Мой издатель назвал мое творчество безнравственным. И добавил:
– У вас главная тема – беспорядочные половые отношения. А я придерживаюсь упорядоченных. Мы с женой живем уже тридцать пять лет. И за это время я ей ни разу не изменил. У меня двое детей: сын и дочь. С сыном у нас по этому вопросу полное взаимопонимание. Он дружит с девушкой уже два года и на разу до нее не дотронулся. Сказал, только после свадьбы. А дочь два раза была замужем и оба раза разошлась. Сейчас живет с третьим, родила. Мы с ней не разговариваем. Вы попросите Бога, может быть, он вас озарит на чистую, светлую любовь. Запишите, а я издам. А эти рассказы издавать не буду.
Я посмотрела наверх. Бога видно не было. Большой, чистой и светлой любви тоже. Тогда я решила очистить от скверны ту, что была. Мой бойфренд был в ярости:
– Ты что, спятила? Какие два года? Какая свадьба? Ты же сама говорила, что не хочешь замуж. Какой бес тебя попутал?
Но я была непреклонна. Вечером мы, держась за руки, сходили в кино. На следующий день, держась за руки, – в театр. Потом, для разнообразия, под ручку – на выставку. Потом, уже в обнимку – на дискотеку. Оттуда я ушла одна, потому что увидела, как мой любимый целовался с моей подругой.
Я не расстроилась. Я ждала большой, светлой и чистой и готовилась к браку. Прочитала книги по домоводству. Переписала в тетрадь рецепты русской кухни. Научилась вышивать крестиком. Связала носки. Прослушала классическую музыку. Любви не было. Секса тоже.
Зато появились эротические сны. Снилось, как я занимаюсь любовью с издателем. Он сваливает все книги на пол, завязывает себе глаза и снимает штаны. Потом с голой задницей ищет меня по комнате. Находит, срывает с меня одежду, опрокидывает на кучу книг, жадно целует. Потом резко вскакивает, сдергивает с глаз повязку и начинает читать вслух. Я не слышу его голоса, не вижу названия книги. Вижу набухшее мужское достоинство, мокрую от пота лысину, учащенное дыхание. Потом он издает захлебывающийся звук и говорит:
– Я кончил.
– А я нет, – злюсь я и, сделав над собой усилие, погружаюсь в чтение «Войны и мира».
Я ходила по улицам и мечтала встретить принца на белом коне. На худой конец – на «Мерседесе». Или пусть он приплывет на паруснике. Можно и на яхте. Или на самолете. Нет, лучше на летающей тарелке. Мы с ним улетим на другую планету и будем заниматься любовью. Тогда я узнаю, что такое неземная любовь. Но я ничего не имела и против земной.
Я встретила его в метро. На принца он не походил. Больше – на нищего. Драные джинсы, стоптанные башмаки, куртка со сломанной молнией. Длинные, до плеч волосы. Яркие, глубокие глаза. Он посмотрел на меня и проглотил слюну. Я почувствовала себя съеденной. Он протянул руку, я подала свою. Он сказал: «Я тебя хочу», я ответила: «Я – тоже». Мы шли по улице боком, не отрывая друг от друга глаз. Натыкались на прохожих, запинались за урны, цеплялись за деревья. Ввалились в его квартиру и медленно опустились друг перед другом на колени. Жадные поцелуи, крепкие, до боли, объятия, тепло, крик, истома. И только потом – мысль: почему меня не мучают мысли. Например, кто он, откуда такая страсть и почему я не могу оторваться от его глаз.
Хлопнула дверь. Он поднял меня на руки и, как ребенка, осторожно положил на кровать:
– Тихо. Это отец. Он строгих правил, если что заподозрит, лишит наследства. А лишать есть чего. Я должен быть аскетом, чтобы ему потрафить. Делаем вид, будто слушаем духовную музыку.
– Может быть, сначала оденемся? – спросила я.
– А, забыл совсем. Ты меня вообще выключила. Я тебя теперь не отпущу. Готова? Пошли, познакомлю. Чтобы не было никаких подозрений.
Я смело открыла дверь спальни и резко отпрянула назад. В кресле сидел мой издатель, отец моего принца. Того самого, который два года дружит с девушкой и ни разу до нее не дотронулся. Бедная девушка. Она так много потеряла.
На его осторожный, будто ощупывающий мое тело, взгляд я ответила презрительной усмешкой. Еще не хватало, чтобы какой-то подозрительный тип так явно выражал мне симпатию. Да еще и в трамвае. Отвернулась к окну. За ним мелькали дома, деревья, люди. Улыбки, взгляды. Горели рекламные щиты, вывески. Плотным занавесом на землю опускался снег. В общем, за окном текла жизнь. Зато у меня тяжелым комком на сердце лежали последние слова моего бойфренда: «Между нами все кончено», «наши отношения зашли в тупик», «надо или расходиться, или жениться».
