Дрейфус подозвал офицера связи и принялся тихо диктовать приказы. Дорсет знала, что ей следовало бы прислушаться и проверить, не упустил ли он что-нибудь, однако, прослужив с Дрейфусом более года, она усвоила, что этот человек просто не способен допустить ошибку. Кроме того, она не могла заставить себя оторвать взгляд от дисплея на котором отображалось как по орбите вокруг Самовара распределялись корабли Народного Флота.
Если оценивать тоннаж, гибель эскадры Иржин не являлась тяжким ударом по боеспособности Королевского Флота, однако Дорсет понимала: самое страшное - это не уничтоженные корабли и даже не ужасные людские потери. Практически мгновенное и полное уничтожение целого оперативного соединения навсегда останется на скрижалях военной истории как темное пятно на боевой репутации Альянса, и в первую очередь Королевского Флота.
Разумеется, хевенитам и прежде случалось одерживать победы, но ни одна из них не была столь блистательной и безоговорочной. Никто на Мантикоре даже не задумывался о возможности подобной катастрофы.
"Ну что ж, - мрачно сказала себе Дорсет, - значит, мы ошибались. Недооценивали неприятеля. Судя по плотности огня, они использовали не только бортовые пусковые установки, но и ракетные подвески. Они перехитрили нас, превзошли на избранном ими участке численностью и огневой мощью. Здесь им удалось победить. Где и когда они попытаются проделать такой же трюк в следующий раз?"
Этого Дорсет, разумеется, не знала. Точно она сейчас знала лишь следующее: во-первых, ей надо во что бы то ни стало предупредить своих, пока и другие корабли не угодили в ловушку, в которую превратилась система Адлера, а, во-вторых, как бы ни сложилась ее дальнейшая карьера, она и ее подчиненные навсегда останутся людьми, ставшими свидетелями величайшей трагедии в истории Королевского Флота - и ничего не сделавшими, чтобы ее не допустить. Их вины в случившемся не было, возможности хоть как-то повлиять на ситуацию - тоже. Но она знала, что это уже не имеет значения.
- "Рондо" и "Сказитель" готовы, - тихо доложил лейтенант-коммандер Дрейфус, и Дорсет кивнула:
- Очень хорошо, Арни. Отправьте на сенсорные платформы команду самоуничтожения, и мы стартуем.
Глава 11
Будучи человеком далеко не молодым, Говард Клинкскейлс уже очень давно избавился от обыкновения конфузиться на публике. Начав службу шестьдесят семь стандартных лет назад, причем даже не кадетом, а рядовым гвардейцем, он к тридцати шести годам получил чин бригадира дворцовой гвардии, а ко времени реставрации Мэйхью уже был генералом и министром безопасности планеты. Сохранив свой пост и при отце нынешнего Протектора, Говард успешно боролся с маньяками и психопатами, обычной уголовщиной и организованной преступностью, заговорами, мятежами и политическим терроризмом
Людей, знавших Говарда до вступления Грейсона в Альянс, поражало то, что этот давно сложившийся профессионал воспринял потрясшие его родной мир до основания социальные перемены достаточно спокойно. На момент подписания союзного договора с Мантикорой ему было под восемьдесят, и он имел стойкую репутацию реакционера, не отличающегося вдобавок широким кругозором. Даже самые близкие друзья не назвали бы его выдающимся человеком. Разумеется, он не был глупцом и за столь долгую жизнь приобрел определенный и, как хотелось верить ему самому, небесполезный опыт, однако признаков гениальности никогда не выказывал. Многие полагали, что старый служака непременно отвернет преобразования, подрывавшие привычный с детства жизненный уклад, однако думавшие так проглядели три качества, позволившие ему достигнуть высокого положения: неистощимую энергию, неколебимое чувство долга и безжалостную честность.
Именно последнее качество сыграло определяющую роль в его выборе, ибо в отличие от многих людей, честных по отношению к своим обязанностям и другим людям, Клинкскейлс никогда и ни при каких обстоятельствах не допускал самообмана. Соответственно, он скорее отправился бы в полет без антигравитационного пояса, чем решил закрыть глаза на правду лишь потому, что правда эта ему неприятна.
