«Великая мысль приведется в исполнение наперекор графу Ростопчину, не знаю еще всех подробностей, но через две недели Москва покажет своему губернатору, что он ошибся в ней… Я рада, что благое дело совершится через кого бы то ни было».
Так, не дожидаясь почина со стороны Москвы, Екатерина Павловна решила сама сформировать из крестьян своих удельных имений «егерский великой княжны Екатерины Павловны батальон», на содержание которого было выделено 500 000 рублей (огромная по тем временам сумма).
Великая княгиня пригласила от своего имени желающих из своих удельных крестьян идти на защиту Отечества и обещала засчитать службу в нем за полную рекрутскую повинность. После увольнения со службы обещала также освободить на всю жизнь от выплаты ей оброка. Солдаты батальона получали полное обмундирование и провиант из средств великой княгини.
Батальон состоял из четырех рот, командовать им было поручено князю Александру Петровичу Оболенскому. На меховых киверах этого особого батальона великой княгини Екатерины Павловны был изображен ее герб с короной, а также вензель императора в виде большой буквы «А». У солдат батальона была и своя форма — темно-зеленые мундиры. Вскоре ратники направились к Витебску в армию генерала Витгенштейна. В это время началось формирование резервной роты. Батальон участвовал во многих сражениях Отечественной войны 1812 г. и заграничного похода русской армии.
К исходу военной кампании 1813 года батальон, выполнивший свои задачи, начали расформировывать. Потери его были значительны: из семисот с лишним солдат погибло около трехсот. Распуская свой батальон, Екатерина Павловна в конце1814 года отдала такой приказ:
«Благодарю вас, ребята, за труды ваши. Вы служили Отечеству со славою; идите ныне обратно и семьи ваши и обучайте детей, как должно кровь проливать за Веру и Царя. Мне лестно, что вы носили имя мое. Я вас не забуду…»
И она сдержала слово. Семьи служивших в ее батальоне солдат были ею обеспечены. Особое внимание было обращено на облегчение участи раненых. Распуская батальон, Екатерина Павловна писала в декабре 1814 года министру уделов (бывшему министру финансов) графу Д. А. Гурьеву:
«Касательно изувеченных будет сделано от меня распоряжение, дабы они могли провести жизнь свою безнуждно»…
Но не только мысли о создании полков от всех российских губерний волновали ее — ее тревожило состояние регулярной армии, точнее, отсутствие в ней достойного главнокомандующего. Зная об искреннем желании Александра быть во главе своего войска, Екатерина Павловна в то же время понимала, что у него нет необходимого для этого дара. Еще свежи были в памяти поражения под Аустерлицем, позор Тильзита: союзы с Австрией или с Пруссией всегда приносили России одни неприятности. Это беспокойство разделяла и Мария.
— Вы должны употребить все силы, ваше высочество, — не уставала она твердить, — чтобы отговорить государя брать на себя бремя главнокомандующего. Россия сейчас нуждается в настоящем полководце, а не в самодержце во главе войск.
Екатерина Павловна нахмурилась: ее любимица явно переходила границы дозволенного. Но… она прекрасно понимала, что Мария была права. И, отбросив мелькнувшую мысль о генерале Багратионе, в очередном письме императору, опасаясь, что ее державный брат не сможет подчинять разум требованиям обстоятельств и отдастся на волю чувств, просила его:
«Бога ради не думайте командовать сами, ибо неотложно необходим главнокомандующий, к которому бы войско чувствовало доверие».
Наиболее популярным в то время в армии был М. И. Кутузов. Александру пришлось утвердить предложенную кандидатуру старого генерала, несмотря на антипатию к нему. Император не мог забыть резких замечаний Кутузова во время своих попыток командовать под Аустерлицем, равно как и плачевный результат этих попыток. Но — редкий случай для Александра! — доводы рассудка на сей раз победили эмоции.
«Тебе, Като, Кутузов обязан своим назначением, а я — правильно выбранным главнокомандующим. Ты действительно создана для того, чтобы править. Когда война закончится, я сделаю то, о чем мы с тобой в свое время говорили».
Это письмо Александра Екатерина Павловна получила в Ярославле, куда по настоятельной просьбе супруга переехала ради безопасности. Туда же в конце августа приехал и ее супруг, чтобы организовывать во вверенных ему губерниях ополчение, а также госпитали для раненых воинов.
— На самом деле, душа моя, — сказал он жене при встрече, — я приехал прежде всего затем, чтобы быть рядом с вами во время родов.