Я выбрала первый вариант. Потому что не была уверена в том, что это тот самый человек, с которым я смогу быть вместе и в горе, и в радости, делить всю оставшуюся жизнь постель и краюшку хлеба. Я не понимала, почему надо обязательно жить вместе. А он не понимал, почему – раздельно. Ну нет, так нет. Это еще не известно, кому из нас больше повезло.
Моя остановка. Не успела накинуть капюшон, как где-то из-за плеча услышала:
– Вы знаете, чем двадцатилетний мужчина отличается от тридцатилетнего? – Это был он. Тот тип из трамвая.
– Наверное, жизненным опытом, – долго не думая, отмахнулась я.
– А на сколько лет вы определите мой жизненный опыт? – не отставал он.
Я посмотрела на него внимательно. Судя по потертым джинсам и изношенной куртке, он живет давно. Лет так, сорок. Но вслух сказала:
– Лет на тридцать пять.
– Вы почти угадали, – улыбнулся он и потер брови. – Вы мне очень понравились.
– Интересно, чем?
– Наверное, внутренним спокойствием.
Хотелось бросить что-то вроде: ну, вы и врать... Но успела подумать, если после разрыва с моим бойфрендом я выгляжу спокойной настолько, что ко мне пристают в общественном транспорте, значит, финал романа выбран самый оптимальный. Комок внутри начал таять. Я взглянула на него уже с интересом. Быстро посчитала: если ему лет тридцать пять, а мне – двадцать три, то в отцы все равно не годится. Вполне солидный возраст, чтобы отвечать за свои слова и поступки. И дальше уже мечтательно закатила глаза и прошептала: «а может быть это судьба».
Судьба вызвался проводить меня до дома. Я предупредила, что сначала надо ехать на автобусе. Потом идти пешком. По дороге зайти в магазин. Но его такой сложный маршрут не испугал. Он галантно подал мне руку, подсадил на ступеньку автобуса, предложил сесть, заплатил за проезд, еще раз внимательно, будто задумался над тем, какой мне поставить диагноз, посмотрел в лицо и со вздохом откинулся на спинку сиденья. Повисла пауза.
Заполнил он ее плотно. Рассказал, что работает заведующим лабораторией. Химик-аналитик. Окончил десять лет назад МГУ. Живет пятью остановками трамвая дальше. Вышел раньше из-за меня. Боялся упустить из вида. Не женат, потому что не нашел свою вторую половину. У него есть все – квартира, дача, машина, деньги. Не хватает только близкого человека. Он думает, что этим человеком могу стать я. Потому что отвечаю его вкусам. Он любит задумчивых женщин. Ценит недоступность. Ему нравится женщину завоевывать. А меня с наскока не возьмешь.
Я была разочарована. Если его ухаживания продлятся на несколько месяцев, он мне будет уже не интересен. Он интересен мне сейчас. Потому что больше всего мне хочется забыть своего бойфренда. Вышибить клин клином. Но ему об этом не скажешь.
– Пойдемте завтра в кино? – прервал он мои мысли.
Я отказывалась, говорила, что много работы, согласилась встретиться в выходные. Он настаивал. Говорил, что не доживет до выходных. Подсчитала: осталось три дня. Если за это время он умрет, то вся тяжесть вины ляжет на меня. К тому же мне не нравится динамить мужчин. А этот заслуживает проволочки меньше всего. Достаточно того, что пошел за мной следом. Решила, что у подъезда договоримся о встрече.
Договорились. Через день я выберу фильм, который хочу посмотреть. Сообщу по электронной почте. Он позвонит или встретимся в условленном месте. Примерно в половине седьмого. На этом расстались. Его взгляд еще долго провожал меня. Заставлял оборачиваться и рисовать картину нашей будущей встречи.
Ясно, что после кино он пригласит меня в кафе, где полумрак сокроет его вожделенный взгляд. Потом пригласит в гости. Покажет, как живут холостяки. Угостит чаем, включит музыку, пригласит на танец. Тесно прижмется. Я почувствую его желание. Постараюсь скрыть собственное. Он проведет по моим волосам. Заглянет в глаза. Поцелует. От него будет пахнуть корицей. Это мой любимый запах. Потом на руках отнесет в спальню.
На этом мое воображение прерывалось. Я напряженно думала, вспоминала картинки из других отношений, проговаривала вслух слова. Бесполезно. Фантазия не работала. Будто кто-то захлопнул ларец, где хранилась моя мечта.
Но все его просьбы я выполнила. Выбрала фильм, отправила письмо, к половине седьмого повесила мобильник на шею. Он упорно молчал. Не было ответа и по почте. Наврать он мне не мог. Позабавиться, сыграть на доверии? Зачем? Случилось что-то непредвиденное? Но для этого есть телефон. Предположить, что он умер от ожидания? Глупо. Тогда что? Не знаю, не хочу знать и не собираюсь об этом думать.
Мобильник зазвенел в половине одиннадцатого. Слова тянулись, будто их вытягивали клещами, раскладывали на буквы и невпопад собирали. С трудом разобрала:
– Как вы относитесь к нетрезвому мужчине?