Бенджамин Девятый назначил его регентом Хонор Харрингтон, ибо в глазах Протектора верность Клинкскейлса долгу являлась лучшим страховым полисом. Представлялось несомненным, что Говард будет служить своему землевладельцу и лену наилучшим образом, а тот факт, что его консервативные воззрения были прекрасно известны всем традиционалистам планеты, придавал назначению особый политический смысл. Как полагал Протектор Бенджамин, это должно было стать примером для реакционеров, среди которых насчитывалось немало ценных специалистов: если уж Клинкскейлс может мириться с не радующими его лично переменами, то почему бы и другим не забыть о разногласиях и не потрудиться на благо родины?
Правда, все обернулось не совсем так, как задумывалось. Разумеется, пример Клинкскейлса оказал определенное воздействие на здравомыслящих консерваторов, но это не мешало фанатикам плести заговоры против Хонор и реформ Мэйхью. По большому счету иначе и быть не могло: едва ли стоило надеяться, что одно политическое назначение заставит закоснелых реакционеров изменить свои взгляды. Однако принятие Клинкскейлсом новой должности привело к результату, которого Бенджамин никак не предвидел и к которому, пожалуй, не стремился. Старик не превратился в радикального реформатора, зато постепенно стал воспринимать происходящие перемены как благодетельные. По долгу службы ему пришлось вести огромную организационную работу - последний новый лен был создан на планете семьдесят два стандартных года назад, находясь при этом в постоянном контакте с Хонор Харрингтон. Он не только вынужден был признать, что женщина может обладать способностями, отвагой и что, пожалуй, важнее всего - чувством долга, ничуть не уступающим его собственному, но и оказался перед необходимостью лично, собственноручно претворять в жизнь реформаторские идеи, трудясь над чистым холстом, каким стал для него новообразованный лен Харрингтон.
Надо отдать старику должное: несмотря на естественную для почтенного возраста приверженность минувшему, он сумел адаптировать свое мышление к происходящим переменам. Сам Клинкскейлс по-прежнему считал себя консерватором, старающимся минимизировать вред, проистекающий из требований наиболее радикальных реформаторов, однако на практике выходил далеко за рамки консерватизма. Сама Хонор порой удивлялась его суровым отзывам о "смутьянах", пытающихся повернуть историю вспять.
Всякий, набравшийся мужества напрямую спросить Говарда, что заставляет его поддерживать новшества, получил бы весьма простой ответ: долг перед землевладельцем. Не удовлетворившись и проявив настойчивость, упрямый интервьюер после долгих трудов смог бы добиться признания в том, что помимо долга регент руководствуется и глубоким личным уважением, которое стал испытывать к Хонор, познакомившись с ней поближе. Однако Клинкскейлс никогда не раскрыл бы перед посторонними подлинного отношения к этой женщине, к которой при всем признании за ней достоинств воина, вождя и правителя он испытывал... отцовские чувства. Говард гордился ею, гордился искренне и глубоко, как мог бы гордиться родной дочерью, - но, пожалуй, убил бы на месте всякого, позволившего себе намек на его чувства. Подобно многим людям, испытывающим сильные, глубокие переживания, он всячески старался скрыть их от окружающих. К этому его приучила и работа в службе безопасности: он не мог позволить себе проявлять эмоции, не рискуя обнаружить свои уязвимые места. Внешняя бесстрастность стала для него привычной маской, из чего, однако, вовсе не следовало, будто регент не отдает себе отчет в том, что и как чувствует он на самом деле.
Отчасти именно поэтому его в настоящий момент терзало беспокойство. Хонор покинула лен, оставив горы незавершенной работы. Хуже того, не объяснив подлинной причины своего скоропалительного отлета. Разумеется, она дала целую кучу правдивых объяснений - он знал, что леди Харрингтон никогда не лжет, и сомневался в том, что она вообще умеет говорить неправду, однако все эти аргументы к истинной причине отношения не имели. И Говард не мог не тревожиться, ибо считал заботу о своем землевладельце первейшим долгом регента. Если в свое время Хонор не заставил покинуть планету даже заговор недоброй памяти фанатиков лорда Бёрдетта и брата Маршана, значит, сейчас ею двигало нечто весьма серьезное, а стало быть, заслуживающее самого пристального внимания.
