— Запоминай дорогу, — посоветовал он. — Дальше будешь сам на работу ходить.
Он привёл меня к кабинету начальника Секретариата Пархоменко
— Василий Николаевич, добрый день, — зашёл он в кабинет не постучавшись. — Вот, прошу любить и жаловать — Ивлев Павел Тарасович.
— Приветствую, — сказал седой мужчина под пятьдесят, лощёный, холёный, свежая стрижка, дорогой костюм, золотая булавка в галстуке. Василий Николаевич поднялся и протянул руку сначала Воронцову, а потом и мне. Он оказался среднего роста, пониже меня, с подтянутой фигурой. — Ну, что же, с началом трудовой деятельности, — холодно посмотрел он на меня.
Упс! Похоже, мне тут не рады.
— Ну, я пойду, — сказал Воронцов и протянул мне руку. — Тоже поздравляю, удачи и успехов в трудовой деятельности.
Он ушёл, а я остался с Пархоменко, даже не пытавшимся скрыть своё недовольство.
— Значит, так, — сказал он. — Пойдёшь сейчас к моему первому заму. Это из моего кабинета направо по коридору. Он скажет, что тебе делать дальше.
— Хорошо, спасибо, — ответил я. — Приятно познакомиться.
— Угу.
Не стал его задерживать и вышел из кабинета, а то что-то он мне совсем не рад и не считает нужным это скрывать. Чувствую, хорошенькая рабочая атмосфера меня ждёт.
Кабинет первого зама Румянцева нашёл довольно быстро. На всех дверях имелись солидные таблички. Постучался и приоткрыл дверь в кабинет.
— Кирилл Иванович, можно? — спросил я и сделал шаг внутрь кабинета. — Я Ивлев, новый референт.
— А, заходи, Ивлев, — откинулся в кресле светло-русый мужчина за сорок, в рубашке со свободно завязанным галстуком. — С первым рабочим днём, — произнёс он с интересом, рассматривая меня.
Но у этого, хотя бы, недовольства во взгляде не было, только любопытство. Когда я подошёл, он поднялся, демонстрируя высокий рост и спортивное телосложение и протянул мне руку.
— Слышал про Всемирный совет мира? — затягивая галстук, спросил он меня, снимая со спинки кресла пиджак. — Будешь работать при комитете, который участвует в его работе.
— Первый раз слышу, — откровенно признался я. — Что за Совет мира?
— У-уу, тёмный ты человек, Ивлев, — показал мне рукой, чтобы я двигался к выходу из кабинета. — Пойдём, познакомлю тебя с важными людьми, которые тебе всё расскажут.
Мы спустились с ним на первый этаж. Там он привёл меня к кабинету, на котором золотом по-чёрному было вытеснено «Советский комитет защиты мира». Приплыли… Очень сомневаюсь, что тут будут востребованы мои записки по новинкам науки и техники.
В кабинете стояло два стола и был вход в соседний кабинет, дверь в который была распахнута и не видно было таблички, по которой можно было бы определить, чей он.
Соседний кабинет был пуст. А в кабинете, куда меня привёл Румянцев, за одним из столов, заваленных бумагами, сидел щупленький мужичок под шестьдесят. Весь седой как лунь — и усы, и бородка, и остатки шевелюры отсвечивают серебром.
— Марк Анатольевич, — сходу направился к нему Румянцев, — вы просили секретаря? У нас есть он!
— О! Наконец-то! — обрадованно воскликнул он. — Это просто, праздник какой-то! Неужели секретариат Президиума Верховного Совета снизошёл до Комитета по миру?
— Ну, вот, случилось чудо, Марк Анатольевич. Прошу любить и жаловать: наш новый референт Ивлев Павел Тарасович.
— Очень рад, — суетливо встал из-за стола Марк Анатольевич и протянул мне руку. — Вы не представляете, как я вам рад.
— Почему же не представляю? — взглянул я на кучу бумаг у него на столе.
— О, друг мой, — усмехнулся он, — вы не туда смотрите.
Он вежливо взял меня за локоть и потянул вглубь кабинета, где я увидел мешки. Много мешков. Штук восемь.
— Что это? — ошарашено спросил я.
— Это письма советских граждан, — важно ответил Марк.
— Ну, я пошёл, — сказал Румянцев, ехидно взглянув на меня и вышел из кабинета.
— Марк Анатольевич, а почему их так много? — спросил я, все больше ощущая, что что-то идет совсем не так, как задумывалось.
— Ну так со всей страны письма шлют.
— А почему их все сюда приносят? Причём тут Комитет по миру?
— Так это только наши письма, сынок, — рассмеялся он. — Малая часть из тех обращений, что поступают в Верховный Совет.
— Ну, надо же, — открыл я ближайший мешок. — И что с этим надо делать?
— Читать, регистрировать, суммировать, анализировать. На некоторые отвечать, особенно, на коллективные, с крупных предприятий.
— Ого! — только и сказал я.
И стоило это тех проверок, что я прошёл⁈ И вообще, у нас с Межуевым совсем другой уговор был. Начать прямо сейчас права качать? В первый же рабочий день? Ладно, пока не буду выступать, сначала надо обдумать как следует стратегию поведения. Попробую вначале договориться.
— Марк Анатольевич, я, вообще-то, на свободном посещении, мне факультативную работу обещали. Я же учусь ещё. И с обществом «Знания» тесно сотрудничаю. После учебы выступаю на предприятиях Москвы и Подмосковья.
— Это как, факультативная работа? — удивлённо уставился он на меня.
— Ну, я не могу каждый день работать.
— А сколько ты можешь?
— Договаривались, что я раз в две недели буду писать аналитическую записку, по современному состоянию науки и техники, используя спецхран. Но, раз так дело обернулось, то один раз в неделю все же смогу. Сразу после учёбы.
— Ну, давай, хотя бы, один день в неделю, — с неприкрытым разочарованием в голосе согласился Марк Анатольевич. — Вот как чувствовал, что неспроста тебя ко мне привели. Что что-то не так будет. Расщедрились они…
— Ну, тогда приступим? Покажите, что надо делать?
В первый день мне доверили разворачивать письма, разглаживать их, соединять скрепкой с конвертами и складывать в стопки. От граждан в одну стопку, от коллективов в другую.
Поймал себя на мысли, что проанализировать один человек подписался под письмом или коллектив и то время занимает, а кто-то, ведь, до этого письмо уже вскрыл, прочитал, проанализировал и рассортировал по секторам, комитетам и отделам. Вот, у кого адова работа!
Приехал домой, с непривычки, уставший и разочарованный. Где спецхран? Где запрещённая литература? Где в целом работа, имеющая хоть какой-то смысл? Что изменится, если не читать все эти письма, в которых советские люди осуждали американский империализм и поддерживали голодающих в Африке? Они же просто выплескивают свои эмоции в этих письмах, и к чему что-то делать еще с ними? Неужто МИД или, пуще того, Политбюро, что-то изменит в своей политике из-за того, что доярка Дарья, посмотрев по телевизору сюжет об американской агрессии против Вьетнама, села и написала сюда письмо, требуя вывода войск янки из этой азиатской страны?