– Никак! – крикнула я, с силой сжимая телефон. – Я не имею никакого отношения к нетрезвому мужчине.
– Мне очень жаль. А мне кажется, что в нетрезвом виде у мужчины проявляются самые лучшие качества. Алкоголь же раскрепощает. Я вот без этого вообще жить не могу. Просто когда я вас встретил, я еще не успел выпить. А сейчас успел. Не думал, что вы откажетесь от встречи. Женщины разные. Вы так не думаете?
– Я вообще не собираюсь о вас думать.
И поняла, почему мое воображение на тему отношений с этим химиком-аналитиком мне отказывало. Не хватало очень нужной информации. Зато теперь знаю, почему в тридцать пять лет у него нет близкого человека. Потому что он – алкоголик. Хоть и восторженный.
– Ты представляешь, вчера позвонил мне твой бывший! Он, понимаешь ли, хочет узнать, почему ты его бортанула. Так и сказал – бортанула. Будто скинула в открытое море без спасательного круга. А я-то тут при чем? – вопила Ритка в телефонную трубку.
– Подожди, давай по порядку. Если я тебя правильно поняла, мой Артурчик после наших разборок решил утешиться на твоем плече?
Но привести в порядок Риткины мысли было невозможно. Она возмущалась тем, что мой любовник решил попросить ее нас помирить. И куда я раньше смотрела? Разве было не видно, что от этого типа ждать чего-то бесполезно. Он же типичный маменькин сынок. Только плакаться решил не маме в передник, а в Риткины уши. И еще имел наглость расспрашивать ее про то, как у них дела с Сергеем. При чем тут Сергей? Артурчик даже с ним не знаком. И если у Ритки есть какие-то проблемы, то это не его дело. Но он почему-то начал давать советы. Рассказывать, как лучше привязать к себе мужика. А ей это зачем? У нее другая проблема, – как его отвязать. Она и сама не знает, как рассказала моему Артурчику про Сережкины заморочки. Про то, как тот может исчезнуть на две-три недели, а потом приползти и просить прощения. При этом старательно скрывает, где он все это время пребывал. Получается, ни рыбы, ни мяса. Вроде и есть парень, вроде и нет. Так, чисто теоретически. Получается сплошное ожидание.
– А Артурчик тебе что на это? – едва успела вставить я в Риткину тираду.
– Говорит, давай встретимся, обсудим. Могу дать несколько советов. Нет, это возмутительно! Он твой любовник, а я с ним встречайся. Ну и что, что расстались! Неизвестно, что ему от меня надо. Может, он хочет провести со мной педагогическую беседу по твоему воспитанию.
– Вот и выяснишь, – резюмировала я.
– Ты что, серьезно?
– А почему бы и нет? Может быть, у вас с ним получится.
– Дура, еще подруга называется. На тебе Боже, что мне не гоже? Так что ли? – обиделась Ритка и бросила трубку.
Я подумала, а почему бы и нет. Ритка и Артурчик составили бы хорошую пару. В моей подруге есть все то, что не хватало Артуру во мне. Он часто сокрушался по поводу моего 44-го размера. Говорил, что женщина должна быть мягкой и сдобной. А моя стройность больше похожа на скелет. Другие восторгаются красивыми ногами и маленькой грудью. В этом месте я обычно разводила руками и говорила – имеем то, что имеем, но обещала нарастить жир. Он меня даже специально подкармливал. Таскал по ресторанам. Заказывал калорийную пищу, пичкал тортами и плюшками. Но все безрезультатно. Моя талия не прирастала ни на сантиметр. Зато Риткину прощупать было бесполезно. На ее фоне я казалась подростком, а любой мужик – тренером по художественной гимнастике.
Ритке было все равно. Она вообще умела возводить в божество любого мужчину. Он, мол, так красив, необыкновенно талантлив, умен, добр, мужественен и так далее. Насколько это соответствовало действительности, было неважно. Главное, что у нее это получалось, как в хорошо отрепетированной пьесе: с придыханием, закатыванием глаз и в состоянии, близком к обмороку. Я же Артурчика особым вниманием не жаловала. Его картины называла мазней, технику письма – безнадежно отсталой, а сюжеты – изжеванными несколькими поколениями живописцев. Он сносил мою критику с достоинством, никогда не перечил, но надеялся на то, что когда-нибудь слава о нем заставит меня признать в нем выдающегося живописца. Под стать размеренной жизни Артура была бы и Риткина способность разжигать и хранить семейный очаг. Она делала это легко, изящно и непринужденно. Пекла блины, лепила пельмени, придумывала собственные рецепты каких-то экзотических салатов. Артуру со мной это и не снилось. Если он заскакивал ко мне на огонек, то, кроме как на чашку чая, надеяться ему было не на что. Выходит, по всем статьям моя подруга ему подходила больше, чем я. Но сказать ей об этом было как-то не очень удобно. К тому же, после того звонка на связь со мной она не выходила.
