Толпа двигалась все медленнее и наконец совсем остановилась. Я наступал на чьи-то пятки. Мне тоже наступали. Напирали задние.
– Почему стоим?
– Проверяют документы.
– Нашли время наводить порядок! Тут все с ума посходили, а они-документы.
– Господин офицер! Когда нас пропустят?
– Не могу сказать, сударь.
– Полиция, так ее и растак?
Меня теснили спинами и локтями. Площадь не вмещала народ. Сюда собрались, наверное, со всех окраин.
И неудивительно: Спектакль продолжался чуть ли не половину дня.
Проверка документов меня не радовала. Несомненно, искали нас. Я скосил глаза на профессора. Он сильно осунулся, под слезящимися белками в морщинистых мешках скопилась синева.
– Отпустили бы вы меня, в самом деле,- устало сказал он.- Я старый человек, я этого не выдержу.
Слово власти вам известно. Ну дадут мне пожизненное заключение - что толку?
На левой руке, чуть ниже плеча, у него запеклась кровь - зацепил кто-то из “саламандр”.
– Давайте-ка я вас лучше перевяжу,- сказал я.
Он поморщился:
– Ах! Оставьте, ради бога!
Продолговатый, пупырчатый, как огурец, вертолет с растопыренными лапами на брюхе прочертил небо.
Тысячи поднятых лиц проводили его.
– Военные, туда же их подальше,- сказал кто-то.
Вертолет приземлился на крышу Дома. Она еще слегка дымилась. В верхнем этаже чернело сплавившееся отверстие - попадание податомной базукой. Они оборонялись очень упорно, “саламандры”. Поставили па чердаке два пулемета с автоматической наводкой и плотно, веерным огнем закрыли все пространство над Домом. Десантники сунулись было сверху и потеряли две машины. Один вертолет стоял сейчас на краю крыши - помятый, ткнувшийся винтом в ребристое железо.
Другому не так повезло. Он рухнул на асфальт, вспучив облако пламени, раскидал вокруг горящие обломки и тела. Кажется, из команды никто не спасся. И два взвода, ринувшиеся через пустую улицу к входной двери, откатились, встреченные огнем из автоматов. Оставили убитых на мостовой. Правда, военные быстро опомнились и повели бой по всем правилам: заняли крыши, подвезли базуки, непрерывным послойным огнем запечатали окна первого этажа. Непонятно, на что рассчитывали “саламандры”, ввязываясь в бой с регулярными частями. Может быть, они надеялись на фантомов - портативная радиостанция непрерывно передавала в эфир труднопроизносимое слово из одних согласных. Но улицы были уже перекрыты. Базуки первым же ударом проломили стену, расшатав здание, а вторым напрочь снесли часть крыши вместе с пулеметным гнездом. И в то время, как оставшийся пулемет, торопливо захлебываясь, держал небо, десантники ринулись в образовавшийся проход. После выстрела базуки я не устоял на ногах - опутанная проводами мнеморама сшибла меня, и, пока я мучился, выдирая контакты из клемм, профессор навалился сверху, пытаясь разбить мне голову какой-то железякой. Я легко стряхнул слабое тело. Он завозился, как червяк, среди проводов, и тут Анна, не слышимая раньше за стрельбой и криками, приказала мне:
– Руки! К стене!
Ее всю корчило. Рот кривился. Платье было порвано.
– Брось автомат, тебя повесят,- сказал я.
Она, как сумасшедшая, трясла дулом:
– К стене! К стене!
Я подошел и вырвал автомат из сведенных судорогой пальцев. Магазин был пуст. Разумеется. Иначе бы она выстрелила сразу - без дурацких команд. Профессор опять попытался меня ударить, и я опять стряхнул его. У него не хватало сил.
– Уходи отсюда, дурочка,- сказал я Анне.
Она села прямо на пол, закрыла лицо ладонями, заплакала. И тут ударила вторая базука - по чердаку.
