Нина спрашивает Облакова:
– Вы учились у Матисса?
– Да, - отвечает он тихо.
– Но ведь Матисс умер раньше, чем вы родились.
– Раньше, позже. Это не так уж существенно. Я родился в будущем и попал сюда, в ваш век. Я посещал и Матисса. Я превращался в сад под его окном. Он меня писал. Мы дружили.
– Зачем вы так странно говорите?
– Я говорю правду. Ее трудно согласовать с логикой жизни, но не трудно с логикой сказки. Мы условились с вами, что попали в сказочную ситуацию. Между нами сказочные отношения, Но об этом не сейчас. Сейчас я хочу, чтобы вы посмотрели вон тот мой пейзаж. Он называется "Сад". Вы его узнаете?
Она взглянула и узнала сразу. Это был тот самый сад, где они познакомились. Но это был одновременно сад и человек, как в Овидиевых метаморфозах. Юноша, изображенный на нем, был частью природы. Он как бы еще не отделился от нее. Краски были утренни и свежи, как рябь на синей поверхности пруда. Все это казалось музыкой, превратившейся в чистые несмешанные цвета, выжатые из тюбиков на бумагу, или нет, не из тюбиков, а из ветвей и трав, из зари. На бумаге лежали живые нежные тона самого сада, словно сад был здесь, вместе с утром и ветром.
– Эта акварель, - сказал он тихо, - понравилась Матиссу.
– Матисс умер около сорока лет тому назад.
– Я был и тогда.
– Как вы могли быть тогда? На вид вам не больше двадцати пяти лет.
– Это не существенно. Я могу быть моложе и старше себя. Иногда это у меня получается, а иногда нет. Тогда я чувствую себя бездарным. Вон идет критик. Он проталкивается ко мне. По выражению его лица я не жду от него ничего хорошего.
Нина отошла в сторону. Время от времени она оглядывалась. Обрюзгшее лицо критика становилось все сумрачнее и сумрачнее. Критик о чем-то вполголоса говорил Сиду.
Нина смотрела на акварель, перед которой остановилась, Было изображено широкое окно, распахнутое в весну, в лес. По-видимому, где-то близко от окна в лесу, влажно переливая звук, свистела иволга. Художнику удалось передать красками непередаваемое: птичий свист. Потом стала куковать кукушка. Лес отбирал и снова возвращал ей ее звук.
Нина прислушалась. До нее донесся голос, но уже не кукушки, а критика, его раздраженные слова:
– Этюды - это еще не картина! Краски - это еще не сюжет. У вас нет школы. Матисс вас ничему не научил!