Зато вышел на связь ее Сергей. Голосом, близким к паническому, рассказал, что Ритка дала ему от ворот поворот и объяснила тем, что ей надоело всю жизнь проводить в ожидании. Ему было совсем не понятно, почему раньше это ее нисколько не смущало. Что-то здесь, по его мнению, не так. И спросил, не знаю ли я, что с ней произошло. Я ответила, что не знаю и знать не хочу, потому что мы ней поссорились. Из-за чего, не сказала. Да и вершить чужие судьбы вообще не входило в мои планы.
Ритка позвонила через полгода и в знак урегулирования отношений пригласила на свадьбу. Я забросала ее вопросами: кто, когда, какой, как. Она стойко выдержала мой натиск и таинственно, шепотом произнесла: «сюрприз».
Сюрприз был одет в черный, отливающий светом фрак. Подбородок настойчиво поднимался вверх, руки теребили ремень брюк. Встретившись с моим взглядом, он едва заметно кивнул и отвернулся. Длинные, прямые, как пучок соломы, волосы, были забраны на затылке узкой резинкой. Зато безукоризненно отглаженные брюки с прямой, как по линейке, стрелкой, выглядели вызывающе. Особенно на фоне простецкого – прямоугольник на бретельках – Риткиного платья. Все ее попытки привести в порядок упрямо вьющиеся волосы ни к чему не привели. Они, как всегда, свисали с головы, как новогодняя гирлянда. Еще больше располневшая, она едва удерживалась на высоких каблуках, постоянно одергивала подол платья и виновато улыбалась.
– Ты на меня не обижаешься? – вымолвила она, наконец, пока я оценивала ее избранника. – Ты же сама разрешила, когда вы поссорились. Вот я и решила попробовать. Он классный парень. И мы любим друг друга. Одна беда – очень долго называл меня твоим именем. Все Оля да Оля.
– Оля! – по-хозяйски крикнул появившийся в дверях жених.
Мы обе вскинули головы. Ритка медленно развернулась в мою сторону и выдохнула:
– Это тебя.
Я бросила возмущенный взгляд в сторону Артура. Таким тоном он со мной никогда не разговаривал и толкнула Ритку локтем:
– Это тебя.
Она радостно запорхала около него, помахала мне рукой, что означало – располагайся – и увела Артура в другую сторону.
После застолья они вышли провожать меня вдвоем. Артур знаком показал, чтобы Ритка подождала его на скамейке, а сам, взяв меня за руку, отвел в сторону.
– Поздравляю, – опередила я его. – Я рада за вас, вы – отличная пара. Рита выглядит счастливой. Береги ее. – И уже на бегу крикнула: – Совет вам да любовь.
Мои слова растаяли в воздухе.
Внешне он походил на вяленую рыбу. Живыми были только глаза. Они светились изнутри забытым в темной комнате фонариком. Мерцали, готовые вот-вот погаснуть, как электрическая лампочка, которой не хватало напряжения. Но больше всего мне понравились его руки. Маленькие, как у женщины, ладони, тонкие, почти прозрачные пальцы, они медленно двигались от бутылки коньяка к бокалу, от чайника к чашке и, наконец, замерли, обхватив рыжий апельсин. Я затаила дыхание. Представила, как эти нежные пальчики прикасаются к моей коже, обследуют лицо, грудь, и дальше – ниже, ниже, ниже. Пришлось крепко стиснуть зубы.
– Ты вся дрожишь. Тебе холодно? – с заботой в голосе спросил он.
– Сядь со мной рядом, – вздохнула я, безуспешно борясь с волнением.
Я закрыла глаза, немного подняла вверх голову, но не ощутила никаких прикосновений. Горячие волны грозились вылиться наружу, захлестнуть его нерешительность, побудить к действию, растопить его равнодушный, ледяной тон. Он незаметно отодвинулся. Я с силой сдавила свои колени. Обхватила себя руками. До боли прикусила язык. Подавленное желание выползло из меня тяжелым вздохом.
– Может быть, тебе принять ванну? – голосом доктора спросил он.
Я, пытаясь запрятать обиду, покорно пошла под душ. Холодная вода обжигала мою кожу, а я искала языком его пальцы. Жесткая мочалка издевалась над моим телом, а внутри звучала оборванная мелодия любви. Будто у автора не хватило вдохновения, чтобы дописать ее до конца.
– Ты на меня обиделась? – уже теплее спросил он.
– Нет. Разочаровалась, – отвернулась я в сторону.
– В чем? Я же тебе ничего не обещал.
И тут меня прорвало. Я не выбирала слов и выражений. Говорила, почти кричала, как перевозчик на пароме, который боится, что его судно пойдет ко дну, если туда заедет заляпанный грязью грузовик.