Стены качнулись. С визгом пронеслись осколки кирпича. Показалось белое полуденное небо. И дальше был только дым, ныряющие в нем неясные согнутые фигуры и надоедливая опасная автоматная трескотня.
– Почему Аурангзеб? - спросил я.
Профессор вздрогнул, но потным, измученным многочасовым стоянием под жарким солнцем людям было не до него.
Это была случайность. Выплеск памяти. Детская привязанность к великим властелинам прошлого. Он разглядывал книжку и видел там человека на троне.
В чалме, с алмазным пером. А тысячи других людей лежали перед ним ничком. И слоны стояли на коленях.
Он очень хотел иметь слонов. И чтобы они стояли на коленях. И алмазное перо он тоже хотел иметь. И дворец с белыми колоннами. И миллион рабов. Он вырос. Казалось, так и будет. Оставалось совсем немного. Но все рухнуло. Разоружение. “Декларация”. Лаборатория погибла. И тогда он ошибся. Он связался с “саламандрами”. Они сразу взяли его за горло. Они его так держали, что он едва мог дышать. Он отдал им всех фантомов в этой стране. Просто счастье, что они не догадывались, кто он такой. И они требовали, чтобы он собирал установку. И он собирал. Но он знал, что в первую очередь закодируют его самого. А по ночам ему снились алмазное перо, и сгибающиеся спины, и дворец, и широкая мраморная лестница, уходящая в небо.
Профессор замолчал и растерянно улыбнулся. Кожа на лице его собралась множеством добрых складок.
Он был очень старый.
Мужчина в пижаме, плотно притертый к нам, посмотрел на его плечо:
– Пулевое ранение?
– Да,- сказал я, тоном обрывая дальнейшие вопросы.
Мужчина воспринял мой тон по-своему:
– Озверел народ. И откуда они, скажи на милость, берут оружие? Что им надо? Живем - слава богу. Отдежурил свои пять часов-и никаких забот. А то можешь вообще не ходить на работу. Я вот год пе работaл, мне только письма присылали насчет общественного долга: боялись потерять голос на выборах.
Мужчина сильно пихнул локтем какого-то веснушчатого юнца, который, вставая на цыпочки, вертел цыплячьей, в пухе, головой.
– Ну ты, подбери сопли!
Юнец охнул, схватившись за бок:
– Чего, чего…
– Уматывай, говорю.-Мужчина пихнул его еще раз.
У юнца выступили слезы в синих глазах. Все отворачивались. Он побоялся возразить-полез назад, раздвигая стоящих острым худым плечом.
– Дом тебе нужен? Пожалуйста, муниципалитет построит. Машина? Любой марки,- как ни в чем не бывало продолжил мужчина. У него было хорошо откормленное лицо, выдающиеся скулы и квадратный подбородок.- Скажи на милость, чего им не хватает, гнидам длинноволосым? Нет, нужнa власть. Такая, чтоб всех этих профессоров, писателей пострелять в первый же день. Самая муть от этой сволочи. Ученых там разных, инженеров - вон какую заваруху придумали: я в одной пижаме выскочил. Порядок нужен. Чтоб, как только кто высунулся, так его палкой по голове. Чтоб, значит, не высовывался…
– Заваруху эту устроили не от избытка ума, а, скорее, от его недостатка,- сказал я.
Мужчина запнулся, хотел сплюнуть - было некуда, проглотил слюну. Спросил, не глядя:
– А ты, значит, из этих?
– Из этих,- подтвердил я, жалея, что мы здесь не одни. Я бы с ним поговорил. Палкой по голове.
– Ладно,- после раздумья сказал мужчина.- Запомним. Еще придет время. Передавим всех. Никого на развод не оставим.- Толкнул соседа: - А ну пусти! - Уполз в толпу.
