Пожалуй, вряд ли найдётся на свете занятие проще, - если уж втемяшится в башку такая блажь - чем наводить порядок в безлюдном хозяйстве, ранее тебе не принадлежавшем. Не связывают условности и традиции. Никто не стоит за плечом и не сопит укоризненно, подразумевая что 'при старом хозяине' было лучше. Нет вечного как полусуточные приливы Фёрт-о-Форта[302] стариковского шёпота за спиной - 'по миру пойдём с новыми порядками. Не та нынче молодёжь, да и что с него, англичанина, взять?!' Такое положение дел не то чтобы радовало Майкла Гринвуда, а вместе с ним и Степана, но значительно облегчало задачу полноценного вступления во владение. Да и обнаруженные поблизости от поместья горные - форелевые речушки, питавшие 'Лох-как-его-там', были с благодарностью восприняты как дар небес. Или, по меньшей мере, в качестве приятного бонуса к библиотеке и висковарне. В следующий приезд сюда, - а когда он будет, следующий? - стоило озаботиться снастями и снаряжением, ибо в этой глуши приобрести их - несбыточная мечта.
Однако, если взглянуть на всё это с другой стороны, то ещё лучше рассуждать о наведении порядка в новом 'дворянском гнезде', сидя в глубоком и жёстком, несмотря на несколько подложенных подушек, кресле у камина. И не абы как, а в точном соответствии со сладкими фантазиями о 'старой доброй Англии'. То есть, с большим графином (пинты на три, не меньше) 'неженатого' пятидесятилетнего виски и новеньким хумидором[303] из белизского кедра, полным отборных сигар Partagas. Степан и сам не знал почему выбрал именно этот сорт. Мало ли в мире хороших брендов? Но, наверное, проскочили какие-то ассоциации с безденежной молодостью, когда по карману начинающему преподавателю были лишь крепкие и сладковатые кубинские сигареты. Были, разумеется, и сигары, скатанные - по рассказам очевидцев - на широких бёдрах юными мулатками острова Свободы. Эти сигары - именно Partagas - продававшиеся в киосках 'Союзпечати' по сорок копеек за штуку, - дорогое удовольствие для редких пижонов. Яркие воспоминания молодости, будь они неладны! Цвета и запахи - как вспышки стробоскопа - наотмашь бьющие по нервам. А вот виски в 'там и тогда' не было. Никакого. Лишь коллеги - счастливчики, командированные в 'забугорье', привозили нечто вроде 'Белой лошади' или 'Чёрного кота'. Дешёвого, надо отметить, пойла, а иное было просто недоступно с учётом невеликих инвалютных суточных. Но 'у советских собственная гордость' и хорошим тоном считалось, уговорив в очередной раз пузырёк 'ячменного самогона', дружно притворно удивляться - 'как они там эту гадость пьют? '. Сейчас всё было иначе. Виски был великолепен без преувеличений. Дымный, торфяно-дубовый аромат, казалось, пропитал за несколько дней все окружающие Матвеева предметы. Но виски - и это главное - не подменял собой события жизни, а лишь придавал им особый вкус, как маленькая щепотка специй делает обыденное блюдо запоминающимся.
За неделю графин потерял не более трети своего содержимого, ибо важен был не результат, а процесс. На второй день, после визита в один из пабов Питлохри, Степан попытался, по старинной шотландской традиции, совместить употребление виски с местным некрепким элем, специально сваренным для запивания ячменного нектара, но быстро отказался от этой затеи. Такой 'секс для нищих' его не прельщал и как-то мало сочетался с неспешными размышлениями в кресле у камина.
'Кстати, о птичках... и что мне прикажете делать с этим приютом самогонщиков? Бросить всё и заняться спаиванием населения страны - исторического противника? Я скорее сам, от одних только дегустаций, 'белку' заполучу. По-шотландски рыжую, и с 'хвостиком' как у какого-нибудь местного национального героя Конана МакПофигу. Или рыжая всё-таки по-ирландски? - Степан в очередной раз начал клевать носом и перед его закрывающимися глазами стали водить хоровод рыжие и чёрные белочки, все как одна в килтах и с пледами через плечо. Некоторые из белочек как по команде прикладывались к бутылочкам тёмного стекла, другие же ритмично и воинственно потрясали маленькими, но не переставшими быть от этого двуручными, клейморами. - Фу, привидится же такое! - Матвеев широко и вкусно зевнул, потянулся до хруста в костях, пригладил пятернёй растрепавшуюся шевелюру - к парикмахеру, что ли сходить, а то за всеми хлопотами обрастаю на манер дикобраза' - и пошёл из каминной в кухню, сварить кофе и 'наловить' себе чего-нибудь перекусить. Вернувшись с кофейником и тарелкой бутербродов, он в который раз начал перечитывать составляемый им список планируемых мероприятий по восстановлению исконных местных промыслов в отдельно взятом поместье.
