— Пап, тут такое дело… Малого выпишут в среду, а Инна, пока, останется в больнице, — подбирая слова сказал я. — Во время операции не всё гладко прошло, кровотечение было, она будет восстанавливаться дольше, чем обычно.
— Как же так? — растерянно спросил отец.
— Выйдет из реанимации и расскажет, — уверенно ответил я. — Нас с Петром к ней не пустили. Медики с нами не особо откровенничают. Переведут её в обычную палату, вот всё и узнаем.
Попытался как мог успокоить его и попрощался.
Мы разошлись по комнатам. Галия с мамой ещё походили туда-сюда с постельным бельём, а я не заметил, как задремал.
*
Большая комната в квартире Ивлевых.
Ахмад задумчиво смотрел на жену. Говорить, не говорить ей сколько стоит этот подарочек? — думал он. — Так радуется, прямо, жалко расстраивать. Ладно, пусть… Но с Пашкой придётся очень серьёзно поговорить. Кто и за что заплатил ему столько денег⁈ За какие такие выдающиеся заслуги? Две шубы тысячи по три-четыре каждая! Это же уму непостижимо.
Отметил он и новую мебель, и холодильник со стиральной машиной. Квартира уже практически была обставлена. Невероятно быстро для семьи из провинции, обучающейся на первом курсе… Как это, вообще, возможно?
Единственная возникшая версия, помимо подарков со свадьбы, денег все же тогда подарили прилично — может быть, это Загит Пашке поддержку такую оказывает по материальной части? Дочке помогает? Может быть, расщедрился по случаю беременности? Но сколько денег может дать пожарный? Он же не начальник большой, вряд ли у него зарплата такая уж большая.
Как бы это разузнать? Но если Загит такие суммы подкидывает, что молодая семья ни в чем не нуждается, и может себе позволить «лишнюю» шубу подарить его жене, то ему должно быть стыдно. Он, хоть и не родной отец Пашке, но не должен в стороне стоять. Стыдно.
Так, родной отец… Про него-то он и позабыл. Может, ему отец помогает, Тарас? Вот этот да, большой человек по меркам Святославля. Может, и по московским тоже. Или оба, и Загит, и Тарас? Надо выяснять!
*
Большая комната в квартире Ивлевых.
Аполлинария укладывала Аришку. А той в новой кроватке было непривычно и интересно всё вокруг. Она разглядывала новую обстановку, игралась с бабушкиной новой шубкой и никак не хотела засыпать.
— Слишком много впечатлений, перевозбудился ребёнок, — сказала Аполлинария снимая, наконец, шубу и складывая её в сумку, с которой муж должен завтра ехать домой. — Заверни шубу в простынь вместе с вешалкой и повесь так в шкаф, ладно?
— Зачем её в простынь заворачивать? — задумчиво спросил Ахмад?.
— Чтобы моль не поела. А что такой смурной? — Апполинария отошла от детской кроватки и присела на диван рядом с уже улёгшимся мужем.
— Да неприятно мне! Должна же сама понимать? Это я должен был тебе шубу подарить, а не твой пацан.
— У них тут в Москве совсем другие возможности, — примирительно ответила ему жена. — Посмотри, импортную смесь молочную по первому зову привезли. Двух видов на выбор! Попробуйте, сказали, какая понравится, такую в следующий раз и привезём. А у нас, как Никифоровна уехала, прежних возможностей больше нет… Так мы и так столько лет при ней были счастливы, что добыть можно было разный дефицит. Теперь вот живем как все остальные…
— Ну и что, — не сдавался Ахмад, продолжая хмуриться.
— Дорогой, может, мама права, что зовёт нас поближе к Москве перебираться?
Ахмад только хмыкнул скептически. И что он так? Вон, какую шубку сынок подарил. В Москве совсем другая жизнь, другие возможности.
*
С утра не успели мы проснуться, как притарахтел на мотоцикле Пётр и привёз детское приданное, что Инна приготовила.
Ахмад начал собираться и попросил меня помочь ему вещи до машины донести. Вещей там было кот наплакал, поговорить без посторонних ушей хочет, — сразу догадался я. Начал он издалека.
— Паша, а этот достаток — это потому что тебе Загит и Тарас помогают, да? Мебель, смотрю, почти вся уже есть в квартире. Техника. Шубы эти… Мне неудобно, получается, что мы с Апполинарией тебе самые бесполезные люди… И тут ты такой подарок делаешь матери…
— Да нет, я сам зарабатываю, как могу. Я же и в Святославле вертелся, помнишь? И в Москву оттуда не с пустыми руками приехал, несколько тысяч с собой привез.
