— Да уж, — согласно кивнул Грегор, — С отцом ее не сравнить. Про отца ее сама знаешь, какие слухи ходят.
— Да что слухи… Если он родную дочь и к тому же единственную в такой монастырь отдал…
— Перечила ему видать, с нее станется, — усмехнулся Грегор, — Дай-то Бог ей действительно верховным сюзереном нашим стать.
— И чтоб муж ей хороший попался, а то ведь выдадут ее замуж за какого-нибудь самодура и деспота, и о том, что справедлива она и добра никто и не узнает никогда, — печально вздохнула Римма.
— Это конечно, хотя мне кажется, она любого мужа сможет приструнить.
— Все равно, лучше, чтоб хороший был и любил ее, — Римма мечтательно улыбнулась.
— Это завсегда лучше, — Грегор притянул жену к себе и нежно поцеловал.
Римма в ответ крепко прижалась к нему, а потом, склонив голову мужу на плечо, тихо прошептала, — Как ты думаешь, может не говорить никому, про то, что мы узнали о ней, вдруг, если узнают, что жила она у нас, вдруг это как-то повредит ей в будущем… да и у нас неприятности могут быть, коли герцог узнает, что с его дочерью обошлись так.
— Давай не будем говорить, — согласился тот, — Пусть все считают, что у нас в доме сиротка из монастыря жила, а потом ушла обратно в монастырь. Главное чтоб настоятель нашел ее, и ничего с ней до того времени не случилось.
— Дай-то Бог, — кивнула Римма, а потом поднялась, — Поду я Николку разбужу, пора уже. А потом может быть, чай попьем?
— Ты иди Николку буди, а я скотину посмотрю, что утром на забой привели, да рабочих проверю, а потом можно и чай.
Грегор с женой пил чай. Он, отпустил уже съевшего кусок пирога и выпившего чай Николку играть во двор, а сам подниматься из-за стола не торопился. В душе его после разговора с игуменом и исповеди царило полное умиротворение, и Грегор получал удовольствие от того, что мог вот так, вдвоем с женой посидеть и расслабиться.
В это время дверь тихонько раскрылась, и в горницу вошел Арни.
— Ой как ты вовремя сынок, — улыбнулась Римма, — умывайся, я тебе чаю налью.
— Я не буду чай, мам, — Арни плотно закрыл за собой дверь подошел к столу и замер напротив отца, держа в руках какой-то довольно большой узелок — я сказать тебе должен, пап.
— Говори, раз должен, — Грегор с удивлением посмотрел на потупившего голову и нерешительно мнущегося перед ним сына.
— Пап, — Арни нерешительно переступил с ноги на ногу, а потом выложил перед отцом на стол узелок, развязал его и придвинул к отцу большую буханку хлеба, пакет соли, пакет крупы, большой кусок сыра и несколько свечей, а затем положил рядом деньги, — вот, пап. Я украл это, а теперь возвращаю.
— Украл? — не веря своим ушам, переспросил сына Грегор, — У кого?
— У тебя.
— Это не наши продукты, сынок, — растерянно проговорила Римма, — Где ты взял все это?
— Продукты я купил в лавке. Я украл у вас деньги и купил все это. А теперь возвращаю и то, что купил, и те деньги что остались, — нервно кусая губы, проговорил тот.
— Это сколько же ты украл и откуда? — удивленно глядя на очень большую сумму денег, поинтересовался Грегор.
— Я взял со стола один золотой из тех, что дал вам монах за Алину.
— Ты посмел украсть деньги самого игумена? А он ведь сказал, что ошибся и еще золотой доложил… А это ты украл… Да как ты посмел? — Грегор поднялся из-за стола, и рванул с себя ремень, — Запорю, мерзавца.
— Папа, я раскаиваюсь в том, очень… — сын сам подошел к нему.
— Нет, — Грегор отбросил ремень, — я не ремнем, я тебя плетью сейчас выпорю и так, чтоб не встал. Римма, — он обернулся к жене, — А ну быстро плеть принесла!
— Грегор, — Римма шагнула к нему и схватила его за руку, — он сам, он сам пришел и во всем признался… он виноват, конечно, очень виноват, но он ведь сам пришел и раскаивается в том.