Стоит сказать, что не на последнем месте в рассуждениях Матвеева 'о пользе национального шотландского пьянства' стоял прагматический расчёт - собственность должна приносить доход, ибо расходы намечались нешуточные. Для реализации выработанной в Арденнах стратегии, необходимо было воспользоваться целым арсеналом разнообразных средств, в первую очередь - денежных. Подписывая очередной чек или раскрывая бумажник, Степан с усмешкой говорил про себя - 'Бабло побеждает зло'. - Этот ёрнический лозунг начала двадцать первого века пришёлся вполне ко двору в конце первой трети века двадцатого, а учитывая неизбывность зла под солнцем, добыча денег превращалась в наполнение бочки Данаид[304]. Несмотря на кажущуюся, в таком свете, бесперспективность любых телодвижений, Степан понимал, что выбор невелик - либо взбить сметану, либо утонуть. Последнее представлялось невозможным в силу убеждений, обязательств перед друзьями, да мало ли чего ещё.
- Невозможно - и точка!
Слегка беспокоило Степана отсутствие однозначной реакции сэра Энтони на его отчёт о поездке в Голландию. Да что там однозначной - никакой реакции не последовало, кроме дежурного: 'Спасибо за проделанную работу. Если Вы нам понадобитесь, господин Гринвуд, сэр, мы найдём способ с Вами связаться. На Ваш счёт переведена скромная компенсация за потраченное время и силы'. То есть, выражаясь простым языком: 'На тебе денежный эквивалент газетного гонорара и снова прячься под камень, из-под которого вылез[305], до лучших времён'. Хорошо ещё, что статья о Чехословакии пошла в печать практически в авторской редакции, а сумма, выплаченная за неё, превзошла самые смелые ожидания. Незабываемый сон с участием лорда Ротермира оказался не 'в руку'. Мистер Крэнфилд ещё раз подтвердил редакционное задание на статьи о Польше и прибалтийских лимитрофах, лишь волею случая получивших статус независимых государств. Если бы не это, то можно было подумать, что вокруг Майкла Гринвуда начинает образовываться разреженное пространство, грозящее перерасти в вакуум и тогда...
'Как Витьке Федорчуку - инсценировать смерть?' - ибо процесс категорически пошёл' 'не в ту сторону', и проще умереть и воскреснуть под новым именем, чем зависнуть между жерновами 'исторических необходимостей'. Без старых обязательств и допущенных впопыхах ошибок, начать с чистого листа и двигаться вперёд - 'И только вперед!' - в поисках новых самобытных граблей?
Отогнав невесёлые мысли маленьким глотком виски, вдогонку которому пошёл кофе и изрядный кусок бутерброда с ветчиной, Матвеев вновь вернулся к планированию расходов на ближайшее время.
'Итак. Куб перегонный импортный - три штуки. Один - менять без вариантов. Два других - почистить и поменять арматуру, - или как она там называется, - трубки, краны. Неплохо бы в поместье газ провести, но это ещё долго будет относиться к области несбыточного. Так что, придётся топить по-старинке - углём или торфом, и даже, скорее всего, именно торфом.. Да, и термометры с манометрами однозначно придётся ставить новые. В солодовне[306] ничего менять не будем - просто наведём порядок и чистоту, насколько это возможно.
Бочки... а что у нас с бочками? Полдюжины придётся отдать местному бондарю на ремонт и обязательно проследить, чтобы доски и клёпки были надлежащего качества'. - Степан воспринимал как должное все непривычные для него знания, доставшиеся, как оказалось, не только от Гринвуда, но и от далёких предков последнего. К тому же в библиотеке поместья отыскалось 'Полное руководство по дистилляции' некоего господина Смита[307], представлявшее не только букинистическую, но, несомненно, и немалую практическую ценность для начинающего производителя традиционного алкоголя.