Но даже это, со вздохом признался себе Говард, наблюдая за спуском шаттла, объясняло его дискомфорт лишь частично. Имело значение и то, что, даже проводя в жизнь реформы, в глубине души он оставался старомодным грейсонским патриархом. Он признавал, что в галактике имеются женщины (в том числе и уроженки Грейсона), ничуть не уступающие по способностям ему самому, но сердце продолжало протестовать. Для того чтобы признать за конкретной женщиной право считаться равной мужчине, он должен был сам убедиться в наличии у нее необходимых качеств. Говард находил такой подход - равно как и неизбывное покровительственное отношение к женщинам - устаревшим и честно старался изжить в себе этот недостаток. Однако он пришел к выводу, что былые представления укоренились в нем слишком глубоко и освободиться от них полностью ему не удастся никогда. И вот сейчас ему предстояло вновь столкнуться с той же проблемой, ибо на катере к нему летел блестящий специалист, высококлассный профессионал... и при этом женщина. Тот факт, что прибывающая женщина была матерью его землевладельца, а стало быть, входила в число двух или трех сотен самых важных персон на этой планете, ничуть не менял сути дела. А уж место ее рождения и воспитания резко усугубляло ситуацию.
Доктор Алисон Чоу Харрингтон родилась на планете Беовульф в системе Сигмы Дракона, славившейся своими более чем либеральными обычаями в сексуальной сфере. Обычаями, при ознакомлении с которыми вставали дыбом волосы даже у уроженца Мантикоры, не говоря уж о благонравном грейсонце. Правда, сам Клинкскейлс считал, что многие, особенно самые пугающие слухи нужно считать домыслами, однако возникли они все же не на пустом месте. Но все признавали, что, помимо своеобразных взглядов на секс и семейную жизнь, Беовульф одарял человечество лучшими специалистами в области медицины.
Катер приземлился, и открывшийся люк заставил Говарда прервать размышления. Бросив взгляд на выдвинувшийся трап, он повернул голову и кисловато улыбнулся Миранде Лафолле. Ответная улыбка представляла собой смесь лукавства и сострадания, а сидевший рядом с Мирандой Фаррагут хихикнул на свой кошачий манер. Еще не успев как следует разобраться в характере древесного кота, Клинкскейлс заподозрил, что по части чувства юмора Фаррагут очень похож на Нимица. Однако Нимиц, проведя среди людей сорок лет, приобрел определенный лоск, которого молодому коту явно недоставало. Он выказывал пристрастие к примитивным, грубоватым розыгрышам. Правда, Миранда провела с ним серьезную беседу о правилах приличного поведения в обществе, и Клинкскейлс тешил себя надеждой на то, что ее увещевания не пропадут втуне.
Оркестр грянул "Гимн Харрингтон", и он спохватился, вспомнив, что сейчас не до размышлений о Фаррагуте. "Гимн землевладельцев" по протоколу исполнялся лишь при встрече самого землевладельца, однако любого члена семьи леди Харрингтон подобало встречать гимном лена. Выстроившиеся в две безупречные шеренги по обе стороны дорожки от эскалатора к терминалу и одетые в зеленые, как трава на лужайке возле посадочной площадки, мундиры, харрингтонские гвардейцы вытянулись по стойке "смирно". Ступившая на трап миниатюрная женщина замерла на середине шага.
При виде Алисон Харрингтон Клинкскейлс заморгал: зная, что мать Хонор уступает ростом дочери, он все же не ожидал увидеть такую малютку. У него просто не укладывалось в голове, что эта низкорослая даже по грейсонским меркам женщина произвела на свет Хонор, превосходившую ростом практически всех жителей лена, включая и самого Клинкскейлса.
Растерянность новоприбывшей явно объяснялась тем, что никто не предупредил ее о торжественной встрече. Конечно, будь сама землевладелец на месте, она, скорее всего, предпочла бы просто прилететь к посадочной площадке на аэрокаре и увезти мать к себе без всех этих "смехотворных церемоний". Клинкскейлс, разумеется, не мог позволить себе подобное нарушение этикета, однако мысленно выругался: надо было не ошарашивать гостью, а уведомить ее обо всем заранее.
