Это было правдой. Вместе с мужем наследная принцесса часто совершала пешие прогулки по окрестностям Штутгарта, заходила в скромные жилища или в небольшие лавочки городских жителей. Расспрашивала горожан об их жизни, раздавала детям скромные лакомства, подбадривала замученных жизнью и нуждой женщин. Но главное — она все это делала совершенно искренне!
Это было так необычно для вюртембержцев, привыкших к тому, что за последние десятилетия им не везет на добрых правителей. Мать нынешнего короля, герцогиня Луиза, прославилась тем, что своим хладнокровием и выдержкой смогла обезоружить самого Наполеона и тем самым спасти страну. Но доброй женщиной ее не могли бы назвать даже самые близкие ей люди. Герцогиню уважали, боялись, но… не любили. А Екатерина Павловна, еще не будучи монархиней, уже стала завоевывать в народе любовь и доверие.
Не пропали ее усилия и в установлении добрых отношений с королем. Придя в полный восторг от того, что скоро станет дедом и зная, как его невестка любит и тонко чувствует красоту природы, король сделал ей подарок ко дню рождения — двадцать второго мая вручил ключи от прежде пустовавшего, а теперь приведенного в надлежащий порядок загородного замка Бельвю. Этот летний дворец стал любимым местом пребывания Екатерины Павловны, куда она и переехала из штутгартского дворца.
Вид из окон был прелестен. Вниз по течению Неккара, несколько в стороне, виднелся уютный городок Канштадт. Вдали расстилалась холмистая долина реки с многочисленными виноградниками. Среди них возвышалась гора Ротенберг — Красная гора. За замком высилась скала, известная в народе под названием Лысого камня. Впоследствии король Вильгельм распорядился развести там розы, и скала получила другое имя — Розенштейн — Розовый камень.
Как-то, глядя из окна на прелестный пейзаж, Екатерина Павловна сказала мужу:
— Друг мой, я хотела бы быть похороненной на вершине Ротенберг…
— Душенька, что за черные мысли? — обеспокоено осведомился ее супруг. — Вы плохо себя чувствуете? Опять головные боли?
Мучительные боли действительно терзали Екатерину Павловну первые месяцы ее беременности. Но верная Мария, как всегда, успевала дать нужное лекарство, приложить к голове лед, растереть виски. А потом боли исчезли так же внезапно, как появились, и осталась только быстрая утомляемость.
Это тревожило Марию, но королевские медики считали, что все естественно. Когда женщина ждет ребенка, в ее организме происходят всевозможные, иногда странные изменения. Да и усталость их не удивляла: наследная принцесса уделяла столько внимания своим близким — супругу и сыновьям, так входила во все мелочи ведения хозяйства, что это требовало гораздо больше физических сил, чем у нее на самом деле было.
— После родов наследная принцесса будет совершенно здорова, — твердили они королю и наследному принцу.
Принц совсем было успокоился, и вдруг — такое экстравагантное пожелание. Да, с вершины Ротенберга открывался удивительный вид на ближние и дальние окрестности. Но быть похороненной там… Ради чего?
Тот же вопрос задала ей Мария, которой принц рассказал о странном пожелании супруги.
— Первый раз я слышу от вас что-то, связанное с вашей кончиной, — сказала ей Мария во время неспешной прогулки по саду. — Что-то беспокоит ваше королевское высочество?
— Мое королевское высочество ничего не беспокоит, — усмехнулась в ответ Екатерина Павловна. — Но у меня странное чувство, Мария. Будто кто-то все время твердит мне, что нужно дорожить каждым прожитым днем, и ничего не откладывать на потом.
— И только? Но это — естественное состояние для деятельной натуры, такой, как ваша. Вас всегда нужно было заставлять отдохнуть. Не вижу в этом ничего странного.
— Мне кажется, я скоро умру, — чуть слышно прошептала Екатерина Павловна. — Я чувствую близость смерти…
— Не внушайте себе подобных мыслей, — достаточно резко произнесла Мария. — Мысль материальна, ваше королевское высочество, я в этом убеждена. К тому же… к тому же вы можете чувствовать близость смерти, но она угрожает не вам. А если вам мало своих забот, то вскоре, поверьте, их вскоре появится предостаточно.