'Самостоятельность в её нынешнем виде - резюмировал Степан события последних дней - штука хорошая, ласкающая чувство собственного достоинства, но, пожалуй, что бесперспективная. Без опыта ведения бизнеса можно обложиться справочниками и пособиями, купить, - пока они по карману, - лучших юристов, собрать по округе мастеров и поднять хозяйство усадьбы до работоспособного состояния, - но не более того. Эх, сейчас бы посоветоваться с Витькой Федорчуком. Чертовски не хватает его чутья и деловой хватки. Не зря 'колбасный король' тянет свой бизнес без видимых проблем уже почти двадцать лет. Угу, а ещё губозакаточную машинку для полного комплекта'.
Тем не менее, моментальная эта мысль привела, как и следовало на самом деле ожидать, к двум вполне трезвым решениям. Во-первых, купить - пока в Европе мир - бочки из под дешёвого испанского хереса, и настаивать виски в них. А во-вторых, следовало срочно найти подходящего управляющего, а самому ехать в Европу, и там плотно заняться с Витькой делами возникающего на глазах 'семейного бизнеса'. Оба решения представлялись теперь Степану вполне здравыми и, следовательно, верными.
Воспринимая, поначалу, хлопоты по приведению поместья в 'божеский' вид и восстановлению висковарни не более чем как 'милую' забаву, не мешающую заниматься главным делом, то есть, журналистикой и, даже придающую дополнительную устойчивость его социальному положению, Матвеев не просто втянулся, но начал открывать для себя целый мир по имени 'Шотландия'. Не в качестве постороннего наблюдателя или, упаси боже, туриста, но полноправного местного землевладельца. И 'рассмотреть' этот новый чудный мир он пытался не с 'парадного подъезда' Эдинбурга и не с 'чёрного хода' Глазго. Крайности могли исказить перспективу, открывшуюся Степану в самом сердце без преувеличения легендарной страны, где открытия приносил каждый новый день. Общение с нанятыми для работы в поместье мужчинами и женщинами - деревенскими жителями, регулярные поездки в Питлохри за продуктами и на почту - всё давало столько пищи для размышлений, что Степан всерьёз опасался 'заворота кишок' в своей голове.
Источником внешних новостей служили газеты, попадавшие в Питлохри с небольшим, на день-два, опозданием, да ещё радио. С последним пришлось немного повозиться, даже не столько с ним, сколько с отсутствующим в поместье электричеством. Пришлось тряхнуть стариной, возобновив почти утраченные навыки 'настоящего советского мужика', и приложить некоторое количество усилий, попутно удивив местную прислугу своими познаниями в высоком искусстве электрификации и умением, позволившим Матвееву за пару дней наладить освещение в поместье. Невдомёк было шотландским пейзанам, что их новый наниматель изрядно поднаторел в ремесле домашнего электрика, равно как и сантехника, за несколько тысяч миль и несколько десятков лет вперёд от нынешнего места и времени. Теперь стены жилых комнат и хозяйственных помещений господского дома украшал витой провод на фарфоровых изоляторах и 'изящные' керамические выключатели и розетки. На заднем дворе в небольшом сарайчике - ранее бывшем прибежищем садового инвентаря - чихал сизым выхлопом примитивный бензиновый генератор, мощности которого вполне хватало на освещение полутора десятков комнат и питание громоздкого трёхлампового приёмника. При покупке этого 'чуда враждебной техники', пытаясь найти табличку с наименованием фирмы производителя на массивном, полированного дерева, корпусе, Матвеев потерпел неудачу. Продавец ничем помочь не смог, сказав лишь, что приёмник собран из 'филипсовского' комплекта деталей[308] каким-то мастером в Данди. Подробности знал хозяин лавочки, но он уехал за товаром в Эдинбург и мог вернуться не раньше чем через неделю.