Впрочем, замешательство длилось недолго, и его почти никто не заметил. Быстро совладав с растерянностью, доктор Харрингтон расправила плечи и продолжила спускаться по ступеням, в то время как Миранда, Клинкскейлс и Фаррагут двинулись ей навстречу. В отличие от Хонор Миранде не хватало сил, чтобы носить кота на плече, однако он вполне довольствовался тем, что, царственно распушив хвост, вышагивал между ней и Клинкскейлсом с таким видом, будто оркестр и почетный караул присутствуют здесь исключительно ради него. Идеально рассчитав время, встречающие оказались в двух шагах от подножия трапа как раз к тому моменту, когда доктор Харрингтон шагнула с последней ступеньки. Она подняла на них взгляд, и в ее миндалевидных, совсем как у дочери, глазах загорелся проказливый огонек.
- Вы, должно быть, лорд Клинкскейлс, - сказала она, протягивая ему руку.
Говард не пожал ее, а согласно этикету поднес к губам, и на щеках Алисон появились ямочки.
- К вашим услугам, миледи, - ответил он, и ямочки сделались еще глубже.
- Надо же, "миледи", - повторила она вслед за ним. - Выходит, дочурка была права. Чувствую, мне здесь понравится.
Брови Клинкскейлса выгнулись дугой, но гостья уже повернулась к Лафолле.
- Вы, конечно же, Миранда, - сказала она, протягивая молодой женщине руку. - А это, - она наклонилась, чтобы подать руку и древесному коту, если не ошибаюсь, Фаррагут.
Кот уверенно, на манер Нимица, обменялся с ней рукопожатием, и она рассмеялась:
- Следует ли мне считать, что кто-то из вас сподобился сомнительного счастья быть принятым?
- Это я, миледи, - с улыбкой ответила Миранда.
- В таком случае, очень рада за вас, - сказала доктор Харрингтон, обняв служанку за плечи.
- Спасибо, миледи.
Клинкскейлс молча прислушивался к разговору. По правилам его молодости общаться с высоким гостем следовало в первую очередь ему, а не Миранде. Впрочем, в прежние времена столь высокий гость не оказался бы женщиной, да и старые правила уже вышли из моды. Да что там, он мог лишь порадоваться тому, что две женщины с ходу нашли общий язык: это давало ему возможность как следует присмотреться к новоприбывшей и составить о ней мнение.
Ее кровное родство с землевладельцем можно было безошибочно определить с первого же взгляда - по огромным, темным, миндалевидным глазам. Однако этим сходство матери с дочерью не исчерпывалось. Черты лица доктора Алисон поражали изяществом пропорций, хотя некоторые отклонения от идеала указывали, что в данном случае красота являлась природной и не имела отношения к достижениям биоскульптуры. Леди Харрингтон обладала почти теми же чертами, однако в сравнении с утонченностью облика матери выразительное лицо дочери было высечено гораздо резче. Создавалось впечатление, будто кто-то, пройдясь по нежному профилю суровым резцом, обнажил скрытую под наружной мягкостью силу, придав Хонор сходство с соколом.
Говард прекрасно знал, что доктор Харрингтон на два года старше его, однако принять этот факт ему было трудно. Он уже свыкся с юным обликом Хонор, но та, по крайней мере, по возрасту годилась ему в дочери. А вот ее мать в такие-то годы не имела и намека на седину! Ни единой морщинки! Правда, Алисон не выглядела моложе дочери, но методику пролонга разработали именно на Беовульфе, и относившейся ко второму поколению реципиентов доктору Харрингтон с виду можно было дать на несколько лет меньше, чем Миранде. А тут еще заставлявший Клинкскейлса нервничать озорной блеск в ее глазах...
"Что за дурацкие мысли, - строго сказал себе регент. - Как бы ни выглядела эта особа, ей уже почти девяносто стандартных лет, не говоря уже о том, что она выдающийся врач, один из ведущих генетиков Звездного Королевства и мать его землевладельца."
