— Но тебе же, кажется, Наполеон предлагал в свое время уступить всю прусскую Польшу, то есть всю территорию между Неманом и Вислой?
— Предлагал. Но я питаю слишком большую дружбу к прусским государям и отказался. Знаю, это неразумно, теперь я и сам об этом жалею. Чувства и политика несовместимы, запомни это на будущее, милая Като. А теперь расширение территории Великого герцогства Варшавского вплоть до русских границ превращает его в плацдарм для будущего вторжения в Россию.
— Он не посмеет… — прошептала, бледнея, Екатерина.
— Разумеется, Наполеон уверяет, что в его планы не входит восстановление Польского королевства, и он даже готов «вычеркнуть слова „Польша“ и „поляк“ не только из текстов политических документов, но и из самой истории».
— И ты ему веришь?
— Конечно, нет. Он и сам себе не верит. Теперь от войны нас может спасти только согласие на его брак с Аннет. А это невозможно, маменька права.
— Значит, война, — прошептала Екатерина.
— Бог милосерд, возможно, обойдется. Главное, не провоцировать этого непредсказуемого человека. И потом, если Аннет согласна…
— Ты опять колеблешься! — пылко воскликнула Екатерина. — Видит Бог, когда-то и я в мечтах видела себя французской императрицей. Но теперь при мысли о том, что я могла бы стать супругой человека, для которого нет ничего святого, который не считается ни с кем, кроме себя и готов нарушить любые клятвы, я содрогаюсь от ужаса. Да лучше заживо взойти на костер, чем стать женой такого человека!
— Тебе, во всяком случае, это уже не грозит, — мягко улыбнулся Александр. — Ты выйдешь замуж за человека достойного и благородного, с которым не стыдно будет разделить любую судьбу. Кстати, о судьбе, хотя это уже похоже на дурной анекдот. Брат Наполеона, Жером, женится на одной из наших кузин, племянниц маменьки.
— Ты шутишь?
— Ничуть. Свадьба вот-вот состоится и маменька приходит в бешенство при мысли о том, что станет теткой человека, которого она презирает и ненавидит.
— Видно, нашей семье все-таки не удастся избежать родства с Бонапартом, — рассмеялась Като. — Осталось тебе развестись с Лизхен и жениться на Жозефине. Она, говорят, хотя бы забавная.
— Я знаю, что ты не очень жалуешь мою супругу, но все-таки…
Александр слегка нахмурился: разговор о законной супруге всегда портил ему настроение.
— Ну, прости, Саша, я пошутила. Согласна, глупо, но я так переволновалась сегодня.
— Ладно, Като, мне пора заниматься скучными политическими делами, а тебя, наверное, заждался жених.
— Да, мы сегодня приглашены к Юсуповым.
— Мы с императрицей тоже, но у нее, кажется, очередная мигрень. Беги, дорогая, у меня действительно масса дел.
Като шутливо присела в реверансе и ушла к себе, почти успокоенная. Она свято верила в то, что ее брат — тонкий и мудрый политик, сумеет каким-то образом предотвратить войну и спасти Россию от неслыханного бедствия. А она приложит все силы, чтобы помочь ему в этом. В конце концов, ей нужно серьезно учиться заниматься политикой, если их с братом планы когда-нибудь осуществятся.
Свадьба была пышно отпразднована 18 апреля 1809 г. Наконец-то Екатерина надела мантию с горностаями — знак ее высочайшего происхождения. Высоко зачесанные пышные волосы были переплетены жемчужными нитями и увенчаны короной с бриллиантами и жемчугами.
— Жемчуг — к слезам, — услышала Като чей-то шепот за спиной. — Как жаль ее, такая плохая примета! Но красавица…
В зеркало Като видела стройную фигурку, в пышном платье из серебряной парчи с длинным шлейфом. Фата из тончайшей кисеи была настолько прозрачна, что ее едва можно было разглядеть, зато сквозь это облако было хорошо видно прекрасное, чуть бледное лицо с огромными синими глазами.
К алтарю любимую сестру вел сам император, жениха в парадном мундире — императрица Елизавета, во всем блеске своей обычно никем не замечаемой красоты. На этом фоне принц Ольденбургский выглядел далеко не красавцем, но это компенсировалось военной выправкой и почти королевской осанкой. Да и одухотворенное лицо жениха заставляло забыть о внешней невзрачности.
Все отметили, что решающее «да» оба молодых произнесли ясными, четкими голосами, без малейшего колебания. И что на глазах у невесты не блеснуло ни единой слезинки — хотя по старому обычаю ей положено было плакать. Но Като не была бы сама собой, если бы считалась с какими-то там обычаями. Это был ее день, и она наслаждалась каждой его минутой.
Медовый месяц и все лето молодые супруги прожили в Павловске, где для них был подготовлен Константиновский дворец, заново отремонтированный и пышно меблированный: Александр не жалел ничего для любимой сестры.
Но до свадьбы произошло еще одно событие: то ли радостное, то ли «плачевное». Даже не дожидаясь окончательного официального ответа на предложение, сделанное великой княжне Анне, Наполеон посватался к эрцгерцогине Марии-Луизе Австрийской, дочери своего недавнего противника на поле боя. И почти немедленно получил согласие.