Было жарко. Солнце перевалило через зенит. Пахло потом и горячими телами. Люди, задыхаясь, открывали рты. Какой-то женщине стало плохо. Она закатила глаза.
– Расступись, расступись!-донеслись повелительные голоса.
Черепашьим шагом, облепленный по подножкам военными, проехал санитарный.автобус с низкой посадкой. На крыше его в мундире с лейтенантскими погонами сидела Элга - курила и стряхивала пепел на головы. Я не прятался: вряд ли она могла различить нас в толпе. За автобусом, поблескивая металлическими эмблемами на зеленых рубашках, плотно окруженные солдатами, шли “саламандры”-руки на затылке. Я узнал Краба, сумрачного, перевязанного. Он усмехался.
– А если я сейчас закричу? - сказал профессор.
Я пожал плечами. Я не боялся. Что он, в самом деле ненормальный, чтобы кричать? Военная контрразведка - это ему не “саламандры” с их дилетантскими штучками. Военные выпотрошат его в два счета, выжмут из него слово власти, а потом ликвидируют - зачем он им нужен?
– Если бы знать, что установка даст такую интенсивность, - тоскливо сказал профессор. - Я же, как снял ограничитель, так больше ничего не помню.
– То есть Спектакли - это побочный эффект кодирования? - сказал я.
– Нет,- неохотно ответил он.- Это и есть кодирование. Первая ступень - без фиксации программы.
– Разве так бывает?
– Бывает.
– А зачем нужна сублимация сознания?
– Боже мой, вы же все равно не поймете,- раздраженно сказал профессор.
– Кто еще знал о- наркотическом эффекте Спектаклей?
– Все знали.
– Директор?
–Да.
– Режиссер?
– Да. Я же говорю: все знали.
Вот так, подумал я. Все знали и все молчали. Страшная вещь - честолюбие, лишенное морали. Я решил, что позволят мне или нет, но я займусь Спектаклями сразу после фантомов. Если, конечно, останусь жив.
Последнее было весьма сомнительно. Силы безопасности слишком быстро закрыли район. При проверке меня безусловно опознают. Так же как и профессора.
У нас нет ни малейших шансов. Пробиться назад сквозь тысячное скопление людей невозможно. И наверняка там тоже ждут.
Проще было сдаться. Я не понимал, чего я тяну. Шаг за шагом мы приближались к оцеплению. Улицу перегораживали два бронетранспортера. На каждом был смонтирован стационарный генетический детектор. Между ними сочился узкий ручеек людей. Вот один из бронетранспортеров отъехал, освобождая дорогу санитарному автобусу. Я видел лица солдат - усталые, хмуронапряженные. За оцеплением в пустом пространстве, как журавль, выхаживал длинноногий офицер в синей форме. Вспыхивали желтые молнии на плечах. Какая-то женщина, одетая, несмотря на жару, в норковую шубу, ловко поймала его за рукав:
– Господин капитан, у меня муж в территориальных войсках. Полковник Гаперкамп.
– Ничего не могу поделать, сударыня,- вежливо ответил капитан.
– Но у меня сегодня гости! Доктор Раббе, действительный советник Цорн.-Она возводила частокол из имен.
– Весьма сожалею, сударыня. Таков приказ.
Капитан пытался освободиться от назойливых пальцев. Он совершил ошибку, вступив в объяснения, чего никогда бы не допустил полицейский офицер, обученный тактике действий на улице. Толпа почувствовала слабину. Вскипели возбужденные голоса:
– Господин офицер! Да что же это такое? Мы уже четыре часа стоим!
– Мне нужно немедленно пройти, немедленно!
– Приказ, сударь.
– А я не желаю подчиняться вашим приказам!
– Господин капитан, я член муниципального совета!
– Это издевательство, я на ногах не стою!
– Хорошие вещи позволяет себе полиция!
– А это не полиция.
– Тем более!
– В порядке очереди, господа! Соблюдайте спокойствие!
