Короче, они исчезли. Никто не знает, преследовали их старики или нет. Хуй их знает, и всё. Однако точно известно, что в карманах клетчатого пиджака преступной парочкой было обнаружено 370 американских долларов, 200 тысяч итальянских лир и кредитная карточка «American express». Впрочем, последняя так никому и не пригодилась. А жаль.
Старая буржуазия теряет бдительность! Но новый либерализм бдит! Въебать бы ему по ебалу! Вот задача, вот цель!
В эту ночь мы особенно сладко трахались в маленьком отеле на окраине Флоренции. Неужели наличие денег так благотворно влияет на наслаждения? Боже, что за похабное существо — человек! Просто невероятно! Гнида!
В БОЛОНЬЕ МЫ ПОДЦЕПИЛИ ДВУХ ПАУКОВ
Следующий вечер мы проводили в Болонье. Настроение умиротворённое. Александр читал Барбаре русское стихотворение, любимое с детства:
Сидела птичка на лугу.
Подкралась к ней корова.
Схватила птичку за ногу.
Ну, птичка, будь здорова!
Голуби ворковали у ног. Вкусно было сидеть в открытом кафе в городе аркад! Вся Болонья в арках.
А Александр и Барбара — в говне! Потому что за один день сытой жизни можно похерить всё своё революционное прошлое. Слабак-человек! Пузырь болотный! Макака!
Ещё одна поэтическая строчка: «Человек съел чебурек...» Пиздык!
Некоторые леворадикальные авторы* считают, что, например, лирика, стихоплётство — это априорно революционная вещь. Хуйня! Иллюзия! Лирику может изготовлять любой мозгоёб: Джон Леннон, Алексей Сурков, Ку-Клукс-Клан... Ебать вас всех в рот, культура окончательно обосралась! Точка.
С другой стороны, некоторые нынешние молодые умники** полагают, что искусство — полное говно и нехуя с ним делать. Они ратуют за новое знание, новые конструкции и деконструкции. Но что есть знание? Нет, правда? Что такое знание и что такое незнание? Мы не знаем ничего. И искусство ещё кое-чему может научить: любви, справедливости, милосердию. А может, мы вообще лемуры? Впрыскивайте в свой позвоночник звёздное дерьмо всех галактик! Но помните:
свинству надо давать по роже там, где вы его обнаружили! Ёбс.
В Болонье Барбара обнаружила, что Александр живёт не один. За его спиной всё время кто-то есть. Иногда этот кто-то высовывается. И показывает Барбаре язык. Это страшно, таинственно и отвратительно. Это неправда. Барбара назвала это явление корошо. Коро-шо питается мозгом, у него антибиотиковый запах. Сучье вымя.
* Raoul Vaneigem, «The Revolution of Everyday Life» (1967).
** Ulrike Muller, Jane Heis, Sandro Droschl.
Что за чушь мы городим?
Но это действительно так! То же самое открыл в Болонье и Александр. За спиной Барбары постоянно маячил монтерлан. Это существо похоже на крота. Но если крот не видит ничего вокруг себя, то монтерлан не видит самого себя. Это вдвойне дико. Чертовщина какая-то. Он, монтерлан, знает, что он есть, что он присутствует, но не хочет самому себе в этом признаться. Он лжёт себе и всем вокруг. Спинная сухотка.
— Пойдём отсюда, — шепнула Барбара.
— Куда? — спросил Александр.
— Куда угодно. Лишь бы вместе.
Мы ушли из кафе в парк. Мы трогали друг друга за пизду и за хуй, за соски и щёки. Мы натёрли друг другу гениталии до красноты. В это время корошо и монтерлан сидели на большом платане неподалёку и неслышно хихикали. Ёбс!
СИНЬОР ДЖАНКАРЛО
Из Болоньи — в Милан. Зрелая, мускулистая, великолепная жопа. Раскормленная, отшлифованная поясница. Итальянский север: промышленность, банки, мода, дизайн. Город пышный, тщеславный, дорогой, разодетый и битком набитый банкнотами. Кабаны, совы, еноты и кобылицы. Золотая ртуть. И где-то в трюмах — кочегары и гладиаторы.