О том, что не понимаю, зачем меня надо было приглашать на свидание. В свою собственную, отдельную от жены и детей квартиру. Угощать меня коньяком. Поить чаем, красиво резать фрукты. Осторожно делить на порции торт со взбитыми сливками. Рассказывать про свою семейную драму. Про то, что он никогда не любил ни одну женщину. Всегда сдерживал свои желания. Мне не понятно, кто я сейчас для него. Тренажер для силы воли? Психоаналитик? Подруга по несчастью? Залетная пташка? Соседка по лестничной площадке, у которой можно спросить, как готовить борщ? Почему, сказав «А», он не может сказать «Б»? Неужели не понятно, что я просто его хочу. Почему я должна принимать ванну? Ходить в его халате? Сидеть, до боли сжимая колени. Скрипеть зубами. Облизывать губы. Гасить вожделение. Все это для чего? Для того, чтобы поиграть в песочницу?
– В какую песочницу? – уставился он на меня.
– Слушай, мужик! – рубанула я. – Я к тебе пришла, потому что ты мне понравился. Я думала, что я тебе – тоже. Мне что надо самой тебя раздеть? Потащить в спальню? Изнасиловать?
– Нет-нет, не надо, – испуганно зашептал он. – Ты успокойся. Ты же сама говорила, что главное – это общие интересы, внутренний контакт.
– А внешний?
– Внешний – не могу. Так сразу не могу
– Почему?
– Мне нужно время, чтобы к тебе привыкнуть. Мы ведь только познакомились.
– Ну и что? Теперь надо два года ходить в кино и держаться за руки?
– Мне надо понять, что я без тебя не могу. И только потом...
– После загса? Тебе сколько лет?
– Сорок четыре. Двадцать из них я прожил с женой. И она тоже, как ты, была недовольна, что я сам не проявляю инициативы. Я считаю, что секс – это не рутина. Не плотское наслаждение. Это что-то божественное. Для этого нужен особый настрой. Такая тихая, приятная музыка. А я ее не слышу. – И он, схватив со стола вилку, начал дирижировать воображаемым оркестром.
Я со злостью крутнула радиодинамик. Кухня наполнилась бравурным маршем. Под него я быстро накинула пальто, схватила сумку и выбежала на улицу. Небо, будто выражая мне сочувствие, хмурилось. Мелкий дождь размазал по лицу мои слезы.
Из хаоса мыслей меня вывел настойчивый звонок мобильника. Это был мой сосед по улице, который удачно выполнял в моей жизни сексуальную функцию «для здоровья». Он удивился, когда я, вопреки своей традиции: не хочу – не могу – не надо быстро согласилась на свидание. С ним – никаких эмоциональных потрясений. Только секс. Без слов и поцелуев. Претензий и обид. Зато с оргазмом, странной, необъяснимой невесомостью тела и сладкой усталостью.
Просто на этот раз я много говорила про то, что все мужики – сволочи. Сексуальные потребители. Вампиры женских душ. Сухие, черствые, как засушенные на солнце воблы. Бестолковые динамо-машины.
Он не обращал на мои слова никакого внимания. Закрыл рот ладонью. Посадил на кровать. Осторожно раздел. Ткнулся, как младенец, в грудь и вдохнул в меня жизнь.
Я взяла его руки в свои. Пальцы у него были толстые, с лопнувшими мозолями, а руки походили на черпаки с отлетевшей от старости краской. Но нежности в них было не меньше, чем в тонких. Засыпая, я услышала ласковую мелодию колыбельной. Она растаяла в моем сне, как мороженое на солнце. А вместе с ней и я.
Я никак не могла понять Таньку. Зачем было выходить замуж за этого борова? По-другому его назвать было нельзя. Маленькие, пуговками поросячьи глаза. Толстый, всегда лоснящийся подбородок. Заметная, это в его-то двадцать семь лет, лысина. И плотный, как футбольный мяч, живот. И все это добро – тонкой, музыкальной натуре. Той, что на слух могла определить автора любой мелодии. По одной цитате назвать роман или повесть. По дате рождения – нескольких исторических личностей. Я бы поняла, если бы подруге было лет тридцать. Но связывать свою судьбу в девятнадцать лет с этим слесарем-сантехником... Нет, в моей голове это не укладывалось. И все из-за того, что однажды в ее однушке прорвало кран.
– Не пришел, а закатился, – рассказывала Танька, от восторга закатывая глаза. Весь такой мягкий, круглый, какой-то уютный. Сначала прошел на кухню, поставил диагноз, потом попросил воды. Я дала ему прямо из-под крана. Он даже не возражал. Потом с почтением, как на диковину, посмотрел на пианино. Спросил, кто играет. Подошел, вытер своей огромной рукой пыль, ласково, как женщину обвел глазами. Потом попросил меня что-нибудь сыграть. Я удивилась, неужели слесарь может что-нибудь соображать в музыке. Я выдала ему попурри из Шопена и Шуберта. Он, как сытый кот, зажмурил глаза и начал что-то напевать. Потом подошел ко мне. Осторожно поднял, посадил наверх и начал внимательно разглядывать. Сначала я чувствовала себя не с своей тарелке. Стоит какой-то чужой мужик, раздевает взглядом и ничего не говорит. Пауза длилась несколько минут. Прервал ее он:
– Красивая, – про кого это было не понятно. То ли про меня, то ли про пианино.