Через несколько дней Екатерина Павловна убедилась, что Мария, как всегда, оказалась права. Король давно уже чувствовал себя неважно, а в конце сентября слег окончательно. Приговор врачей был однозначен: тяжелое воспаление печени и водянка. Ни от той, ни от другой болезни радикальных средств не было.
Королева Шарлотта затворилась в своих покоях и только раз в день посылала придворную даму справится о здоровье его величества. Та же придворная дама проболталась Марии, что королева рада без памяти возможности обрести, наконец, отдельную опочивальню. Ее величеству смертельно надоело делить ложе с вечно нездоровым стариком.
— Подумать только, — сказала Мария своей воспитаннице, — та самая Шарлотта, которая заболела от огорчения, когда ее будущий брак с герцогом оказался под вопросом, теперь избегает его, как прокаженного. А его величество очень страдает…
Каковы были эти страдания, Екатерина Павловна поняла, навестив свекра через несколько дней, причем для этого ей пришлось преодолеть немало препятствий. Ее супруг, наследный принц, беспокоился, что, находясь практически на сносях, наследная принцесса может не вынести тяжелого зрелища. И сам король неоднократно отказывался видеть невестку, точнее, показываться молодой женщине в таком неприглядном виде.
Но Екатерина Павловна настояла на своем. И в первый момент пожалела об этом. На кровати чудовищной глыбой лежало распухшее тело, а лицо короля превратилось в страшную маску боли. В душной комнате пахло лекарствами… и не только ими. За королем по очереди ухаживали его камердинер и лакей, даже сиделку никто не догадался пригласить.
— Входите же, — прохрипел незнакомый голос с кровати. — Я рад вам, хотя вы напрасно подвергаете себя и моего будущего внука такому испытанию.
Но Екатерина Павловна уже взяла себя в руки.
— Нет никакого испытания, дядюшка, хотя мне больно видеть ваше величество в таком положении. Но я сделаю все, чтобы облегчить ваши страдания.
— Добрая девочка, — чуть слышно пробормотал король. — Похоже, моему сыну повезло в семейной жизни куда больше, чем мне.
— Здесь необходимо проветрить, — приказала Екатерина Павловна камердинеру. — И пусть найдут хорошую сиделку. Да, и скажите госпоже Марии, чтобы она пришла сюда как можно скорее.
С этой минуты Екатерина Павловна почти постоянно находилась около больного. Из ее рук он брал лекарства, приготовленные по рецептам Марии и под ее наблюдением. Только невестке удавалось уговорить короля выпить немного овощного отвара или ягодного морса. Крепкий бульон, которым потчевали медики своего монарха, дабы поддержать его силы, был запрещен раз и навсегда.
— У его величества воспалена печень, а вы кормите его вредными блюдами! — напустилась Екатерина Павловна на лейб-медика, который пытался вернуть бульоны в рацион больного. — Если хотите его убить, лучше сразу дайте яд!
— Помилуйте, госпожа принцесса, — залепетал насмерть перепуганный медик, — упаси меня бог даже мысленно пожелать вреда моему королю!
— Вы его причиняете по недомыслию, — отрезала наследная принцесса. — Максимум на что вы способны — это поставить пиявки или иным образом пустить кровь. Остальное явно выше вашего понимания…
— Вы гневаетесь? — спросила Мария, которая в этот момент принесла свежий целебный отвар из трав. — Напрасно. Нельзя требовать от неграмотного человека, чтобы он бегло читал…
— Но они же его убивают!
— Как и большинство своих пациентов, — пожала плечами Мария. — Я принесла лекарство и для вас. И вам необходимо поспать. Сиделка заменит вас на несколько часов.
Если бы не заботы Марии, Екатерина Павловна, наверное, сама бы слегла от чрезмерного напряжения. Но ей удалось облегчить страдания умирающего настолько, что спустя несколько дней король почувствовал себя немного лучше и попросил приподнять его на подушках, чтобы он мог сидеть.
