Тот с веселым визгом помчался за ней. Вот он уже почти касается ее рукой... Вдруг Таня круто остановилась и подалась в сторону. В следующее мгновение президент растянулся на тротуаре.
- Это все она виновата! - жаловался он, потирая ушибленную коленку.
- Ничего, - сочувственно сказал Сева, - девчонки, брат, они все такие...
- Да нет, - неожиданно захихикал Нулик, - я не про Таню, а про центробежную силу.
И опять все грохнули.
- Нанялся ты, что ли, повторять Магистровы нелепицы? - недоумевал Сева. Бежал по тротуару по прямой линии, потом неожиданно остановился и упал, - ну при чем тут, скажи на милость, центробежная сила?
- А при том, что если бы я бежал не с такой силой, я бы не упал.
- Эх, ты! Мыслитель! Центробежная сила проявляется только тогда, когда тело движется по кривой - ну, скажем, по кругу. Вот едешь ты, например, в такси, и водитель на полной скорости резко разворачивается. И валишься ты при этом набок. Прижимает тебя к боковой стенке машины.
- Или еще, - вспомнила Таня. - Ты крутишь над головой камень, привязанный к веревке. Крутишь все быстрей и быстрей, и веревка при этом натягивается все больше и больше, как струна. И опять здесь виновата центробежная сила. А если ты уж слишком сильно раскрутишь веревку, она может и разорваться.
- Понял, понял! - закричал Нулик. - Веревка разорвется потому, что камешек будет рваться прочь от центра. Отсюда, наверное, и название - центробежная сила! Так?
- Так, да не так, - сказал я.
Ребята удивленно переглянулись.
- Понятие центробежной силы возникло в восемнадцатом веке. Ввел его французский ученый д'Аламбер. Но силу эту он правильно назвал фиктивной, то есть воображаемой.
- Значит, на самом деле центробежной силы не существует?
- И да и нет. Д'Аламбер придумал это понятие для того, чтобы удобнее было изучать движение тела по кривой.
- Чепуха какая-то! - рассердился президент. - Сила воображаемая, а веревку разорвала!
- Ну, это дело тонкое. В двух словах не объяснишь. Опять-таки - всякому овощу свое время. А что касается Магистра, то он просто-напросто забыл закон Ньютона. Забыл о том, что всякое тело стремится сохранить либо покой, либо прямолинейное равномерное движение. Это свойство тел называется инерцией. И когда Единичка, которая тянула Магистра за руку, внезапно остановилась, тот, все еще продолжая двигаться по инерции, споткнулся и чуть было не упал.
- Наверное, по той же причине он и с верблюда свалился? - предположил президент.
- Ну нет! Если он и свалился с верблюда, то совсем не поэтому.
- Так отчего же?
- Чего не знаю, того не знаю. Может быть, просто заснул и ему все это приснилось. Потому что наяву было бы совсем иначе. Как бы высоко Магистр ни подпрыгнул в седле, опускаясь, он неизбежно снова шлепнулся бы обратно в седло. И дело тут все в той же инерции. Подпрыгнув, Магистр одновременно продолжал бы двигаться по инерции в том же направлении и с той же скоростью, что и верблюд.
- С верблюдами наш дорогой математик вообще что-то напутал, - сказал Сева. - Ведь верблюды эти, по всему видно, были из породы дромадеров: недаром они шли в Сьеррадромадеру! А у дромадера всего только один горб. Так что сидеть между двумя верблюжьими горбами Магистр никак не мог.
- Это что! - вспомнил президент. - Он ведь еще уверял, что на вокзале были верблюды с любым количеством горбов. А у них сроду больше двух не бывает...
- Бедные дромадеры! - вздохнул Олег. - Вот и доказывай после этого, что ты верблюд!
РЕПОРТАЖ РАССЕЯННОГО МАГИСТРА
От баобаба к Кактусу
Мое предыдущее сообщение, если не ошибаюсь, кончалось тем, что я пришел в отчаяние. Вы, конечно, помните, что на то были причины: неуловимый Джерамини снова ускользнул из-под самого моего носа.
Обдумывая, что делать дальше, я рассеянно скользил взглядом по стенам кафе и вдруг заметил на одной из них знакомый с детства портрет. Могу поклясться, что видел его сто, если не тысячу раз. Но вот кто на нем изображен, этого я припомнить не мог. Со мной, знаете ли, такое бывает, особенно когда дело доходит до музыки: мотив я узнаю мгновенно, но откуда он и кто его сочинил, вспомнить не в состоянии. Так было бы и с этим портретом, если бы Единичка тоже не увидала его и не закричала: "Ломоносов!"
Ах я, беспамятный суслик! Как же я сразу не догадался, что это был именно он, Михайло Васильевич! Но больше всего обрадовало меня то, что даже в такой отдаленной от России стране знают и чтут нашего великого соотечественника. Нет, что ни говорите, для науки границ нет!
Однако, возликовав, я тут же снова огорчился. Дело в том, что под портретом Ломоносова, как водится, были напечатаны даты его рождения и смерти: восьмого дробь девятнадцатого ноября 1711 года и четвертого дробь пятнадцатого апреля 1765 года. Сперва я не понял, что означают эти дроби, но потом догадался, что числа указаны по старому и новому стилям календаря. Ведь в 'России времен Ломоносова лето-счисление велось по старому стилю, а в наши дни - по новому. Но огорчило меня не это, а то, что даты были вычислены неправильно. Как известно, числа старого и нового стилей расходятся на 13 дней. Следовательно, Ломоносов родился не восьмого дробь девятнадцатого, а восьмого дробь двадцать первого ноября и умер не четвертого дробь пятнадцатого, а четвертого дробь семнадцатого апреля.
