- Вы, Тамара, - тоже из второго! - не могу я удержаться, чтобы не уколоть ее в больное место.
- Да, пока... - говорит она спокойно. - Иван Константинович уже возбудил ходатайство о моем переводе в первое отделение... Не сегодня-завтра меня переведут. И тогда я буду с ними, с подругами моими.
В душе моей - целая буря невежливых напутствий: "Скатертью дорожка!", "К черту!.." Я еле удерживаюсь от того, чтобы не выпалить это вслух.
Между тем Тамара так же спокойно и непринужденно продолжает:
- Иван Константинович, кстати о журфиксах: надо все-таки обновить здесь сервировку. Что за чашки, что за тарелки, боже мой! Как в трактире...
- Обновим, птичеиька, обновим! - добродушно соглашается Иван Константинович. - Возьми завтра с собой Шарафута и ступай с ним по лавкам, делай покупки.
- Дедушка! - вдруг встает Леня во весь рост из-за самовара. - Я желаю тоже! У Тамарки будут через одну субботу журфиксы - ну, а у меня пусть будут в свободные субботы жирфуксы. Гениально, правда?
- Гениально! - расплывается Иван Константинович. - Просто гениально! А кого ты пригласишь?
- Ну, первую, конечно, вот эту! - показывает Леня на меня. - Шашуру... Придешь, Шашура?
- Конечно, приду!.. Если мама позволит...
Мама с улыбкой кивает головой.
- Потом приглашу одного моего одноклассника - он очень хорошо играет на скрипке, а я буду аккомпанировать ему на рояле. И сестру его позову - она ни на чем не играет, она стихи пишет, очень славная. На Тамаркиных журфиксах будет ржать Ляля-лошадь, а на моих жирфуксах будет замечательная музыка! Дедушка, придете слушать?.. Тетя Лена, дядя Яков, придете?
Ну бывает же на свете такое! Все бессердечие, все чванство, надутая спесь - сестре. А вся милота человеческая - ее родному брату!
- Да, забыл! - спохватывается Леня. - Мне, дедушка, новой посуды не надо: чай у меня будет разливать Шашура, а она, черт косолапый, все перебьет, и тогда...
Фраза остается недоконченной: я бросаюсь к Лене, чтобы надрать ему уши; он убегает, мы с хохотом носимся по квартире.
- Чура-чура! - кричит Леня. - Я придумал роскошную вещь: в концерте жаба Милочка споет романс, а попугай Сингапур спляшет камаринского. Плохой жирфукс, что ли?
- Не жирфукс, - поправляет Тамара, - а журфикс.
- Вот-вот: у тебя - журфикс, а у меня - жирфукс...
Как всегда, Иван Константинович и Леня провожают нас домой. Взрослые идут позади, мыс Леней - впереди.
- Вся беда, - говорит вдруг Леня, - что Тамарка - наоборотка.
- Это что еще значит? - удивляюсь я.
- Ну, наперекорка - вот она кто! Бабушка наша, Инна Ивановна... - Голос Лени вдруг обрывается, потом он продолжает очень ласково, очень нежно: - Я думаю, такой бабушки ни у кого на свете нет и не было! До того она была добрая, так любила нас... А Тамарка с ней такая была хамка! Никогда не подойдет, не приласкается, слова доброго не скажет... А дедушка наш... он, конечно, нас тоже любил, но сколько раз, бывало, он Тамарку шлепал, даже по щекам бивал! И что ты думаешь? Она в дедушке души не чаяла, она ему в глаза глядела, она его и дедусенькой, и дедунчиком... Понимаешь?
- Понимаю. Она - неблагодарная, вот она кто.
- Во, во, во! - кивает Леня. - Это верно: неблагодарная!
- И Ивана Константиновича она не ценит! - говорю я сердито. - Ка-а-ак она с ним противно разговаривает! Сервировку ей новую подавай! Для журфикса!
Мы и не догадываемся, до чего печально обернется дело с этим Тамариным журфиксом!
В назначенную субботу все должно состояться. Я не интересуюсь этим балом - я ведь не пойду! От Лени, который забегает к нам каждый вечер, я узнаю все новости и подробности; Тамара купила посуду - с ума сойти! Чашки обалдеть! Готовится угощение - ба-а-атюшки!
В субботу, перед третьим уроком, когда кончается маленькая перемена, я случайно натыкаюсь в коридоре на группу девочек. Тамара, прощаясь со своими "знатными" подружками и махая им рукой, кричит:
- Так помните: сегодня в шесть часов я вас жду!
- Придем, придем!
- Обязательно!
- Непременно придем! - кричат они ей, уходя в свое первое отделение.
А ровно через час, когда кончился третий урок и начинается большая перемена, Дрыгалка задерживает нас в классе. Удивительно, до чего она обожает портить нам большую перемену! Все стремятся выбежать из класса в коридор, завтракать, шуметь, а Дрыгалка непременно сократит перемену: хоть на пять минуток, хоть на минуточку, да сократит!
- Хованская! - вызывает Дрыгалка.
Тамара встает.
- Ваш дедушка подавал заявление о переводе вас в первое отделение?
- Нет, мой дедушка - князь Хованский - умер. А заявление подавал мой опекун, доктор Рогов.
Дрыгалка делает удивительно противное, насмешливое лицо и говорит с насмешкой:
- Ваш дедушка был князь? Вы в этом уверены?
- Он мне так говорил...
- Ах, он вам "говорил"? - уже открыто издевается Дрыгалка. - А вам известно, что такие вещи доказываются не словами, а документами?
Тамара молчит. Она очень бледна, и по губам ее пробегает что-то вроде мелкой судороги.
- Дедушка говорил мне... - выжимает она из себя наконец с усилием, что наша грамота на княжество утеряна... но что мы все-таки князья.
- Ну, так вот, - с торжествующей интонацией продолжает Дрыгалка, свободных мест в первом отделении нет. Дирекция готова была - для такого случая! - перевести кого-нибудь из первого отделения к нам во второе, а вас перевести от нас в первое. Но никаких документов о том, что вы - княжна, не имеется. Вы не княжна, а самозванка! И вас в первое отделение не переведут!..- Затем, обращаясь к нам, Дрыгалка говорит, словно точку ставит: - Можете идти в коридор, медам!
И сама уходит из класса. Девочки со своими завтраками бегут в коридор. Часть девочек осталась в классе, в том числе и я. Я стою и боюсь поднять глаза. Боюсь посмотреть на девочек и увидеть: а вдруг они злорадствуют по поводу Тамары?.. И боюсь взглянуть на Тамару: а вдруг она плачет?
Но нет, девочки тоже не смотрят на Тамару, словно ничего не произошло. Мы выходим из класса группкой. Обернувшись в дверях, я вижу, как Тамара, очень бледная, поспешно, роняя вещи на пол, укладывает все свое классное хозяйство в сумку...
Выйдя в коридор, Меля запускает зубы в кусок пирога с капустой и говорит почти нечленораздельно:
- А ну его к богу, княжество это! Одна морока!
Остальные молчат. Но лица у них серьезные: сцена Дрыгалки с Тамарой произвела на всех тяжелое впечатление.