Стоя справа от Миланского собора, Александр позвонил сеньору Джанкарло Полити, издателю. Старый приятель. После инцидента с Малевичем в Амстердаме, журнал «Флэш арт», принадлежащий Полити, долго смаковал детали этой истории. Полити — опытный шо-умэн, он всласть наигрался этим скандальчиком.
«Флэш арт» защищал Александра! На самом деле просто разыгрывал собственную карту. Хи-хи-хи! Старая •ожелтевшая кочерыжка! Хуй с предохранителем. Пу-иок с моццареллой.
Разумеется, всё не так просто. Вы понимаете? Художничек, или поэтишка, или писателишко просто не существуют в этом сволочном мире, если у них нет какой-то известности. А лучше не какой-то, а большой, вопиющей, скандальной! А не то — жалкое прозябание! Маргинальная яма! Нужно играть в масс-медиальные игры — или вы с кляпом во рту, в тёмном чулане общества, дышите пылью фрустрации! Денег — ни хуя, поля для маневра — ни хера, ваши же коллеги вас с говном смешают, пидоры вонючие. Артисты — те же бляди под дождём: мокнут, гниют, друг на друга огрызаются, да на ебанутого клиента надеются. Я всё это уже хорошо знал, когда пёр в Амстердам. Я свои пять месяцев тюрьмы на статейку во «Флэш арте» поменял, сука продажная. Спасибочки, сеньор Полити, век не забуду. Статейка-то оказалась херовенькая, недобросовестная... Ёбс...
Но ведь мы с Барбарой настоящие революционные щенки, вот в чём дело! И сейчас мы в Милане, в отличной форме, с американскими долларами, полный вперёд! Звоним сеньору Полити.
— О, Александр! Рад слышать.
— Я тоже, сеньор Полити. — Будем рады видеть вас. Приходите завтра в семь вечера. Хелена тоже будет рада.
— Спасибо. Могу я придти со своей подругой?
— О, конечно, конечно. Of course. Итак, завтра в семь. See you later.
— See you, сеньор Полити. Best regards for Helena. Bye.
Си ю лэйтэр, аллигэйтор. Приходим в их охуитель-ный, гигантский loft. Здороваемся, улыбаемся, рассыпаемся в любезностях. Кроме нас в гостях какой-то тощий француз с усами Мопассана и долговязая фальшивая парочка. Хи-хи-ха-ха... хи-хи...
С небольшим опозданием выходит сеньора Хелена. О, прекрасная сеньора! Почему-то у неё отваливается челюсть при виде Барбары. Почему? Может быть, чересчур большой возрастной перепад? В самом деле, за столом исключительно старые пердуны. Даже Александр почти что старый пердун плюс инфантильный щенок. Какая-то подозрительная помесь... А Барбара — явная малолетка... А может, сеньоре Хелене не понравились торчащие барбарины сиськи? Кошачья фигура? Охуительные длинные ноги ёбаного подростка? Нос и пальчики нимфетки? Пиздец, пиздец — Барбара за секунду кладёт на лопатки Карен Мюлдер! Кэйт Мосс на карачках! Не говоря уже о Линде Евангелисте... На-оми Кэмпбелл — просто старая хуесоска...
Рассаживаемся за обеденным столом — строго по ранжиру. Сеньор Полити с супругой — по одну сторону стола, рядом с сеньором — субтильный Мопассан. Напротив издателя — Барбара, напротив Хелены — Александр, рядом с ним фальшивая парочка. Блядская буржуйская субординация!
Филиппинская горничная ставит на стол дымящееся блюдо со спагетти.
Тут Барбара и говорит:
— Да какого хрена! Ты чего, козёл, эту девушку эксплуатируешь? Пауза, позвякивание вилок. Бля! Потом сеньор Полити подаёт голос:
— Что вы сказали?
— То и сказала. На хуй ты заставил её на себя работать? Почему это она твои спагетти готовит?
И Барбара тычет пальцем в филиппинку. Бля!
Сеньор Полити, похоже, не находит слов. Мопассан собрался то ли чихать, то ли усраться со смеху. Бля!
Сеньора Полити спокойно говорит:
— Вы против социального неравенства?