— Да ты понимаешь, что он натворил? Получается, мы обманули самого игумена монастыря.
— Ты сходишь с ним к нему и все вернешь. Он согрешил, но Господь прощал и нам велел. Порка ему, конечно, не повредит, лучше будет помнить, что поступать так нельзя, только не в сердцах бей. Я могу и плеть принести, только ты охолонись и постарайся ума ему вложить, а не покалечить.
— Что ж, ты дело говоришь, жена, — Грегор нервно сглотнул, подобрал с пола ремень и перевел взгляд на стоящего перед ним и испуганно потупившегося сына, — Иди, вон на лавку в углу ляг.
Сын, молча, прошел в угол и там лег на лавку.
Когда Грегор опустил ремень и разрешил сыну встать, тот, подтянув штаны, достал из кармана еще четыре золотые монеты и выложил их на стол.
— Это ваши, пап.
— А это еще откуда? — Грегор со злобой схватил сына за плечо и заглянул ему в глаза, — Это ты где украл?
— Это я не крал, это тот монах, что Алину искал, дал мне. Сказал, что дал бы пять, если б не крал я того золотого у вас, а так даст только четыре.
— Так ты признался ему в том, что украл?
— Ну да… Вернее он сам услышал, когда нашел нас с Алиной, она как раз ругалась на меня за то, что украл я… кричала, даже ногами топала, велела немедленно идти все вернуть и признаться, что украл… а тут он как раз и вышел. Велел ей успокоиться, а потом дал эти четыре золотых и велел их вам отдать, но лишь после того как накажите меня за то, что тот украл.
— Так ты это для нее украл золотой?
— Ну да… она боялась в монастырь возвращаться из-за того, чтоб Малыша ее не выгнали, а ее там не оставили. Сказала, если отец-настоятель велит ей то, она не сможет перечить, и Малыш погибнет… Ну и когда я узнал, что монах за ней пришел, да еще за ее поимку герцог деньги назначил, понял, что уходить ей надо, вот деньги для нее и украл. Потом в лавке продукты купил, чтоб разменять деньги… Ей бы кто стал золотой менять? Подумали б, что украла… да и продукты ей бы пригодились.
— Так ты знал, где она?
— Знал… Она, когда провожал я ее, сказала. Она за реку, в старый заброшенный скит ушла. Она там уже жила… ну до того как мы позвали ее к себе.
— Это она в лесной землянке у дальнего озерца жила? — ахнул Грегор.
— Да, пап, там, — кивнул сын, — я навещал там ее.
— Что ж ела-то там она? Или ты продукты для нее воровал? — Римма укоризненно посмотрела на него, — Неужели попросить не мог?
— Да ничего я не воровал, мам. Я впервые украл вот сейчас, да и то, только потому, что испугался, что заставят ее вернуться и Малыш погибнет… К тому же за нее это были деньги, вот я и подумал, что пусть будут лучше для нее, чем за нее. Так и сказал ей. А она еще больше разозлилась, сказала, что красть ни для кого и ни по какой причине нельзя, и если к тому же, это деньги герцога, она вообще их ни за что не коснется, даже если бы вы ей сами их предложили. Злая такая стала, глаза сверкают, я и не видел ее такой никогда. Причем на меня за деньги ругалась, а сама спокойно зайцев, что Малыш притаскивал ей, и сама ела и меня угощала, хотя графские они. А когда сказал я ей, в самом начале про то, лишь усмехнулась: Это, — говорит, — честь для графа, если я его зайца съем.
— Ну надо же… — Грегор усмехнулся, — , гляди-ка, Рим, а герцогиня-то наша еще с тем характером… и видно с отцом у них действительно коса на камень нашла… А про зайцев, сын, это она правду сказала. Это честь для графа.
— Пап, ты о ком это? И почему это честь для графа, что Алина ела его зайцев?
— А потому, что никакая она тебе не Алина, а Ее Светлость, наследная герцогиня Алина Тодд.
— Пап, ты шутишь? — глаза Арни изумленно распахнулись.