В 1815 году отец принца Оранского провозгласил себя королем Нидерландов Вильгельмом Первым. Его сын, разумеется, тотчас стал же наследным принцем. Началось обустройство нового государства. Под пристальной опекой союзников и, конечно, России. И под внимательным взглядом великой княгини Екатерины Павловны, которая теперь была абсолютно уверена: ее младшая сестра должна быть нидерландской королевой. И не щадила усилий, чтобы эта почти сказка стала былью как можно скорее.
Так что великая княгиня Екатерина Павловна, хотя и назвала себя в письме к Деволану всего лишь «зевакой», на самом деле таковой не была. Она весьма активно участвовала во всех интригах конгресса, конечно, за пределами дипломатических прений.
Пребывание в Вене она использовала и для того, чтобы поклониться праху своей старшей сестры Александры Павловны, хотя помнила ее весьма смутно. Еще в октябре вместе с Александром и Марией Павловной они ездили в Офен, где когда-то жила палатина венгерская.
Император с сестрами направился в деревушку Ирем, где в маленьком храме покоилось тело Александры Павловны. На обратном пути в Вену Александр и его сестры остановились в Пресбурге, во дворце эрцгерцога Иосифа, мужа Александры Павловны, и провели там несколько часов. Затем снова пришлось возвращаться в Вену с ее наэлектризованной уже донельзя атмосферой.
Если некоронованным королем дипломатии на конгрессе считался Тайлеран, который к марту 1815 года сумел совершенно расстроить антифранцузскую коалицию, то настоящим злым гением и центром интриг был князь Меттерних, который, в традициях австрийской дипломатии, считал Россию своим вечным врагом. Разногласия приняли такую остроту, что между Александром и Меттернихом произошло настолько бурное объяснение, что русский император отказался от прямых контактов с австрийским министром и перестал посещать его балы и приемы.
Подозревая — и не без оснований — австрийского интригана во всех смертных грехах, Александр понятия не имел о том, что 3 января 1815 года Талейраном, Меттернихом и Кэсльри был подписан «Секретный трактат об оборонительном союзе, заключенном в Вене между Австрией, Великобританией и Францией, против России и Пруссии». В соответствии с этим договором, в случае нападения на любую из держав-подписантов все они обязываются выставить на поле боя 120 тыс. пехоты и 30 тыс. кавалерии, с соответствующим количеством артиллерии.
Но первого марта произошло событие, разом изменившее все. Сбежавший с острова Эльба Наполеон высадился в бухте Жуан. Парижские газеты поспешили сообщить всем о новом явлении «корсиканского чудовища». Они же три недели спустя сообщили, что «Его Императорское Величество под восторженные крики верноподданных изволил прибыть в Париж». Начались наполеоновские «сто дней», а почти все успехи Талейрана были сведены на нет.
Курьезный факт в истории дипломатии: Людовик XVIII так торопился удрать от приближающегося к Парижу Бонапарта, что оставил на своем рабочем столе в Тюильри текст «Секретного трактата об оборонительном союзе»! И первое, что сделал Наполеон — отослал этот самый злополучный текст императору Александру! Можно себе представить, с каким безграничным «доверием» относился после этого к Талейрану Александр
После Ватерлоо слава победителя Наполеона перешла к английскому герцогу Веллингтону. Опасность, которую все европейские монархи ощутили в марте 1815 года, когда началось вторичное правление Наполеона, на время объединила их и ускорила решения Венского конгресса: его акт был наконец подписан в июне.
Согласно этому акту, Герцогство Варшавское отходило к России, за исключением Торуни и Познани, которые достались Пруссии. Ей же отошла почти треть Саксонского королевства, Данциг и шведс кую Померан ию, Вестфал ию и левый берег Рейна. Краков становился вольным городом. Восточная Галиция переходила к Австрии.
Территориальные приращения получила Бавария, но Франкфуртскому герцогу его герцогство не возвращается; Франкфурт становится вольным городом. Нидерландское королевство присоединяет к себе Бельгию и Люксембург. Сардинское королевство уступает Савойи Швейцарии и Франции, но получает взамен Геную. Австрия получает Венецию и Ломбардию.
