— Главная-то причина тут в Маше, в замечательной нашей гимнастке и милейшей девушке. И дело, конечно, не в том, что именно ее рисуют вторгшиеся к нам абстракционисты "методом введения времени внутрь пространственного изображения", просто все они влюблены в нее. В том числе и Митрофан Холопов с Юрой Елецким. Более того тебе скажу — серьезнее всех влюблен в нее Юра.
— Ну, что вы, право, Михаил "Богданович!.. — смущенно улыбается совершенно пунцовый художник.
— Помолчите, Юра! — сердито машет на него Михаил Богданович. — Для того, чтобы выиграть бой в берлоге этого Холло, Илье нужно знать все. Дискуссия эта затеяна ими специально ведь для Маши, а Юрий с Антоном приглашены туда лишь для посрамления. Неужели вы не понимаете этого?
Потом он поворачивается к внуку и спрашивает:
— Ну так как же, Илья, готов ты помочь им одержать победу?
Илья протягивает руку Юрию и произносит всего лишь одно слово:
— Когда?
— Завтра вечером.
— Бросаю все дела и сегодня же начинаю готовиться к этой баталии!
Ирина Михайловна возвращается домой в заметно приподнятом настроении.
— Что это вид у тебя сегодня такой веселый? — удивляется Михаил Богданович.
— А потому, что от клоунов твоих наконец-то избавилась, смеется Ирина. — Буду теперь заниматься с воздушными гимнастами. Как тебе нравятся Зарницыны?
— Талантливые, но без огонька. Чего-то у них не хватает. Если бы не Маша, не иметь бы им успеха.
— Согласна с тобой. Зато Маша просто прелесть! Из нее со временем большая артистка выйдет.
— Это о какой Маше вы говорите? — с любопытством спрашивает Илья. — Не о той ли самой?..
— О той, — подтверждает Михаил Богданович. — Ты очень давно в цирке не был, а тебе непременно надо на нее посмотреть.
— А вот завтра и посмотрю.
— Не знаю, как она будет выглядеть там, в подземелье, — с сомнением покачивает головой Михаил Богданович. — Ее в цирке, в воздушном полете нужно увидеть.
— О чем это вы? — удивленно смотрит на них ничего. не понимающая Ирина Михайловна.
— О завтрашней баталии в берлоге абстракционистов, — смеется Михаил Богданович. — Живописцы во главе с Митрофаном Холоповым будут там кисти ломать в честь нашей Маши.
— Ox этот Митро Холло! — вздыхает Ирина Михайловна. — А противником его будет опять один бесстрашный Антон Мушкин?
— На сей раз еще и твой сын Илья.
Подвал Холло оказывается почти на самой окраине Москвы. Михаил Богданович с Ильей едут туда сначала на метро, затем на троллейбусе и, наконец, на трамвае. Дорогой старый клоун внушает внуку:
— Ты там у них не очень-то стесняйся в выражениях. Я совершенно убежден, что это не столько бездарности, сколько авантюристы. А Юра Елецкий просто феноменально талантлив. Видел бы ты, как он Машу рисует! Не только на нее не глядя, но и на бумагу даже. Буквально с закрытыми глазами. И ведь что досадно — стесняется он этого удивительного своего мастерства. Неловко ему, видишь ли, перед этими мазилами-абстракционистами за свое умение рисовать нормальные человеческие тела и лица. Просто чудовищно!
Михаил Богданович в ярости. В переполненном трамвае на него уже с опаской начинают поглядывать окружающие, а Илья то и дело толкает его в бок:
— Хватит тебе, дед! Ну, что ты так разошелся!.. Я ведь и сам понимаю, как важно развенчать этих абстракционистов. Жаль только, что я лишь физику знаю, а надо бы еще и живопись.
— Какую живопись? Да они вообще никакой живописи не признают. Не смей и заикаться там об этом. Все дело только испортишь. На смех они тебя поднимут, сочтут за дикаря. Их надо бить только теорией относительности, квантовой механикой и еще какими-нибудь новейшими теориями. Всех этих премудростей многие из них наверняка не понимают, но уважают. И не потому, что это последнее слово науки, а потому, что модно.
Они выходят из трамвая почти на конечной остановке и долго расспрашивают у какого-то старичка, как пройти на нужную им улицу. Потом идут кривыми переулками, то и дело сбиваясь с пути. А вокруг сплошная тьма. Лишь кое-где сквозь толстые наледи на окнах сочится тусклый, ничего не освещающий свет. Под редкими уличными фонарями лежат бесформенные грязножелтые пятна, лениво перекатываясь с боку на бок в такт покачиванию фонарей.
— Картинка в типично абстрактном стиле, — усмехается Михаил Богданович.
— Ты еще способен шутить, дед, — мрачно отзывается Илья, — а мне все время кажется, что нас вотвот огреют чем-нибудь весьма материальным по голове.
— От этих ультрановых представителей живописи и ваяния всего можно ожидать, — охотно соглашается с ним Михаил Богданович и вдруг резко шарахается в сторону — перед ними вырастает какая-то высоченная фигура.
— Да вы не бойтесь, это я — Юрий Елецкий, — слышат они знакомый голос. — Специально поджидаю вас тут, чтобы проводить.
— Ну и напугали же вы меня! — смеется Михаил Богданович. — Я уж и голову в плечи вобрал, ожидая удара. А как там эти гангстеры кисти — собрались уже?
— Все в сборе.
— А Маша?
— И Маша.
— Да как же она решилась прийти сюда, в эту преисподнюю? — удивляется Илья.
— Она храбрая, — не без гордости за Машу произносит Юрий. — К тому же она с братьями.
— Как, и братья ее тоже тут? — удивляется теперь уже Михаил Богданович.
— Они еще больше Маши сегодняшней дискуссией заинтересованы.
— С чего это вдруг?
— Влюблены в физику.
— Этого только не хватало! — всплескивает руками Михаил Богданович. — Они же отличные гимнасты — зачем им физика? Не эти ли «ультра» им головы вскружили?
— Нет, тут дело серьезное, — убежденно заявляет Елецкий. — Вы сами знаете, что они все время что-нибудь изобретают. Но для того, чтобы изобретать, нужно иметь представление о физике. Вот и увлеклись ею. Ломают сейчас голову над тем, чтобы избавиться от лонжей и предохранительных сеток.
— Любопытно, как же они собираются это сделать? — спрашивает Илья.
— С помощью какой-то системы мощных электромагнитов. Пойдемте, однако, пора уже. Это здесь вот, за углом. Осторожнее только — тут сам черт может голову сломать.
— И чего их занесло в такую дыру? — спрашивает Юрия Михаил Богданович, спотыкаясь обо что-то. — Не было разве какого-нибудь подвала поближе?
— Не знаю. Может быть, и не было, только они могли и нарочно подобрать именно этот. Вот сюда, пожалуйста. Вниз по ступенькам.
— В самом деле, значит, подвал, — ворчит Михаил Богданович. — Я думал, он у них условный.