В комнате сразу стало тихо.
– Одиночный, - сказал Петр Сергеевич. - Из автомата.
– Где-то близко, - сказал Вертоградский.
Петр Сергеевич уже натягивал капюшон на голову:
– Пошли.
Он направился к двери.
В это время раздался отчаянный крик Вали:
– Стойте!
Она стояла бледная, с широко открытыми, испуганными глазами и пальцем показывала на окно. Я повернулся. Снаружи прижалось к стеклу лицо. Нос был расплюснут стеклом, и от этого лицо казалось лишенным всякого выражения, точно в окно заглядывала белая маска.
Вероятно, секунду мы все стояли не двигаясь. Потом я услышал высокий, захлебывающийся голос Кострова:
– Якимов!
Я бросился к окну. Раздалась короткая автоматная очередь. Лицо исчезло.
– Гасите свет! - крикнул я и, распахнув окно, выпрыгнул наружу.
Очень неприятно почувствовать под ногами человеческое, может быть еще живое, тело. Я отскочил в сторону. Свет в окне погас, Валя задула лампу. Я зажег фонарь, и белый его луч скользнул по человеку, распростертому на земле. Я наклонился. Человек дышал. Он смотрел на меня мутными, невидящими глазами и старался что-то сказать, но дыхание прерывалось и губы шевелились беззвучно.
– Жив? - спросили меня.
Я обернулся. Рядом со мной стоял Вертоградский. Не дожидаясь ответа, он наклонился над телом.
– Якимов! - сказал он. - Якимов, голубчик, ты жив?
Глаза Якимова оживились. Тело вытянулось, и рот открылся, он пытался что-то сказать. Он дышал хрипло; судорога сотрясала его тело.
– Ну что ты, что ты… - растерянно повторял Вертоградский. Он обхватил Якимова за плечи, стараясь его приподнять. - Ну что ты, чудак человек?
Дождь хлестал, заливая живого или мертвого Якимова. Ветер выл и слепил глаза. Деревья шумно раскачивались.
– Перенесем его в дом. Беритесь за ноги, - сказал я Вертоградскому.
Только сейчас я заметил, что вокруг меня стоят и Петр Сергеевич, и Костров, и Валя. Черная стена темноты была совсем близко. За каким деревом прятался человек, уже пустивший одну смертельную пулю?
– Зачем вы вышли из дома? - резко сказал я. - Сейчас же обратно!… Валя, ведите Андрея Николаевича.
Теснясь и шаркая ногами, мешая друг другу, мы внесли Якимова в дом.
– Сейчас зажгу лампу, - сказала Валя.
– Подождите, прежде занавесим окна.
Одно окно было еще распахнуто настежь. Когда мы плотно закрыли раму, в комнате сразу стало тише. Только сейчас я понял, как шумел ветер и дождь.
Валя притащила два одеяла, и окна были кое-как занавешены. Костров наклонился над Якимовым. Он лежал неподвижный, страшный. Когда Валя зажгла лампу, стали видны неживые, закатившиеся глаза.
– Ну? - спросил я.
Мы все стояли теперь вокруг и ждали, что скажет Костров.
Костров медленно поднялся:
– Мертв.
Он отошел в сторону.
– Он узнал меня, - сказал Вертоградский.
– Да, - мягко сказал Костров, - он хотел протянуть к вам руку. Я видел, у него не хватило сил.
Вертоградский всхлипнул и отвернулся.
– Я побегу, - сказал Петр Сергеевич. - Может быть, мы его нагоним. Он не мог далеко убежать… Вы пойдете с нами?
Я на секунду задумался. Оставить Костровых? Я сразу решился:
– Нет, я буду здесь.
– Вы могли бы помочь… - неуверенно протянул Петр Сергеевич.
– Чтобы у меня тут пока Кострова убили? Никуда я отсюда не выйду.
– Владимир Семенович, - сказал Вертоградский, - нас трое, и мы вооружены.
– Будь вас хоть десять - за Кострова отвечаю я.
Петр Сергеевич, кажется, был не очень доволен моим решением. Вероятно, он даже думал, что я побаиваюсь выходить из-под защиты бревенчатых стен в лес, где из-за каждого куста может вылететь пуля. Но он только пожал плечами, вложил наган в кобуру, вытер платком мокрое от дождя лицо и пошел к двери. В дверях он остановился.
– Чуть не забыл! - сказал он. - Вам радиограмма из Москвы.
Он протянул мне листок бумаги и вышел.
Отойдя к лампе, я быстро проглядел обстоятельное и дружеское послание Шатова. Шатов сообщал, что Якимов действительно учился у Кострова, а до этого - в том же городе, в 9-й трудовой школе первой и второй ступени. Это подтверждают свидетели, которых удалось найти в Москве. Вертоградский учился в Московском университете и, по справке деканата биологического факультета, закончил его в 1935 году. Поступил он в университет в 1930 году, предъявил аттестат об окончании 13-й Калининской средней школы. Проверить подлинность аттестата в Калинине не удалось, так как архивы сожжены перед занятием города немцами. В заключение Шатов желал успеха и обещал любую необходимую помощь.
Но я полагал, что помощь мне не понадобится. Я надеялся, что справлюсь как-нибудь сам.