Территориальные постановления Венского конгресса создавали целый ряд очагов напряженности в различных регионах Европы — от Северного моря до Средиземноморья — и очень скоро Европе пришлось почувствовать на себе, что искусственное подавление воли народов чревато самыми серьезными последствиями.
В это время великая княгиня Екатерина Павловна уже находилась у сестры Марии Павловны в Веймаре, где после долгой разлуки увиделась со своими сыновьями, жившим у тетки, пока мать колесила по Европе. Великая княгиня была сыта политическими интригами и страстями по горло, да и бесконечные путешествия ее уже изрядно утомили.
— Для меня главное — это создание королевства Нидерланды, — сказала она своей сестре во время прогулки по парку в Веймаре. — Теперь можно всерьез заняться устройством брака Аннет.
— Главное — это то, что наконец-то наступил мир в Европе, — возразила ей Мария Павловна. — А за кого выйдет замуж Аннет, в конечном итоге, не так уж и важно. Лишь бы ее будущий муж был порядочным и любящим человеком. Остальное приложится.
Екатерина Павловна подавила невольную усмешку. Ее старшая сестра вот уже пятнадцать лет была замужем за безусловно порядочным человеком — наследным принцем Карлом-Фридрихом Саксен-Веймарским. Но порядочность, пожалуй, была его единственным достоинством: супруг Марии Павловны, с точки зрения большинства его современников, был полным ничтожеством. Тем не менее, супруги жили в полном согласии, во всяком случае — внешнем.
И окружение Марии Павловны соответствовало исключительно ее духовным запросам: наследному принцу все тонкости литературы, поэзии, музыки и философии были чужды и даже недоступны. При Веймарском дворе блистали Гете и Шиллер, позднее давал концерты знаменитый уже Ференц Лист. В Веймаре был даже настоящий театр. Екатерина Павловна многое почерпнула из своих визитов ко двору сестры.
Но в данный момент она думала о том, каково это — иметь своим мужем абсолютное интеллектуальное ничтожество, с которым не о чем и просто невозможно говорить, и который даже не задумывается о том, что со временем станет великим герцогом Веймарским и полноправным государем пусть и маленькой, но своей родной страны. За него, похоже, думала супруга.
«Смогла ли бы я так? — думала Екатерина Павловна, тщетно пытаясь уснуть. — Жить с человеком, с которым не о чем говорить? Не думаю. Хотя… Я ведь мечтала выйти за австрийского императора, а он, кажется, еще менее интересен, чем мой зять. Если такое, конечно, возможно».
Внезапно висок пронзила резкая боль. Такая резкая и внезапная, что великая княгиня не удержалась и вскрикнула. Последнее время голова у нее болела довольно часто, но приступа такой силы еще ни разу не было.
Она хотела позвонить в колокольчик, но ослабевшая вдруг рука не смогла его удержать и колокольчик упал на пол, устланный пушистым ковром. О том, чтобы встать самой, и речи быть не могло: казалось, что раскаленная игла медленно поворачивается в голове, расплавляя мозг и лишая великую княгиню речи и зрения одновременно.
— Мария, — хотела она позвать, но губы лишь беззвучно пошевелились.
И уже с меркнущим сознанием Екатерина Павловна почувствовала, как ее осторожно приподнимают вместе с подушкой, к губам подносят стакан с восхитительно прохладной водой. Из последних сил она сделала глоток и почувствовала, что в воде была одна из тех крохотных пилюль, которыми Мария уже не раз спасала ее от приступов головной боли…
Когда великая княгиня открыла глаза, уже брезжил рассвет. Голова была тяжелой, но не болела. Екатерина Павловна пошевелила одной рукой, потом другой. Все нормально: она четко видела окружающие предметы, могла двигаться. И тут же на ее лоб легла прохладная рука. Мария! Значит, приступ был, ей не померещилось, и ее верный ангел-хранитель оказался на месте.
— Как вы себя чувствуете, ваше высочество? — услышала она знакомый голос.
— Нормально, — ответила Екатерина Павловна. — Но только что у меня был такой приступ головной боли, что я думала — умру. Как ты догадалась прийти?