Новости, приносимые газетами и радио, последние две недели вызывали у Степана странное ощущение нереальности происходящего - настолько они не соответствовали тому немногому, что он помнил из истории межвоенной Европы. По правде сказать, знания его опирались на причудливую смесь обрывков школьного и университетского курса с прочитанными в молодости романами Семёнова[309] и книжками из библиотеки 'Военных приключений', да фильмами, вроде 'Щит и меч' или 'Земля до востребования'. Немного помог подробный ликбез, проведённый Ольгой на затянувшемся пикнике в Арденнах. Если в анализе прошедших событий Матвеев мог ещё положиться на Гринвуда, то новости шокировали их обоих.
Ушло в отставку, не просуществовав и месяц, 'февральское правительство' Альбера Сарро. Кабинет его преемника - Эдуарда Эррио[310] тут же столкнулся с серьёзнейшей проблемой - седьмого марта части вермахта, в нарушение статей Версальского договора, стали занимать демилитаризованную Рейнскую зону[311]. Консультации министров иностранных дел Франции и Великобритании, точно также как и телефонные переговоры их премьеров, не принесли внятного результата. Альбион предпочёл закрыть глаза на демарш Берлина, заявив устами своих чиновников, что действия правительства рейха 'не ведут к развязыванию военного конфликта'.
В сложившейся обстановке, на волне общественного возмущения после трагической гибели от рук фашистских террористов маршала Тухачевского, господину Эррио ничего не оставалось, как подтвердить своё реноме большого друга СССР и борца за мир в Европе. Он отдал распоряжение о вводе в демилитаризованную зону частей 6-го кирасирского и 4-го моторизованного драгунского полка 1-й лёгкой механизированной дивизии французской армии. 'С целью соблюдения положений Версальского договора, и руководствуясь буквой и духом соглашения в Локарно[312], правительство Французской республики считает себя вправе применить силу для предотвращения милитаризации особой Рейнской зоны'. Солдаты вермахта не сделали ни одного выстрела и покинули Рейнскую область также быстро как вошли в неё.
Буквально через пару дней, после обмена весьма резкими нотами, Берлин и Вена разорвали дипломатические отношения с Чехословакией. Взаимной высылкой послов и дипломатического персонала дело не ограничилось - толпа возмущённых берлинцев 'в штатском', как мрачно пошутил Степан, разгромила здание чешского посольства. Началась конфискация собственности принадлежащей гражданам ЧСР. События в Вене проходили по схожему сценарию - 'народное возмущение', погромы и конфискации. Части австрийской и немецкой армий стягивались к границе с Чехословакией. В ответ французское и бельгийское правительство объявили о мобилизации резервистов.
'Видимо, Адольф сейчас в бессильной злобе своей, в очередной раз грызёт коврик в прихожей. - Веселее от такой мысли Степану не становилось. - Рано радоваться. Всё равно, такими темпами, лет через пять, он заставит жрать землю своих европейских недоброжелателей, а союзников - как минимум кусать локти. Или ещё что-нибудь столь же малосъедобное'.
Выступление премьер-министра Бельгии Поля Ван Зееланда[313] с предложением о заключении отдельного соглашения, которое могло бы способствовать контролю над неуклонным соблюдением положений Версальского договора, с правительством Французской республики, произвело эффект разорвавшейся бомбы. Неожиданным стало и почти консолидированное выступление французских и бельгийских властей против прогерманских, и сочтённых такими, радикальных группировок, действовавших на их территории. Под запрет, в том числе, попала деятельность Русского общевоинского союза, всем активным членам которого было настоятельно предложено в недельный срок покинуть территории Франции и Бельгии.
'Вот тебе бабка и юркни в дверь... - говорить сам с собой по-русски Степан мог лишь в редкие часы вечернего одиночества, когда выполнена вся запланированная на день работа и прислуга ушла к себе в деревню. Как ни дико это звучит, но в странных для нормального человека разговорах с самим собой Матвеев находил успокоение - они стали для него чем-то вроде медитации, требующей полного уединения и приносящей необыкновенную ясность мысли и спокойствие духа. - Вот и решили периферийные части уравнения на свою голову. Это как если бы мы стояли на пляже и кидали самые мелкие и лежащие на поверхности камушки в прибой. Невинное занятие - до поры, до времени. А галечный пляж, возьми да двинься в сторону моря. Угу. А на море от наших бросков - волна метров в несколько. - Сравнение не блистало оригинальностью, но Степан понимал, - других образов у него не было. Не до афористичности и прочих красивых литературных вывертов, когда не знаешь, куда пойдет поток событий в следующий момент. Тут уж либо 'дай бог ноги', либо думай, какая часть Большого уравнения сегодня самая важная. Всё равно в ближайшие дни остаётся только наблюдать. Наизменялись... прогрессоры... мать вашу истматовскую! '
В раздражении, Матвеев резко потянулся за сигарой и чуть не смахнул с низкого столика графин с виски. Он поймал его практически на лету и, выматерившись вполголоса, облегчённо вздохнул. Виски было не жалко, просто очень не хотелось идти за ведром и тряпкой, а также собирать с каменного пола мелкие осколки. Вознаградив себя за ловкость небольшой порцией спасённого напитка, Степан понял, что в таком взвинченном состоянии сигара - не лучший вариант. Она, подобно трубке, не терпит суеты и раздражённости.