Через секунду поняла – про меня. Он медленно, чуть касаясь провел по моей шее, расправил волосы, наклонил голову вперед и поцеловал в макушку. Представляешь, в макушку, как маленькую. Я уже смотрела на него с восхищением. Он стянул с меня джинсы. Поцеловал в пупок. Я даже не могла сопротивляться. Он все это делал так умело, и я забыла, что передо мной – слесарь. Подумала, какая разница. Больше думала о пианино. А что, если оно расстроится, если он намерен заниматься сексом прямо на нем. Но из-за крепкого поцелуя слова наружу так и не вышли. Пианино осталось целым и невредимым. Просто при каждом его движении клавиши издавали недовольный звук. А через месяц мы подали заявление в загс.
– Танька, у тебя затопило крышу, – прокомментировала я ее выбор.
– Тебе меня не понять. С ним надежно и сухо. Он ничего не понимает ни в музыке, ни в искусстве. У меня будет своя жизнь, а у него – своя, – нехотя возражала мне Танька.
– Так зачем ее проводить под одной крышей?
– Чтобы не заботиться о хлебе насущном. – Она открывала крышку пианино, и наш разговор растворялся в звуках музыки. Откинув назад волосы, она ударяла прозрачными пальцами по клавишам, заставляя и меня погрузиться в мелодию. Но я не унималась:
– Ну, а в сексе как? Так же, как и в первый раз, на пианино?
– Нет. Все буднично. Сначала пыхтит, потом рычит, потеет, дергается и отваливается. Зато я знаю, что никогда не буду его ревновать. Кому он нужен, слесарь. Да и удобно. Никаких тебе интеллектуальных игр. Только сексуальные.
– А как же твой Игорь? Свет в окошке. Мужчина твоей мечты. Половина твоего сердца. Так же ты говорила.
– А что Игорь? Уехал в Германию на полгода. Сказал, что у него много дел. И карьера – прежде всего. Что мне теперь, перевести любовь в теоретическую плоскость?
Спорить с Танькой было бесполезно. Она бросила ласковый взгляд на пианино и пошла на кухню. Я знала, что сейчас она помоет окорочка, почистит картошку, разложит все на противне и затолкает в духовку. Через полчаса должен прийти ее муж. Серега.
Я его звала Серый. Но это было не производное от имени, а цена его личности. Серой, непритязательной, напичканной только животными инстинктами. Способной издавать нечленораздельные звуки, размахивать по любому поводу руками и сыпать матом. Другим я его и не знала. Для общения с женой он использовал несколько фраз: «Пожрать есть че?», «Вруби телек», «Давай спать» и «Сбегай за пивом».
Этот день не был исключением. «Пожрать есть че?» – услышала я быстрее, чем звук закрывающегося замка. Танька вскинула свои длиннющие ресницы, поморщилась и, как по нотам, пропела:
– Да, Сереженька. Я тебя давно жду. У нас и Юлька в гостях.
– Гости это хорошо, – прогнусавил Серый. – Сбегай за пивом!
«Еще чего», – подумала я, но, поймав умоляющий Танькин взгляд, охотно согласилась.
На улице пахло свежевымытым асфальтом. Только что прошел дождь. На листьях еще держались капли. От земли поднимался легкий парок. Старушка из соседней квартиры придирчиво осматривала скамейку. Примеривалась, стоит ли садиться или лучше пойти домой. Достала из сумки газету, расстелила и обратилась ко мне за первой информацией после дождя.
– Ты откуда, дочка, будешь?
– К Свиридовым пришла. Танина подруга.
– А... Свиридовы. Ты ей скажи хоть по-дружески. Гуляет же он от нее. Ох, гуляет. К Светке, из пятого подъезда ходит. Как пить дать, к ней. Вчерась видела.
– К Светке? Так она же замужем! Да и кто на него посмотрит, на этого борова?
– Ну, не скажи! Он человек представительный. Руки-то у него золотые. Все починить может. А гулять, так это дело молодое.
Я не дослушала. Неужели действительно этот тип еще кому-то может понравиться? Да еще Светке. Она ведь как с обложки глянцевого журнала. Фотомодель, да и только. Ноги от шеи, глаза как два солнышка, волосы – длинным шелком. Не фигура, а произведение искусства. Господи, что они в нем нашли? Сейчас присмотрюсь повнимательнее. Может быть, в нем, и правда, что-то есть.
По такому случаю требовалось не пиво. Я взяла литр водки, кое-что на закуску и с видом благодетеля залетела в комнату:
– Ребята, гулять, так гулять! – размахивала я пакетом, полным всякой снедью.
– Угу! – что-то промычал Серый.
После третьей рюмки в глазах Серого загорелись искры. Движения стали плавными, голос – мягче. Он притянут к себе Таньку и ткнулся носом в волосы. Она мягко отстранилась и налила ему еще. Потом он разговорился. Про то, как вырос в детдоме. Про то, как служил на Дальнем Востоке. Как работал автомехаником и зимой чуть не замерз в поле, когда сломалась машина. Про то, что любит читать детективы и смотреть боевики.