— Услышала, как звякнул колокольчик, — спокойно ответила Мария. — Вы же знаете, я сплю мало и чутко, да и дверь в мою комнату всегда чуть приоткрыта. Сейчас я приготовлю кофе, ваше высочество, а потом нужно будет снова принять лекарство. И на вашем месте сегодняшний день я бы провела в постели.
— Исключено! — отрезала Екатерина Павловна, к которой постепенно возвращались силы и ясность ума. — Сегодня я обещала мальчикам прогулку в коляске. Я не могу ее отменить.
По лицу Марии скользнула легкая тень, но тут же исчезла.
— Ну, до прогулки у вас еще есть время. Тогда разрешите мне сделать вам массаж. Это помогает, вы знаете.
Да, это помогало почти всегда. Во время приступов мигрени, которым была подвержена великая княгиня, Мария порой часами водила щеткой для волос по вискам и голове своей госпожи. Но даже самая сильная мигрень не шла ни в какое сравнение с той болью, которую ночью испытала Екатерина Павловна.
Она хотела рассказать об этом Марии, но та словно прочла ее мысли.
— Был очень сильный приступ, да? — осведомилась она, беря с подзеркальника серебряную щетку. — Вы даже говорить не могли и почти ничего не видели?
— Откуда ты знаешь? — поразилась великая княгиня.
— Врач, который помогал мне готовить пилюли для вашего высочества, предупреждал, что подобные приступы возможны. Главное — вовремя выпить лекарство.
— Иначе я умру? — осведомилась Екатерина Павловна.
— О нет! Просто вы страдали бы гораздо дольше, а это плохо для ваших нервов. От мигрени еще никто не умирал, ваше высочество.
— Может быть, я буду первая? — уже с усмешкой предположила Екатерина Павловна.
— На все воля божия, — серьезно ответила Мария. — Но вы умрете королевой, я вам это уже говорила. Пока же вы — великая княгиня российская и вдовствующая герцогиня Ольденбургская. Примите лекарство, ваше высочество и выбросите из головы дурные мысли. Просто сегодня на ночь я приготовлю вам травяной отвар, и вы проспите до утра, как младенец. Думаю, вы переутомились на этом самом конгрессе.
— Возможно, — ответила Екатерина Павловна, которой с каждой минутой делалось лучше. — Очень может быть. После прогулки я хотела бы повидаться с лейб-медиком моей сестры.
— Я передам, ваше высочество, — отозвалась Мария.
Лейб-медик великой герцогини Веймарской и личный врач самой Екатерины Павловны, Федор Федорович Бах, были единодушны: переутомление и жаркая погода. Великой княгине было бы весьма полезно поехать на лечение в Висбаден. Тамошние целебные воды, бесспорно, вернут ей силы и восстановят здоровье.
В июле 1815 года Екатерина Павловна прибыла в Висбаден с весьма скромной свитой и без всякой помпы. Два месяца уединенной жизни, долгие прогулки по паркам в сопровождении Марии и, разумеется, целебные воды пошли ей на пользу сверх всяких ожиданий. Давно уже великая княгиня не ощущала себя такой энергичной и одновременно умиротворенной. Судя по всему, здоровье ее окончательно восстановилось.
И здесь ее ожидал хотя и ожидаемый, но все-таки сюрприз. В один прекрасный день великой княгине доложили о том, что принц Вильгельм Вюртембергский просит принять его.
В отличие от того, памятного ей визита английского принца-регента, Екатерина Павловна была готова в считанные минуты. Пусть прическа была повседневной, а платье — достаточно скромным. Блеск глаз, свежий цвет лица, летящая походка — вот что превратило великую княгиню в настоящую красавицу.
— Вы все хорошеете, кузина, — произнес принц, склоняясь к ее руке.
— Не лукавьте, кузен, — отозвалась Екатерина Павловна. — В мои годы женщины уже не могут хорошеть.
— Значит, над вами годы не властны. Хотя… вы еще так молоды! И полны жизни.
— Какой счастливый случай привел вас сюда, кузен? Дела? Или, сохрани Бог, здоровье?