— Ах, Жорж, сейчас я всего более сожалею, что не мужчина. Я бы хотела сражаться, а не находиться в таком беспомощном положении!
Принц с нежной улыбкой поцеловал руку жены:
— А я благодарю Господа за то, что щедрая природа создала вас женщиной. Вы можете все, что может настоящий мужчина, но вы еще и даете новую жизнь… Вот это — настоящий подвиг.
Екатерина Павловна только улыбнулась. Роды первого ребенка она перенесла удивительно легко: два часа вполне терпимой боли, двадцать минут чего-то непонятного — и крик новорожденного. Через неделю после родов она уже была на ногах, удивив даже свою многоопытную в вопросах деторождения матушку.
— Александра я рожала почти сутки, — сказала она, — а тебя четыре часа, но они чуть было не стоили мне жизни. Если бы не твоя бабушка…
И осеклась. Впервые она вслух признала то, что фактически обязана жизнью покойной свекрови. Той самой, которую люто, хотя и тихо ненавидела, и которой отплатила отнюдь не добром. С другой стороны… покойница сама виновата, что стремилась во что бы то ни стало посадить на трон любимого внука в обход законного наследника.
Проговорилась. То есть почти проговорилась. А ее Като отнюдь не была дурочкой, она умнее и проницательнее многих мужчин. Жаль, что ей пришлось выйти замуж всего лишь за герцога. Но… Все, что ни делается, делается к лучшему. Теперь у Ольденбургского дома есть законный продолжатель рода, а к России это имеет отношение постольку поскольку.
Прочесть тогда мысли матери Екатерина Павловна, естественно, не могла, но что-то неестественное все-таки уловила. Поделилась своими сомнениями с Марией и та, совершенно неожиданно, согласилась с тем, что вдовствующая императрица не так безобидна, как это может показаться, и что если Бог пошлет великой княгине еще детей, то лучше бы им родиться подальше от бабушки.
«К счастью, так и получилось, — подумала Екатерина Павловна. — Я в Ярославле, а матушка — в Гатчине. И вряд ли в разгар военных действий покинет свое убежище. Только бы война закончилась благополучно! Тогда я точно стану русской императрицей…»
Великая княгиня захотела еще раз перечитать письмо брата, но там, куда она его положила после прочтения, послания императора не было. Екатерина позвала Марию и приказала найти письмо. Тщетно. Удалось найти только конверт, каким-то образом завалившийся под секретер в будуаре.
— Странно, — сказала побледневшая Екатерина. — У меня никогда не пропадало никаких бумаг. Тем более писем. Послушай, Мария…
Договорить она не успела. Резкая боль заставила ее невольно вскрикнуть и скорчиться. Мария бросилась к звонку и принялась изо всех сил дергать ленту, слыша непрерывные стоны великой княгини…
Вбежавший через пятнадцать минут врач успел как раз к тому моменту, когда на свет появился крупный, ярко-красный младенец, закричавший еще до того, как акушерка дала ему традиционный шлепок. Великая княгиня лежала без сил и почти без чувств: не столько от перенесенной боли, сколько от изумления.
— Впервые принимаю столь стремительные роды, — задыхаясь, сказал врач. — Поздравляю вас, ваше высочество. У вас родился чудесный сын.
— Мы назовем его Петром, — прошептала великая княгиня. — Сообщите срочно моему супругу. Надеюсь, это его порадует.
— Прикажете написать императору и вашей матушке? — осведомилась одна из фрейлин.
— Просто пошлите курьера. И не беспокойте меня. Я хочу спать…
Через полчаса великая княгиня, вымытая и переодетая была перенесена в спальню, где действительно мгновенно заснула, успев подумать только о том, что Мария, как всегда, оказалась права. Девочка родится в следующий раз…
Она еще не знала, что ее второй сын родился в тот день, который станет незабываемым в истории России. В день Бородинского сражения. И что по странной прихоти судьбы именно в этот день фактически уйдет из жизни ее первая мимолетная любовь — генерал Петр Иванович Багратион.
В августе 1811 г. Петр Иванович был назначен командующим Подольской армией, расположенной от Белостока до австрийской границы и переименованной в марте 1812 г. во 2-ю Западную армию. Предвидя столкновение России с Наполеоном, он представил Александру свой план будущей войны, построенный на идее наступления.
