Мы с ним пожали всем руки. Сатчан сел в свои «Жигули», а мы с батей сели в наш «Москвич». У отца от возбуждения дрожали руки, но он не пустил меня за руль, сел сам и потихоньку поехал в сторону Проспекта Мира. Он уже, оказывается, договорился насчёт стоянки на территории ближайшего от своего дома ГСК, и мы оставили машину в непосредственной близости от сторожки. Отец пошёл к председателю поговорить об аренде какого-нибудь бокса по моему примеру, а я поехал на электричке домой, клятвенно пообещав, что вернусь вскоре с женой обмывать покупку. Без этого обещания батя меня не отпускал.
Подходя к своему дому, заметил Малину у четвёртого подъезда и моего старого знакомого из поезда, что сейчас работал на ЗИЛе, Серёгу. Аж не поверил своим глазам.
— Серёг! Ты? — воскликнул я ещё издали.
Он привстал с лавки, вглядываясь в меня.
— Паша!
Мы обрадовались друг другу, как будто не вчера виделись последний раз, а год назад.
— Ты чего здесь? — спросил он, ошалело улыбаясь.
— Живу тут, — показал я на соседний подъезд. — А ты какими судьбами?
— Вот, товарищ у нас в коллективе агитбригады новый, — показал он на Малину. — Проставляется за знакомство. Это Роман. Роман, это Павел.
— Очень приятно, — одновременно рассмеялись мы с Малиной.
— Как ты в агитбригаду-то попал? — тут же спросил я Рому. — Ты ж не комсомолец.
— Да, за жабры взял комсорг твой, — ответил Малина. — Он, вообще, про самодеятельность говорил. А про агитбригаду ни слова… Сам, сейчас, удивляюсь.
— Вы как оформлены? — повернулся я к Серёге.
— Не знаю, никак, наверное, пока, — пожал он плечами. — У нас только одно выступление было.
— Ну, ничего, всё впереди, — похлопал я его по плечу.
— Мальчики! — вдруг выглянула из подъезда одна из девчонок, что выступала вчера с Серёгой. — Вы куда пропали?
— Парни, вас потеряли, — подмигнул я Ромке. Наверняка, и вторая подружка там же. — Давай, вливайся в коллектив, — сказал я ему на прощанье, он только улыбнулся в ответ.
Мы пожали друг другу руки, и я пошёл домой, приятно удивлённый. Надо же, как тесен мир.
*
Квартира Томилиных.
Евгения заперлась в спальне и злилась на родителей. Только что между ними произошёл настоящий скандал, в котором мать обвинила, в итоге, её, Женю.
Как только речь зашла о свадьбе, отец сразу потребовал от дочери начать учиться элементарным вещам в ведении хозяйства. Он хотел, чтобы она училась готовить, ходить по магазинам, убираться, хотя бы в своей комнате, стирать и гладить, хотя бы свои вещи.
— Хватит вам по портнихам бегать, — раздражённо опять начал сегодня отец, обращаясь к матери. — Лучше бы научила её, хотя бы, простой суп варить.
— Да, научится, успеет, — отмахнулась мать. — Свадьба единственной дочери один раз в жизни бывает.
— Опозоримся мы с этой единственной дочерью! — воскликнул ей в ответ отец. — Стыдно перед генералом будет. Ничего сама не может. Ни постирать, ни погладить. Ты хоть раз в жизни рубашку мужскую гладила? — обратился он к Жене. — Да кого я спрашиваю⁈ Она даже не видела ни разу, как это делается.
— Юр, да хватит тебе уже, — с недоумением уставилась на него мать. — Ну, что ты нам праздник портишь?
— Я тебе праздник порчу? Да вся твоя жизнь один сплошной праздник! Говорю, готовь дочь к самостоятельной жизни! А ты что делаешь? По портнихам её таскаешь! Достали обе! Лентяйки! Выгоню всех домработниц к чёртовой матери! Вспомнишь, наконец, что в советской стране живёшь. И что такое хозяйством заниматься вспомнишь, мужу обед готовить и рубашки гладить! И ты, — ткнул он пальцем в дочь, — быстро у меня научишься и пыль вытирать, и мусор выносить. Бездельницы две, тунеядки!