Разумеется, я тут же красным карандашом исправил ошибки.
Увидев это, хозяин кафе покачал головой и вздохнул. Ему, очевидно, было крайне неприятно, что я обнаружил столь грубые погрешности. Но вдруг лицо его просветлело. Он подошел к нашему столику, широко улыбнулся и протянул мне обе руки.
- Только сейчас догадался, с кем имею честь, - сказал он с веселым удивлением. - Вы знаменитый Магистр Рассеянных Наук!
Надо сказать, слова его не произвели на меня ошеломляющего впечатления: я уже успел привыкнуть к своей мировой известности. И все же дружелюбие и почтительность этого человека не могли оставить меня равнодушным. Я воспылал к нему таким доверием, что посвятил в причины моего визита в Сьеррадромадеру. Конечно, это было рискованно, но чутье подсказывало мне, что я имею дело с человеком порядочным. И я не ошибся. Выслушав меня, симпатичный малый очень расстроился.
- Жаль, что я всего этого не знал раньше, - сказал он сокрушенно, - не то, будьте уверены, уж я бы помог вам задержать этого Джерамини и его Мини. Впрочем, - добавил он, - у меня, кажется, есть средство помочь вам и сейчас. Слушайте меня внимательно..
Ну, этого он мог бы и не говорить - я всегда слушаю внимательно!
- Должен вам сказать, - начал хозяин, понизив голос и опасливо оглядываясь, - должен вам сказать, что ежедневно ровно в три часа я закрываю кафе и отправляюсь на кухню обедать. Но сегодня, как на грех, часы мои остановились. Вероятно, я забыл их завести на ночь. Ну, а когда стоят часы, их нам заменяет желудок. Как это говаривал ваш великий Пушкин? "Желудок - верный наш брегет..." Итак, почувствовав сильный голод, я понял, что время обеда наступило. Но только я запер входную дверь на задвижку, как у порога появился дон Альбертино Джерамини, а с ним какая-то девочка лет одиннадцати-двенадцати, - лицо для меня новое.
"Что это вы так рано запираете?! - крикнул Джерамини, указывая на свои наручные часы. - До трех еще целый час!"
Вот и верь после этого классикам! Выходит, голод напал на меня задолго до привычного времени! Ну, я, разумеется, впустил дона Джерамини с его юной спутницей, извинившись за несвоевременный перерыв. Джерамини, однако, великодушно отпустил меня, сказав, что я могу запереть кафе и спокойно отправляться обедать, а уж он - так и быть - сам нальет себе и своей спутнице по чашечке кофе. Я поблагодарил его, завел и поставил часы на два и отправился в кухню, собираясь подкрепиться жареной уткой, но, зайдя за прилавок, заметил, что из трубы сочится вода. Тогда я пошел в кухню, развел немного цемента и полез под прилавок, чтобы заделать трещину.
Джерамини и его спутница сидели ко мне спиной и ничего этого не заметили. Таким образом, я нежданно-негаданно стал свидетелем их разговора.
"Ну, - сказал Джерамини, - теперь мы одни. Поэтому повесь уши на гвоздь внимания и слушай вовсю то, что я тебе скажу. Сегодня ровно в пять ноль-ноль вечера ты должна быть у большого баобаба - у того, что растет при входе в ботанический сад. Там тебя будет ждать человек с черной повязкой на левом глазу. Собственно, я должен был встретиться с ним сам, но обстоятельства заставляют меня срочно ехать дальше. Одноглазый даст тебе конверт. Спрячь его хорошенько, немедленно отправляйся по указанному на нем адресу и вручи кому положено. Только смотри береги его. Не показывай никому! Понятно?"
"Понятно", - ответила девочка.
"Хорошо, что понятно, - похвалил Джерамини. - Но это еще не все. Не думаешь ли ты, что одноглазый отдаст конверт первой попавшейся девчонке? Ничего подобного! Чтобы получить конверт, надо знать пароль".
Тут Джерамини вынул из кармана какую-то бумажку (я это увидал сквозь щель в прилавке).
"Видишь, - сказал он, - это один колумб. Вернее, половина колумба, потому что я разрезал целый колумб на две равные части. Не просто разрезал, а так, что серия ассигнации - а это всегда четырехзначное число - разделилась пополам и на обеих половинках осталось по две цифры. Так вот, левая половинка этого колумба находится у одноглазого, правую же я передаю тебе. Встретившись, вы сложите обе половинки колумба, и серия на нем снова станет четырехзначным числом".
"Но какие цифры должны быть на той половине колумба, что у одноглазого?" спросила девочка.
"Ну, тебе это ни к чему! - строго сказал Джерамини. - Да и одноглазый тоже не знает, какие цифры остались на твоей части колумба".
"Так как же он догадается, что я это я?"
"О, тут механика хитрая! - усмехнулся Джерамини. - Цифры серии подобраны особенным образом и представляют собой замечательное число. Одноглазый вычтет из этого четырехзначного числа оба двузначных, находящихся на обеих половинках колумба, а потом разделит эту разность на 99".