— Несколько тысяч — это на мебель. А шубы эти две как «Волга» стоят. Паш, ты куда уже вляпался? — строго глядя на меня, спросил он. — Откуда шубы?
— Я же сказал, за работу со мной расплатились, — ответил я, стараясь скрыть улыбку. Хороший он мужик, за маму беспокоится, чтоб детишечки бестолковые не влипали в проблемы, и ей нервы не трепали. — Не беспокойся. Меня очень серьезные люди отблагодарили, им эти шубы — так, ерунда.
— Паша! Ты мне-то не рассказывай, — разволновался он. — Сколько такие шубы стоят? Тысячи четыре каждая? Это что надо было сделать, чтоб тебе такие деньги заплатили?
— Я тебе так скажу, — подошёл я к нему поближе, — я очень рад, что ты у меня есть и, как родной отец, обо мне беспокоишься. И мама с тобой расцвела, вон какая стала. Спасибо тебе, — я улыбнулся. — А насчёт денег… Дураков вокруг нет. Какую бы я работу для людей ни сделал, заплатили они за неё не в ущерб себе, уж поверь. И обошлись им эти шубы гораздо дешевле, чем простым людям. Вот, например, ты знал, что Москвич, который нам с тобой в магазине продали бы за четыре с половиной тысячи, для предприятий продают за тысячу девятьсот? В два с половиной раза дешевле! Это я случайно узнал. И у меня есть все основания считать, что и с шубами также.
— Это зачем же так с людьми-то поступать? — ошарашено смотрел на меня Ахмад.– Двойную цену, получается, нам выставляют?
— Машины и шубы — это не предметы первой необходимости, — начал объяснять я. — Государство на предметах роскоши заработало побольше и пустило прибыль на дотации предметов первой необходимости. Ни в одной стране мира, например, хлеб, квартплата и проезд не стоят такие копейки, как у нас. Так что, смысл во всем этом, определённо, есть и, в первую очередь, для простых людей.
Ахмад заметно успокоился и кивнул. Ну и хорошо. Но как он на меня накинулся: «куда ты вляпался⁈». Орёл, ничего не скажешь. Мама в надёжных руках.
Провожали Ахмада всей семьёй, вышли на улицу. Аришка снизошла, наконец, до отца, разрешила себя на руках подержать. Ужас как отвыкла от него. Но ничего, маленькая совсем. Переберется к Петру с Инкой и через год-другой напрочь забудет, что ее в самом раннем детстве кто-то еще воспитывал. Грустно, учитывая, что позабудет про все хлопоты над ней Эльвиры и Апполинарии, но это так.
— Ждём тебя в следующую субботу, — пожал я его протянутую руку, — ни гвоздя, ни жезла.
Мама попросила позвонить ей с работы завтра прямо с утра, чтоб она не волновалась. Ахмад помахал нам рукой и уехал.
Вернувшись домой, женщины занялись детскими вещичками, а мы с Петром обсудили планы на день.
— Мы с мамой, Галиёй и Аришкой поедем сейчас в деревню, — поделился я нашими планами. — Если малая спокойно останется с бабушками, то мы её, пока, там и оставим. А то маме с двумя малышами тяжело будет.
— Я хотел в больницу съездить, — поделился Пётр, — может, Инну переведут сегодня в обычную палату.
— В любом случае надо ехать, — ответил я. — Даже если и не переведут, спроси в реанимации, что ей можно купить вкусненького и принеси, чтоб она чувствовала, что ты рядом. Да и справки наведи про состояние здоровья. Может, скажут, наконец, что-то более определённое?
Пётр кивнул и поднялся. Мы вместе вышли, он уехал, а я пошёл в гараж за машиной.
— Ну, что, дамы, вы готовы ехать? — заглянул я в большую комнату, вернувшись.
— Пять минут! — отозвалась мама.
Выехали мы только минут через сорок. Ну ладно, сам виноват: спросил не взять ли нам хлеба в деревню про запас, а то народу там много. Подал им идею, пришлось заехать в магазин, естественно, купили не только хлеба.
Зато сколько радости было у Аришки и Родьки при встрече. Они сразу убежали цыплят смотреть. Мы с мамой переглянулись.
— Можно смело оставлять, — уверенно сказал я.
Воскресенье пролетело как один миг. Познакомили маму с Трофимом, представив его как соседа и друга семьи. Посидели за столом. Бабуля всё глаза прятала поначалу, видимо, Никифоровна предупредила, что семья уже в курсе, к кому, на самом деле, Трофим в гости ходит.