенького помаленьку.
Последующее вспоминается с трудом.
Кажется, СБЯ (множество миленьких и хорошеньких ведьмочек) совместными усилиями уговорили Кощея показать им сокровищницу. Дверь в вышеуказанную нам и вправду показали. Зайти в гнетущую и безмолвную темноту, несмотря на зазывающий клыкастый оскал Лийна, никто не решился.
Потом мы играли в карты. Поддельного козырного туза не было только у Лийна, у которого был настоящий, а одна ушлая ведьма наколдовала себе сразу три. Я успешно засылала в тыл противнику подглядывалки, а если мне что-нибудь не нравилось, сжигала карты. Потом играли в прятки (найти никто никого не смог), рисовали на земле руны и пентаграммы, вспоминали, кто где учился (я с удивлением узнала, что почти все фольклорные элементы в Тале — бывшие выпускники Школы, но эта правда слишком прозаична, чтобы упоминать ее в этой истории), пускали в небо петарды (чтобы ни один селянин даже и не заподозрил, что на Лысой Горе в это полнолуние не было шабаша), пили… много пили… о-о-очень много пили…
А потом началось самое веселое.
Знаете ли вы, почему селяне не любят жить возле Лысой Горы?
А знаете ли вы, что расстояния нам — не помеха?..
Корчмарь Андрей Миронович был добропорядочным гражданином Тале — исправно платил налоги и исправно травил местных жителей. Впрочем, последнее — чистейшей воды наговор, ибо они пили только водку, а отравиться жидкостью для мытья стекол в принципе невозможно, а если и возможно, то это не его, корчмаря, вина.
Поэтому ночью Андрей Миронович мог с чистой совестью завалиться на кровать и бессовестно дрыхнуть до тех самых пор, пока не встанет жена. Как объяснить ей, что утром все равно никто не пьет, он не понимал.
Этот день не удался — приехала какая-то девица из центра и просидела в корчме добрых полдня, да еще под конец целых пятнадцать с половиной серебряных монет стырила, новенькими монетками по пять менок. И меди забрала — все сдачи на завтра. А ведь копилось на что? Всего-то на бутылку хорошего коньяка для себя — теперь так точно не успеть к приезду торговца… Ох уж эта молодежь! Никакого уважения к старшим, добросовестно нажившим себе свое состояние. Хорошо еще, что вырученные от продажи дома (признаться, не его, Андрея Мироновича, дома, но это уже неважно, все равно покупателя хозяин оттуда уже выкинул) золотые он заблаговременно зарыл под приметной осинкой в лесу. Как соберется наконец ближе к порту перебраться, выроет, дом продаст, а на вырученные деньги (да и по дороге, может, что подвернется — надо только по кустам хорошо поискать!) отстроит себе небольшой домик, двухэтажный, с крылечком, с палисадничком, в котором по весне вишня и сирень цвести будут (а цветочки и продать можно, тем и жить…), а главное — высоким заборчиком и злой собакой, чтобы на прибыль никто больше не позарился!
Так думал Андрей Миронович, сидя за столом перед свечой и уткнувшись в поваренную — она же единственная — книгу и ни слова не понимая. Вот ведь написали: "Взять 700 любцей сей смеси, всыпать в котел с 2 карранами подсоленной по вкусу кипящей воды и помешивать против часовой стрелки". Нет бы сказать: "Залить в котел ведро колодезной воды, добавить щепотку соли, нагреть до бульканья и всыпать три жмени полученной смеси, а потом мешать к себе и влево"… А еще великие повара и педагоги, называется! Посмотрели бы они на Андрея Мироновича! Вот кто мастер! Все на глаз, зато еще никто не отравился (вернее, не пожаловался)…
Тут в дверь корчмы постучали.
— Кто?! — грубо гаркнул корчмарь, распахивая дверь. За дверью никого не оказалось.
Это продолжалось двенадцать раз, на тринадцатый корчмарь схватил свой топор… и наткнулся на холодные глаза ведьмы.
Взгляд леденил душу, и так сбежавшую к самому дьяволу…
— Простите, вы что-то сказали? — вежливо поинтересовалась ведьма. Голос был подозрительно знакомым, хотя после полудня (вернее, после принятых на грудь шести кружек) он положительно ничего не помнил.
— Простите, а вы кто? — он сам не узнал собственного голоса — помертвевшего, юлившего, как перед сборщиком налогов…
— Дорогая, пойдем, на шабаш опоздаем! Ты еще долго?
— Да подожди уж, Кощеюшка, я вот только с этим милым человеком поговорю…
У "этого милого человека" было такое чувство, что его видят насквозь.
— Да вот, я принесла вам подарок…
Начало корчмарю понравилось.
— Вот, смотрите.
— Но здесь же ничего нет!
— А вы смотрите повнимательнее, — ухмыльнулась ведьма, подмигнула и растворилась в воздухе. А корчмарь наконец-то узнал ее.
Это была та самая девушка, что ни с того ни с сего объявилась после обеда в корчме и потребовала чашку кофе.
…С этого дня все у Андрея Мироновича пошло наперекосяк. И выпивка пропадает, и замки не отпираются, и ключи теряются, и куры дохнут, как от мора, а с деньгами и вовсе неполадок…
Он не знал, что невидимым подарком был шурх — мелкий демон с мерзопакостным характером…
О-ох… Как голова-то болит… И что вчера было?!
Вспоминалось, как назло, урывками, будто в голове была мозаика, а потом она развалилась и собралась в неправильном порядке. Дескать, хочешь что-нибудь узнать — иди и спроси, а меня оставь в покое!
О-ох… Так что все-таки вчера было?..
Ничего хорошего в голову не приходило.