Но император отдал предпочтение плану военного министра Барклая-де-Толли, и Отечественная война началась отступлением 1-й и 2-й Западных армий и их движением на соединение. Наполеон направил главный удар своих войск на 2-ю Западную армию Багратиона с целью отрезать ее от 1-й Западной армии Барклая-де-Толли и уничтожить. Багратиону пришлось двигаться с большим трудом, прокладывая себе путь боями у Мира, Романовки, Салтановки. Оторвавшись от войск французского маршала Даву, он переправился через Днепр и 22 июля наконец соединился с 1-й армией под Смоленском.
Воспитанному в суворовском наступательном духе Багратиону в период отступления было морально очень тяжело. «Стыдно носить мундир, — писал он начальнику штаба. — …Я не понимаю ваших мудрых маневров. Мой маневр — искать и бить!» Он возмущался Барклаем: «Я никак вместе с военным министром не могу. …И вся главная квартира немцами наполнена так, что русскому жить невозможно и толку никакого». Под Смоленском Багратион предлагал дать Наполеону генеральное сражение, но отступление продолжилось.
26 августа 1-я и 2-я армии под руководством Кутузова, ставшего главнокомандующим, вступили в битву с французами под Бородино. Этот день оказался роковым в славной жизни Багратиона. Его войска располагались на левом фланге, у деревни Семеновской с построенными впереди нее тремя земляными укреплениями — «Багратионовыми флешами».
Левый фланг оказался жарким. Шесть часов шел ожесточенный, яростный бой, проходивший с переменным успехом. Французы дважды овладевали Багратионовыми флешами, и дважды были выбиты оттуда. Во время очередной атаки противника князь Петр поднял свои войска в контратаку, и в этот момент, около полудня, он был тяжело ранен: осколок гранаты раздробил ему берцовую кость.
Полководец, снятый с коня, еще продолжал руководить своими войсками, но потерял сознание и был вынесен с поля сражения. В мгновенье пронесся слух о его смерти, и в войсках началась паника. Но почти мгновенно русскими воинами, потерявшими своего любимого командира, овладела ярость. Сражение разгорелось с новой силой.
По свидетельству очевидцев, благородный князь Петр, когда его несли в тыл, просил передать Барклаю-де-Толли «спасибо» и «виноват»: «спасибо» — за стойкость соседней 1-й армии в сражении, «виноват» — за все, что раньше Багратион говорил о военном министре.
Полководец был перевезен в имение его друга, князя Б.Голицына, село Симы Владимирской губернии. От него долго скрывали печальную весть о сдаче Москвы. Когда один из гостей проговорился об этом, состояние Багратиона резко ухудшилось. После мучительной, но безуспешной борьбы с гангреной Петр Иванович 12 сентября умер. Смерть Багратиона оплакивала вся Россия.
Екатерина Павловна не была исключением. Она оплакивала и полководца, и потерю столицы, и безвозвратно ушедшие времена своей юности, когда она танцевала на пышном придворном балу с молодым героем Багратионом. И не уставала поражаться тому, что ее маленький Петр родился именно тогда, когда генерал был смертельно ранен. Воистину, неисповедимы пути Господни.
Тысяча восемьсот двенадцатый год готовил для Екатерины Павловны еще одно испытание. Не успела она пережить волнения, связанные с вторжением неприятеля, занятием Москвы, уничтожением города во время катастрофического пожара, как ее ждал еще один удар. И предотвратить его не сумела даже ждавшая этого Мария.
Принц Ольденбургский, верный своему долгу, часто посещал созданные в его губерниях госпитали, чтобы убедиться, все ли делается для пользы раненых. Остановить его не могли ни морозы, которые в том году грянули в начале ноября, и были крайне суровы, ни уговоры супруги поберечь себя и хоть немного отдохнуть. Но в самом начале декабря Екатерине Павловне все-таки удалось вырвать у мужа обещание посвятить оставшееся до Рождества время семье и сыновьям.
— Вы совсем не щадите себя, друг мой, — твердила она ему. — А в госпиталях лежат не только раненые, там есть и тифозные больные, и чахоточные. Неровен час…
— Я осторожен, душа моя, — улыбнулся в один из разговоров принц. — А потом ваша несравненная Мария постоянно потчует меня какими-то чудодейственными отварами, которые прибавляют силы и защищают от болезней.
— Мария, конечно, понимает толк во всяких снадобьях, — согласилась великая княгиня. — Но наши российские морозы вряд ли можно ослабить с их помощью. Да и я вас почти не вижу.