Перед машущими руками капитан попятился. К нему, придерживая дубинку, заторопился полицейский офицер в черном мундире. Было уже поздно. Цепь солдат выгнулась, подрожала секунду, как тугая струна, и лопнула, прорванная человеческой волной. Полицейский офицер благоразумно отскочил. Левый бронетранспортер попытался закрыть проход, заурчал мотор. Его тут же облепили сотни людей. Покатые бока в грязных маскировочных разводах качнулись раз, другой - под общее ликование бронетранспортер перевернулся на бок, еще вращая колесами.
– Назад! Назад! - тонким голосом закричал капитан, потрясая пистолетом.
Он, видимо, привык к беспрекословному подчинению в казармах и совершенно не умел обращаться с толпой - не обратил внимания, что полицейские сразу же побежали, даже не пробуя никого остановить. Пистолет мелькнул над головами, хлопнул выстрел, и фигуру в синем смяли. Пробегая мимо, я увидел неподвижное тело на сером асфальте.
Вырвавшись, толпа потекла медленнее; будто не верили тому, что сделали,- разговаривали нарочито громко.
– Я, как выбежал на улицу в пять утра, так больше и не был дома. Может быть, мои сейчас стоят гденибудь там. Или - кто знает… Я такое видел…
– Бью, бью его о ступеньку, он уже хрипеть начал, а потом гляжу - господи, это же мой сосед с верхнего этажа, я ж его знаю, мы же с ним в прошлое воскресенье надрались в “Ласточке”. А у него затылок разбит, кровь течет,-думаю: “Господи, что же это я.”
– Так оставлять нельзя. Все подпишемся. Эксперименты, видите ли. Люди им как мусор.
– И прямо к мэру.
– Чихал я на мэра! Президенту пошлем. Или пусть наводят порядок, или я презираю это правительство.
Я все время держал профессора за запястье. Он сказал, хватая воздух посиневшими губами:
– Пустите меня. Я не убегу. Некуда мне бежать.
Я его отпустил. Он сильно помассировал левую часть груди - где сердце.
– Ну зачем вы меня тащите? Я могу умереть каждую минуту.
Ему было плохо. У него складками обвисла кожа на лице - землистого цвета. Дрожали пальцы.
– Пошли! - велел я.
– Нас все равно не выпустят,- безнадежно сказал он, через силу шагая рядом.
К сожалению, он был прав. Впереди, на перекрестке, уже сели два вертолета, и из их пузатого нутра горохом посыпались солдаты. Еще два вертолета заходил-и на посадку. У меня не было никаких иллюзий. Улица шла прямо, как стрела. Подворотни были закрыты пластмассовыми щитами с надписью: “Полиция”. Коекто из бежавших пробовал ломиться в парадные - бесполезно. Район был блокирован по всем правилам. Вырваться я и не рассчитывал. Все, что я хотел,- позвонить. Мне обязательно нужно было позвонить и сказать одно-единственное слово.
– Они нас убьют,- сказал профессор. И вдруг засмеялся, засвистел слабым горлом.- Ничего, ничего.
Просто вспомнил. Очень смешно. Вы знаете, что сенатор Голх-фантом? Да, да, сенатор Голх, глава “саламандр”. Я сам его кодировал. Правда, смешно? Быть в подчинении у собственного фантома.
– Сенатор Голх? Почему же вы его не…
– Он до дьявола осторожный. Представьте, я его ни разу не видел. То ли он догадывался о чем-то, то ли просто так - не хотел рисковать. Но правда смешно? - И снова засвистел горлом.
Впереди был новый кордон. Лейтенант в синей форме громко сказал:
– В городе объявлено чрезвычайное положение. В случае беспорядков имею приказ стрелять. Проходи по одному!
Солдаты держали оружие наизготовку. Злые и решительные. Чувствовалось, что стрелять они будут. Толпа затихла. Подходили задние, им боязливым шепотом объясняли, в чем дело.