— Да, моему сыну повезло с супругой, — с облегченным вздохом прошептал король. — Меня Господь лишил такого счастья. Первая жена, упокой, боже, ее грешную душу…
Он закашлялся, и Екатерина Павловна ласково положила свою тонкую, изящную руку на его, распухшую и изуродованную болезнью:
— Вам вредно много разговаривать, дядюшка. Тем более, о грустных вещах.
— Дитя мое, а о чем же мне говорить? Да и времени мало: скоро я замолчу навсегда… Так вот, о моей первой жене, матери вашего супруга. Я взял ее из Брауншвейгского дома, поверив ее отцу-герцогу, что его старшая дочь — сама невинность и кротость, и что она родит мне много здоровых детей. Только после свадьбы я узнал, что трое братьев моей юной супруги страдают слабоумием, а младшая сестра — совершенно неуправляема. Удивительно, что Вилли родился совершенно здоровым…
Екатерина Павловна вспомнила мрачный и загадочный дом принцессы Августы в Ревеле, все связанные с ним сплетни и легенды, и поежилась. Дух несчастной женщины словно преследовал ее.
— Августа была прелестна, как котенок, — продолжал бормотать король, — блондинка, с большими голубыми глазами, свежим ротиком… Сама невинность. Потом я узнал, что ее отец старался как можно быстрее сбыть дочку с рук, потому что при его дворе не было мужчины, с которым она бы не кокетничала. За свадебным столом она хохотала во все горло и вела себя, как пьяный моряк. А потом котенок обернулся кошкой — неразборчивой, похотливой, злой кошкой, с которой невозможно было поладить…
«А ты бил ее смертным боем, — подумала Екатерина Павловна, прикрыв глаза, — так, что несчастная вынуждена была просить о защите русскую императрицу».
— Она доводила меня до исступления своими выходками, а потом с воплями носилась по дворцу, жалуясь всем подряд, что я ее истязаю, — продолжал король, словно в ответ на мысли невестки. — Да, я отвесил ей пару оплеух, но она довела бы до этого и святого. По сей день не знаю, от кого она родила двоих наших младших детей. Да, я был у нее первым мужчиной, но не последним… совсем не последним… Дай мне воды, дитя мое.
Екатерина Павловна поспешила выполнить просьбу свекра. Тот сделал несколько жадных глотков, закашлялся и в изнеможении откинулся на подушки.
— А потом она втерлась в доверие к русской императрице, наплела ей невесть что и меня вышвырнули из России… Вместе с тремя детьми… Их нежная мать пальцем не пошевелила, чтобы оставить детей себе, они мешали ей развлекаться… Мне сочувствовала только моя бедная сестра: она сама была замужем за сумасшедшим развратником…
«Боже, — ужаснулась Екатерина Павловна, — ведь он говорит о моем отце!»
— Да и старуха-императрица меняла любовников чуть ли не еженедельно… Развратный двор, погрязший в грехе, изгнал меня, как самого закоренелого грешника, хотя, видит Бог, я не делал и десятой доли того, в чем меня обвиняли… Когда я узнал о смерти Августы… да, тогда я совершил смертный грех, я обрадовался этому известию… Я был свободен, наконец, свободен. И мог найти достойную женщину, чтобы она заменила мать моим сиротам… Пить, ради бога, дай мне пить!
«Это — начало агонии, — мелькнуло в голове Екатерины Павловны. — Нужно позвать врача и пастора!»
— Не зови никого, дитя мое, — снова словно прочел мысли невестки умирающий. — Что я могу сказать священнику? Что грешен? А кто из нас без греха? Даже моя добродетельная сестрица, твоя матушка… Когда я уезжал из России, то подарил ей флакон одного снадобья… Я купил его у маркитана во время одной из войн. Негодяй клялся, что этот яд действует быстро и безболезненно, не оставляя следов. Софи умоляла меня отдать ей этот флакон, добрая душа, она боялась, что я покончу с собой…