Я не могла вставить ни одного слова. Танька со скукой на лице начала убирать посуду. Я, не зная куда себя деть, подошла к пианино, подняла крышку и взяла несколько аккордов. Танька пулей выскочила из кухни. Ударила меня по рукам и зашептала:
– Ты что, не понимаешь, что в такой компании музыка ни к месту? Зачем и кому нужен этот контраст?
– По-моему, в первую очередь тебе, – обиженно протянула я и пошла спать.
Мне постелили в зале. Я уже проваливалась в сон, как почувствовала, как кто-то гладит меня по руке. Я плотнее закрыла глаза. Других вариантов не было. Это Серый. Он провел языком по пальцам моих ног. По телу легким ветерком прошла дрожь. Потом его губы коснулись груди. Я сделала вид, что только что проснулась, села, но спросить, что он тут делает, не успела. Он уткнулся головой в мои колени и застонал. Разум подавил желание.
– Иди отсюда, Танька услышит. Она моя подруга. Что ты делаешь?
– Не могу. Я хочу тебя весь вечер. Давай быстро. Она уже спит.
Он начал медленно снимать с меня ночную рубашку. Я чувствовала, как затихает голос разума. Вытянула ноги. Уткнулась ему в плечи. Он поймал мои ступни и по очереди прикусил зубами. Я вывернулась и у самого изголовья кровати увидела огромные, расширенные от ужаса глаза Таньки. Они светились в темноте, как у кошки. Она рывком стянула одеяло, бросила его на пол. Я предстала перед подругой обнаженной. Думала, что она меня сейчас растерзает. Убьет. Порежет на ленточки. Всадит нож в спину. От меня не останется и мокрого места. Но она молча вышла из комнаты. Бросила на ходу: «Совет да любовь!» и с силой хлопнула дверь.
В квартире повисла тишина. Серый лихорадочно тер лоб. Рожал неведомые мне мысли. Раскачивался из стороны в сторону. Я ждала, что первое слово произнесет он. Я онемела.
– Иди за ней! – орала я на Серого. – Идиот! Из-за тебя я потеряла подругу. Скажи, что у нас ничего не было. Я и не собиралась с тобой спать! Ты мне вообще не нравишься! Ты – животное! Для тебя нет ничего святого! Иди прочь! Или я сама пойду. Попрошу у Таньки прощения.
– За что? – мягко спросил он. – За то, что я тебя погладил? Чтобы просить прощения, надо быть виноватой. Я могу тебе в этом помочь.
Я поперхнулась. Серый никак не вязался у меня с человеком, способным просто говорить сложные вещи. Я сдалась. В животе бился огонь желания. Мое тело раскалялось частями. Распадалось на теплые, отдельные клеточки. Соединялось от длинного поцелуя. Скреплялось поглаживающими жестами. Потом опять распадалось. И так продолжалось долго. До тех пор, пока Серый не закричал раненным зверем. В нем смешались восторг и боль. Радость и раздражение. Будто кто-то нечаянно нажал на клавиши расстроенного пианино.
Теперь я знала, почему Танька вышла за Серого замуж. Только не поняла, почему она мне поверила, что с ее мужем у нас ничего не было. Может быть, хотела поверить. Но мы помирились. Теперь я знаю, что такое настоящая женская дружба. Это когда мой муж – твой любовник. Но мне такая формула не подходит. Мой муж будет только моим любовником.
– Это я куда попал?
– Похоже, пальцем в небо.
– А я, вообще-то, звоню домой.
– Совершенно точно могу сказать, что я с вами не живу.
В трубке воцарилось напряженное молчание. Наконец, прорвалось:
– А может быть, зря? – То ли с надеждой, то ли с вызовом прокомментировал неизвестный.
– Давайте, попробуем, – окончательно смутила я своего собеседника. Он пробурчал что-то вроде извинения. Все понятно. Это не тот случай, когда «попал не туда» превращается в романтическое знакомство.
Успокоилась тем, что хотя бы развеселилась.
На следующий вечер – тоже самое:
– Это я куда попал?
Говорить, что опять пальцем в небо, не было смысла. И я перешла в наступление:
– Вы решили попробовать пожить со мной? Для этого соответственно вооружились? Что сейчас на вас? Форма бойца ОМОН или рыцарские доспехи? Обещаю, что от меня обороняться не придется. Меньше всего мне хочется связывать жизнь с абонентом, у которого схожий с моим номер телефона. Слишком мало оснований для организации совместного хозяйства.
Он проворчал что-то насчет судьбы и предложил встретиться. В судьбу я не верила, но на свидание согласилась.
Передо мной стоял туго затянутый в форму курсант. Его внешний вид вызывал самые смелые фантазии. Серые, с голубым оттенком глаза. Ровные, будто очерченные карандашом, губы. Цепкий взгляд уверенного в себе человека. И еще – четкие жесты. Шаг вперед, легкий наклон головы, изящное вручение цветов. Потом – ноги вместе, руки по швам, голова к небу. Я наградила его завороженным взглядом. Захотелось взять под козырек, отдать честь и выполнить любую команду. Но вместо команды – вопрос:
– Вы замужем?