«Австрия принесла в жертву Минотавру прекрасную телку», — сострил принц де Линь, чьи меткие высказывания мгновенно разлетались по Европе и заставляли всех смеяться. Но в данном случае русскому двору было не до смеха. Никто не желал отдать юную Анну на растерзание варвару, но разрыв, происшедший по инициативе этого же варвара, был воспринят как оскорбление.
К тому же сама Анна несколько дней ходила с красными глазами и почти утратила свою обычную жизнерадостность. Даже на пышном торжестве по случаю бракосочетания Великой княжны Екатерины и принца Георга Ольденбургского все заметили подавленный вид младшей сестры, но, к счастью, большинство приписало это обычной зависти молоденькой девушки к обряду венчания других.
Впрочем, и у других членов царской семьи особых поводов для радости не было: венчание Екатерины и Георга было, пожалуй, единственным светлом пятном в их жизни тех лет, которая вдруг понеслась, как взбесившаяся лошадь. Наполеон взял в плен папу Пия Седьмого, Наполеон обвенчался с австрийской эрцгерцогиней Марией-Луизой, войска Наполеона захватили Голландию и многие другие более мелкие германские государства.
Среди захваченных Наполеоном земель оказалось и маленькое герцогство Ольденбургское, где правил свекор Екатерины.
— Это публичное оскорбление, — воскликнул император, получив это известие, — это пощечина, нанесенная дружественной державе!
Но что он мог сделать, когда «маленький капрал» передвигал границы, по своему усмотрению, уничтожал и создавал государства, создавал и уничтожал династии? Не было такого человеческого чувства, которое могло бы изменить политические планы этого властелина. А император Александр нередко поддавался жалости, нежности, дружбе. Однако он неохотно признавал, что одновременно восхищается Наполеоном, и ненавидит его.
Сразу после свадьбы принц Георг Ольденбургский был назначен генерал- губернатором трех лучших российских губерний— Тверской, Ярославской и Новгородской. Кроме этого ему было поручено управлять путями сообщения, ибо через подвластные ему теперь губернии проходили главные речные системы — Вышневолоцкая, Тихвинская, Мариинская. Собственно говоря, других достойных «путей сообщения» в России тогда и не было.
В конце августа молодожены должны были уехать из Петербурга в Тверь, которая была избрана им для проживания. Предполагалось, что там генерал-губернатор и приступит к своим новым обязанностям, а пока по-прежнему будет проводить время в светских увеселениях двора и в обществе молодой жены. Но герцог Ольденбургский удивил всех своим поведением.
Человек долга и чести, принц Георг сразу после назначения, еще живя в Петербурге, стал с рвением исполнять свои многочисленные и непростые обязанности генерал-губернатора и главного директора ведомства путей сообщения. Он приступил к работе очень просто, без всякой помпезности. Как вспоминал впоследствии его личный секретарь, он вошел к принцу с одной запиской, а вышел со связкой бумаг; и с этого дня началась совершенно новая жизнь для принца-губернатора.
— По-моему, я вышла замуж не за принца, а за чиновника, — со смехом сказала как-то Екатерина своей наперснице, терпеливо дожидаясь супруга к ужину. — Теперь Жорж весь в бумагах и государственных делах. Светские развлечения его почти не интересуют.
— Думаю, он просто устал от них, — предположила Мария, корпя над каким-то сложным вышиванием. — А потом сказывается немецкая кровь: ваша августейшая бабушка, да упокоит Господь ее душу, каждое утро начинала с чтения государственных бумаг и прочих не слишком забавных дел. Я это прекрасно помню.
— А как ты попала к бабушке, Мари? — неожиданно спросила Екатерина. — Я как-то никогда не задумывалась над этим. Сколько себя помню, ты всегда была со мной. А что ты делала до моего рождения?
— Была чтицей у вашей августейшей бабушки, упокой господь ее душу. Она изволила считать, что я лучше всех могу это делать по-русски и по-английски.
— А откуда ты знаешь английский?
— Моя мать была англичанкой, царствие ей небесное. Папенька вывез ее из Англии, когда путешествовал в свите графини Брюс.
— Близкой подруги бабушки?
— Да. А потом графиня впала в немилость у императрицы… Нет, ваше высочество, причины я не знаю, да и никто, по-моему, не знает. Мои родители уехали вместе с ней в дальнее поместье, там я родилась, и там же скончались мои батюшка и матушка.
— Оба сразу?
— Оспа, — сухо отозвалась Мария. — Меня спасла графиня: забрала к себе и по примеру своей царственной подруги привила мне оспу от себя. Теперь это всем известно, а тогда было в новинку.
— И что потом?
— А потом графиня тяжело заболела, и перед смертью отправила меня в Петербург с письмом к императрице. Наверное, в этом письме была просьба позаботиться обо мне, так что ее императорское величество определила меня при своей особе. А потом приставила к вашей. Вот и вся моя история, ваше высочество, как видите, ничего романтичного, таинственного и даже интересного.
— А почему ты не вышла замуж?