Снова наступило молчание. Вертоградскому нелегко дался этот удар. Он ясно почувствовал, что хозяином в разговоре был я. Он понимал, что наделал глупостей. Это лишало его уверенности в себе. Он был в том состоянии, когда люди, чувствуя, что надо исправить сделанные ошибки, совершают новые, еще более тяжелые. Он перевел дыхание.
– Допрос вы ведете мастерски, - сказал он. - Должен признаться, что вы меня сбили с толку. Еще немного, и я сам поверил бы в то, что я виноват.
Я пристально на него взглянул. Действительно, он был сбит с толку. Он был готов выдать себя. Теперь я должен был предоставить ему эту возможность. Я пожал плечами.
– К сожалению, вы правы, Юрий Павлович, - сказал я, - это все психология. Улик у меня все-таки нет ни одной. Вот если бы в доме была вакцина, это была бы улика.
– Почему? - спросил Вертоградский.
– Не мог же ее Грибков спрятать при вас, если вы не были его соучастником!
– То есть когда “при мне”?
– Вчера, когда вы его застрелили. Перед этим мы достаточно тщательно обыскивали комнату, чтобы знать, что вакцины здесь нет.
Вертоградский поднял на меня глаза. Вероятно, прежде всего он подумал, что я знаю, где вакцина, потом вспомнил, что слишком взвинчен и не может рассуждать хладнокровно. Он сделал скидку на свою возбужденную мнительность. Невольно в том состоянии, в котором он был, масштабы явлений смещались. Серьезное казалось пустяком, а пустяк вырастал в страшную угрозу. Он заставил себя поверить в то, что я ничего не знаю.
– Я думаю, - медленно сказал он, - что в доме вакцины нет.
Я пожал плечами.
– Посмотрим, Юрий Павлович, - сказал я.
– Владимир Семенович, - возбужденно вмешался в разговор Костров, - если вы думаете… если вы подозреваете, так давайте искать!
За окном задребезжала телега.
– Лошадь подана, - сказал Петр Сергеевич.
Костровы смотрели на меня выжидающе. Я отрицательно покачал головой.
– Нет, Андрей Николаевич, - сказал я, - вы сейчас собирайтесь и поезжайте. Я здесь останусь один, спокойно, не торопясь обыщу дом и к обеду буду у вас… Правильно, Петр Сергеевич?
– Конечно, правильно, - согласился Петр Сергеевич. - Вас одного мы как-нибудь всегда доставим.
– Не хочется мне уходить… - колебался Костров.
– Придется, - решительно сказал я. - Когда вы уедете, я пересмотрю каждый вершок. Так будет гораздо лучше.
Петр Сергеевич встал, выглянул в окно, окликнул возчика, распорядился, чтобы телегу подали к крыльцу, вознегодовал, что на лошади не тот хомут, - словом, стал проявлять энергичную деятельность.
– Пойдем, папа, - сказала Валя. - Нельзя же людей задерживать. Твой рюкзак еще не уложен.
Недовольно нахмурившись, Костров пошел наверх, в мезонин. Вертоградский спросил неуверенно: - Владимир Семенович, я тоже могу ехать?
– Конечно, Юрий Павлович. Пока ведь улики нет.
– Ну что ж, и на том спасибо, - криво улыбнулся мне Вертоградский.
– Пожалуйста, - ответил я, тоже улыбаясь.
Голос Петра Сергеевича раздавался уже за окном. Он кого-то распекал, кем-то возмущался.
– Боком, боком! - говорил он. - Неужели не понимаешь? Осторожней!
Костровы ушли в мезонин. Я выбежал на кухню и в кухонное окно крикнул что-то Петру Сергеевичу. Когда за мною закрылась дверь, Вертоградский остался в комнате один.