– Вам не кажется, что это следовало выяснить по телефону?
– Не кажется. До тех пор, пока я вас не видел, ответ не имел значения.
– А сейчас имеет?
– Конечно. Надеюсь, он будет отрицательный.
Надеялся он не зря. На тот момент я замуж не собиралась. У меня по этому поводу была своя теория. На житейскую, самую распространенную, типа – сделать карьеру, заработать денег, получить независимость от родителей, а потом свить свое гнездо, она не походила. Я не хотела, чтобы путь на станцию «замуж» был настолько длинным и трудозатратным. Я хотела, как в сказке про принца. Или про великого полководца. Пришел, увидел, полюбил. Неожиданно, без предварительной подготовки и принятого ритуала. А потом – вместе и в горе, и в радости. В любви и печали. Желательно, чтобы печали было меньше.
Я этого никому не говорила. Даже своим поклонникам, которые утомляли меня походами в театр, ночными клубами, прогулками по ночной Москве, поездками на дачу к тетям и бабушкам, турпоездками на Кипр и Египет, обещаниями райской жизни и прочей ерундой. Ничего, кроме благодарности в виде скучного секса они от меня не получали.
Один из них, босс неказистой фирмочки средней руки, спросил:
– Что тебе надо для счастья?
– Неожиданности.
Он ничего не понял и отвернулся. Насовсем. Потому что не смог для меня сделать ничего неожиданного. Все его поступки можно было просчитать, как по калькулятору.
Второй выразился более конкретно:
– Другая бы баба на твоем месте...
Что бы сделала другая на моем месте, я слушать не стала. Ответила, как отрезала:
– Вот и помести эту другую на мое место. – И ни минуты об этом не пожалела.
Третий, начальник отдела крупного банка, не мог понять, почему я не радуюсь его подаркам:
– Скажи, есть что-нибудь на свете такое, чем тебя можно удивить, – недоумевал он.
– Есть, – загадочно улыбалась я. – Но я тебе об этом не скажу.
Он не стал настаивать. А я больше не натягивала на себя дорогие шмотки имени его. В джинсах и свитере мне было удобнее.
Если и этот начнет меня спрашивать, какой парфюм я предпочитаю, значит, мою мечту о принце надо сдать в утиль. Я держалась за нее мертвой хваткой. Говорила, что люблю экспромт. Дождь посреди зимы. Снег в июне. Разбросанные по комнате апельсины. Разбитые чашки в серванте. Засохшие цветы в глиняном горшке. Детские книжки с картинками. Костер из старых фотографий.
Он взял меня за плечи, развернул к себе, уткнулся в меня лбом, провалился взглядом в мои глаза, поймал ритм моего дыхания и заговорил шепотом:
– А еще ты любишь вырезать из старых журналов картинки и развешивать в беспорядке по стенам. Обмазывать себя медом и обертываться простыней. Утром отлеплять себя от одеяла и выбрасывать его в мусоропровод. Варить суп из вермишели и риса. Завязывать банты на плюшевых игрушках. Звонить в дверь соседей и опрометью сбегать с лестницы. Ездить зайцем в общественном транспорте. Читать книгу с конца. Забывать про дни рождения родственников и делать им подарки без повода. Обрезать дорогие джинсы под шорты. Раскидывать на полу лепестки роз. Кричать посреди ночи с балкона.
– Откуда ты знаешь? – отшатнулась я от него.
– Я не знаю, я так хочу. Не люблю правильных людей, будто аккуратно очерченных по циркулю. Хочу, чтобы ты состояла из множества треугольников. Нет ничего увлекательнее, чем составлять из них свою жизнь. Ты согласна?
– Согласна. Я назначаю тебя своим главным конструктором.
– Одно условие. Завтра я уезжаю в Германию. Вернусь через три месяца. В свой дом. К своей жене.
– Так вы женаты? – перешла я на «вы»?
– Пока нет. Но это легко поправить. Я предлагаю тебе руку и сердце. Паспорт с собой?
Я с трудом восстановила дыхание. Никаких сомнений у меня не было. Я мечтала о неожиданности. Глупо было бы от нее отказываться.
Вечером я чуть не растаяла в собственной нежности. Он обмазал меня малиновым вареньем. Выложил – от ног до головы – из лепестков роз «люблю». Съел все буквы. Вымыл, тут же на постели, мягкой губкой с детским мылом. Взял на руки. Смахнул со стола на пол всю посуду. Сорвал мягкие, плотные шторы. Постелил, будто скатерть, осторожно поправив углы. Больше я ничего не помнила. Никогда не знала, что у блаженства нет времени и пространства. Меня будто накрыло морской волной. Теплой, ласковой, обещающей безмятежность. Сильной, пугающей, заставляющей подчиняться. Все вместе это называлось счастьем.