Отец хлопнул дверью и заперся у себя в кабинете. Мать испугалась, а за ней и Женя. Отец всегда был человеком серьёзным и слов на ветер не бросал. Мать опомнившись, набросилась на дочь с упрёками, что та могла бы, и правда, начать готовится к самостоятельной жизни. Хоть, с кухаркой иногда рядом стоять, опыта набираться.
— Кому это надо? Мне или тебе? — кричала она на Женю. — Я своё уже отстирала и отгладила! Я, между прочим, руками стирала и на морозе бельё развешивала! И в коммуналке я пожила! И нянь у меня не было! Я два месяца не спала, пока у тебя семимесячной сначала на одном ухе отит был, потом на втором! Я свою спокойную жизнь заслужила, заработала! А тебе всё на блюдечке должны принести с голубой каёмочкой⁈ Хочешь узнать, как простые люди вокруг живут? Продолжай в том же духе, зли отца. Он тебе ни копейкой не поможет! И пальцем ради тебя не пошевелит.
Женя удивлённо смотрела на мать, она представить себе не могла её стоящей над ванной и стирающей бельё. И за что она, вообще, на неё обиделась? Она даже слова отцу поперёк не сказала. Женя скрылась в своей комнате.
Вскоре пришёл Костя. Его проводили в комнату к невесте.
— Привет, как дела? — спросил он.
— Никак, — расстроено ответила Женя. — Отец с матерью поругались из-за меня.
— Что ты натворила? — удивлённо посмотрел он на неё.
— Да, ничего! Честно, — добавила она, видя сомнение на его лице. — Отец разорался, что я не умею рубашки мужские гладить.
— А ты умеешь?
— Не знаю, не пробовала, — честно ответила Женя.
— Надо пробовать, Жень. В жизни всё надо уметь. Мало ли как она повернётся. Вот представь, родители уже старенькие, и твои, и мои, давно на пенсии. Все их знакомые тоже давно на пенсии или, вообще, уже умерли. Мы с тобой можем рассчитывать только на себя, и тут со мной что-то случается. Как ты жить будешь? Когда на тебе и старики, и дети, и муж больной.
Да, разве это будет жизнь? — подумала Женя. — Кому такая жизнь нужна? Бежать надо будет от такого кошмара, и как можно дальше! А лучше и вообще не жениться. Но… если батя домработниц выгонит, у родителей тоже не сахар будет жить. Мать наверняка ее вместо домработницы начнет использовать. Пора, наверное, из дому уходить, а то, глядишь, у отца совсем характер испортится, и он еще что-нибудь похуже придумает. Запишет еще ее на какую-нибудь комсомольскую стройку, и попробуй не поедь… А Костя добрый, с ним наверняка полегче будет. Тем более до постели когда дойдет, подружки говорят, мужики из-за этого дела на что угодно готовы… Она будет добросовестно терпеть все его притязания, а он пусть сам учится себе рубашки гладить. И на домработницу зарабатывает, если есть вкусно захочет.
Поэтому, вслух, подумав, сказала то, что когда-то слышала от бабушки:
— Живы будем, не помрём, — подняла она на Костю свои синие глаза. — Значит, такая судьба.
Костя с удивлением смотрел на неё. Честно признаться, не ожидал, что она так ответит. Может, не такая она и избалованная, как ребята ему усиленно намекают…
*
Москва, секретариат президиума ВС.
Пархоменко вернулся из командировки, утомлённый перелётом. Ещё голова разболелась. Секретарша сообщила о звонке Межуева и о том, что тот ждёт ответного звонка.
Ну понятно! — усмехнулся Пархоменко, проходя к себе в кабинет. — Из-за этого пацана сейчас будет выговаривать. Нажаловался уже, сучонок. Ну, я этому студенту устрою райскую жизнь, он ещё пожалеет об этом! — предвкушал разнос подчинённого Пархоменко, выкладывая документы и пряча их в сейф.
Тут раздался телефонный звонок. Пархоменко снял трубку, секретарша доложила, что это зампред Верховного Совета.
— Василий Николаевич, — услышал он в трубке, — зайди, разговор есть. — велел собеседник тоном, не предвещавшим ничего хорошего.
Что происходит? — ошеломлённо думал Пархоменко, немедленно отправившись выше этажом.