Но, как он себя ни урезонивал, ему не удавалось забыть о шальных огоньках в ее взоре... или не обращать внимания на то, как она одета.
Говард Клинкскейлс ни разу не видел Хонор в гражданской мантикорской одежде - только в мундире или в платье грейсонского фасона. Зато ее мать красовалась в короткой, до талии, темно-синей жакетке, надетой поверх сшитой на заказ из кремового шелка со Старой Земли и стоившей, наверное, несколько сот мантикорских долларов блузки. Слава богу, не прозрачной, но вызывающе тонкой. Выполненные из серебра, поражавшие изысканной простотой украшения контрастировали с кожей цвета сандалового дерева, а элегантные слаксы были выбраны в тон к жакету.
До вступления Грейсона в Альянс ни одна женщина не появилась бы на людях в наряде, столь откровенно подчеркивающем формы. В случае с Хонор можно было отговориться (хотя закоренелые реакционеры этой отговорки не принимали) тем, что она - офицер Королевского флота и носит предписанный Уставом мундир, но ее мать на службе не состояла и такого оправдания не имела.
"Впрочем, Говард, эта женщина и не нуждается ни в каких оправданиях! сурово укорил себя регент. - Причем не только потому, что она мать леди Харрингтон, но и потому, что "фривольность" в ее облике есть лишь плод твоего дурного воображения. Да и в любом случае никто не может отказать ей в праве одеваться так, как принято на Мантикоре. И если нам на нашей отсталой, захолустной планете трудно с этим смириться, то это не ее проблема, а наша!"
Он глубоко вздохнул. Приток воздуха помог привести мысли в порядок, однако где-то глубоко внутри сохранилась мерцающая искорка беспокойства.
Это все ее глаза, подумал он. Огоньки в глазах, так похожих и вместе с тем так не похожих на глаза его землевладельца. На Грейсоне, где на протяжении тысячелетия единственным достойным жизненным поприщем для женщины считалось поприще жены и матери, девочки рождались втрое чаще мальчиков, вследствие чего даже многоженство не спасало от нехватки мужчин. Местные красавицы умели бороться за свое счастье, хотя и ухитрялись сохранять при этом внешнюю благопристойность. Говард видел такие же огоньки во многих женских глазах и знал, что они свидетельствуют о желании очаровывать и пленять. Правда, он привык видеть их в очах юных прелестниц, но отразившийся во взгляде Алисон Харрингтон жизненный опыт ничуть не убавлял опасного озорства.
Говард Клинкскейлс не испытывал ни малейших сомнений в том, что в своей профессии мать выкажет не меньшую одаренность, нежели дочь - в своей, но полагал, что в некоторых других отношениях между ними обнаружится различие. Неожиданно для себя он сообразил, что какая-то часть его "я" с нетерпением ожидает столкновения этой особы с ревнителями старины. Перспектива пугала, но не могла и не волновать: ему нравились блеск ее глаз и нескрываемый вкус к жизни. О том чтобы пришпилить такую женщину на булавку и сделать украшением чьей-то коллекции, и мечтать не приходилось.
* * *
- ...а это ваш кабинет, миледи, - сказала Миранда, входя в просторное, великолепно оборудованное помещение.
Проследовав за ней, Алисон Харрингтон огляделась по сторонам и подняла брови, подивившись продуманности обстановки. Компьютерное и коммуникационное оборудование превосходило даже то, что имелось у нее на Сфинксе, хотя этому едва ли стоило удивляться. Дочь обещала оснастить Генетическую клинику имени Дженифер Чоу (в честь бабушки Хонор) по последнему слову медицинской техники - и обещание свое выполнила. Она не поскупилась на расходы, и Алисон ощутила прилив гордости. Конечно, ей было известно, что личное состояние дочери достигло величины, при которой даже такие траты не обременительны, но многие ли богачи вкладывали деньги в подобные проекты? И ведь Хонор не ожидала от этого вложения никакой отдачи... кроме, разумеется, того, что ее инициатива поможет тысячам ребятишек вырасти крепкими и здоровыми.
- Надеюсь, миледи, вам здесь нравится, - сказала Миранда.