– Вот и все,- сказал мне профессор.- Жаль, что так получилось. Завидую вам: вас убьют сразу. А меня начнут потрошить. Прощайте, что ли.
Очередь шла быстро. Лейтенант смотрел документы, если они были, потом человека ставили перед детектором. Мигал зеленый индикатор, и его выталкивали за оцепление. Мною овладело какое-то тупое равнодушие-действительно, скорей бы уж кончилось.
Лейтенант кивнул профессору: следующий.
Он беспомощно оглянулся на меня. Из толпы вышел мужчина, тот самый, который палкой по голове. Что-то сказал лейтенанту. Лейтенант поднял брови:
– Интересно. Взять его!
Солдат толкнул профессора вправо, где стоял большой военный фургон с непрозрачными стеклами.
– Я протестую,- едва слышно сказал профессор.
Солдат лениво и сильно ударил его кулаком в лицо.
Мотнулась голова, из угла губ побежала струйка крови.
– Этого тоже,- сказал лейтенант, показывая на меня.
Меня подхватили под руки.
– Стой! Куда! - раздался злой голос.
Профессор, оттолкнув солдата, бежал по пустынной улице. Он бежал мешковато, медленно, хватаясь за сердце. Непонятно, зачем он это сделал. Ему все равно было не уйти.
– Стой! Стрелять буду!-крикнул солдат. Вскинув автомат, дал очередь в небо.
Профессор упал как подкошенный. К нему подошли двое, перевернули: мертв.
Появился полицейский офицер, подтянутый и строгий:
– Что за стрельба?
– Вот эти,- махнул лейтенант.
Офицер обернулся. Это был Симеон. Наши глаза встретились.
– Пропустите его,- сказал Симеон.
– Нарушение законов чрезвычайного положения…
– Пропустите, я знаю этого человека.
– Пропустить! - неохотно приказал лейтенант.
Предупредил: - Всю ответственность вы берете на себя.
– Разумеется,- кивнул Симеон. Лицо у него было каменное.
Меня отпустили. Я прошел за оцепление, каждую секунду ожидая, что меня окликнут. Лейтенант сил безопасности мог и не подчиниться капитану полиции.
– Его даже не проверили на детекторе,-сказал кто-то.
Я старался не убыстрять шаги. Ай да Симеон! Для него это может кончиться очень плохо.
Метрах в ста от меня зеленела телефонная будка.
Солдаты потащили профессора к фургону. Я подумал, что его, наверное, можно спасти, если срочно заменить сердце. Мысль мелькнула и пропала. Мне нужно было пройти эти сто метров.
Телефон, к счастью, работал. Онемевшими пальцами я набрал номер. Трубку схватили на первом же звонке.
– Консул Галеф!
– Это я,- сказал я.
– Наконец-то! Где ты? Я сейчас приеду! - закричал Галеф.
Из будки мне было видно, как лейтенант ожесточенно спорит с Симеоном. Симеон с чем-то не соглашался, но лейтенант махнул рукой, и трое солдат побежали в мою сторону.
– Слушай меня внимательно,- сказал я торопливо.- Я получил слово. Это шестое имя в нашем списке. Понял - шестое.
– Шестое,- изменившимся голосом сказал Галеф.Слава богу. Тут такая каша…
– Меня сейчас арестуют,- сказал я.
– Пускай,- ответил Галеф.- Не вздумай сопротивляться. С этой минуты ты - иностранный подданный.
Потребуй связи с посольством или со мной. Все! До встречи!
Я отпустил трубку. Она закачалась на шнуре. Мне было плохо. Из меня словно выдернули стальной стержень, державший до сих пор. Я вдруг вспомнил, что двое суток ничего не ел, только вчера чашку кофе. По мостовой, стягивая с плеча автоматы, бежали солдаты.
Я открыл ставшую почему-то очень тугой дверь будки и пошел им навстречу.