'Обойдусь сигаретой, - подумал он - из тех, что купил вчера, с албанским табаком'.
Размеренная, неторопливая не в лучшем смысле этого слова, сельская жизнь состояла не только из повторяющихся как дни недели навсегда затверженных действий. Хватало и маленьких загадок. Одна из них уже почти неделю тревожила воображение Степана, да и Майкла, кстати сказать, тоже. Дважды в день - утром и вечером, несмотря на перемены погоды, на дороге между холмов, вблизи поместья Бойдов, появлялась всадница на гнедой чистокровной верховой лошади[314]. Она вела лошадь свободным шагом, изредка переводя её то в собранную рысь, то в тихий кентер[315]. Отчего-то наездница представлялась Матвееву юной романтичной девушкой, дочерью какого-нибудь местного землевладельца, скучающей в этой глухомани без достойного её воображаемой красоты обрамления. Подумывая, а не приобрести ли хороший бинокль - лучшего друга любопытного сельского джентльмена - он стал, за неимением оптики, два раза в день выходить к воротам своего владения в надежде увидеть незнакомку поближе и, если удастся, познакомиться.
Такое поведение 'молодого хозяина' не осталось незамеченным со стороны прислуги. Деревенские кумушки, готовившие еду и прибиравшиеся в доме, понимающе перемигивались и, как им казалось, незаметно, перешёптывались об очередной 'причуде' 'лондонского франта'. Матвеев уже вызвал их недоумение, в первый же день попросив приготовить хаггис[316] и овсянку - настоящую шотландскую пищу в его понимании. И только дружный смех кухарок навёл Степана на мысль о странности своей просьбы. В результате сошлись на нейтральном жарком с гарниром из тушёных овощей, паре салатов и огромной горе разнообразной выпечки - от пресных булочек к жаркому до... а вот названия этому кондитерскому изобилию ни Гринвуд, ни тем более Матвеев, не знали. Да и чёрт с ним! Потому как вкусно было неимоверно, так, что буквально трещало за ушами.
'Пожалуй, несколько месяцев такого рациона, и о талии можно будет только вспоминать - притворно вздыхал тогда Степан, развалившись с чашкой кофе, варить который он не доверил никому из прислуги, в том самом кресле в каминной комнате, что впоследствии стало излюбленным местом его размышлений и краткого отдыха. - Мучное и мясо. Жиры и углеводы. Овощи - одно название что гарнир. Его как бы ни меньше чем основного блюда. Дикари-с. Никакой утончённости'.
Первое мнение, как ни странно, оказалось ошибочным. Ритм жизни, избранный Степаном, постоянные поездки на специально купленном велосипеде в Питлохри - всё вело к зверскому аппетиту и пока никак не отразилось на его фигуре. Джентльмен из общества оставался таковым даже на краю местной географии.
***
Восстановление висковарни неожиданно застопорилось по банальной причине - ни в ближних деревнях, ни в Питлохри не нашлось специалиста, способного сварить изношенные трубки перегонных кубов, не говоря уже о том, чтобы изготовить новый wash still[317]. После длительных расспросов, выяснилось, что ближайший мастер, способный помочь разрешить возникшие проблемы, живёт в Данди. О нём рассказал вернувшийся из деловой поездки мистер Драммонд, владелец магазина 'сложной бытовой техники', у которого Матвеев купил за последние две недели почти всё необходимое - от велосипеда до электрических лампочек. По словам почтенного торговца, именно в мастерской Сирила Каррика собирались приёмники по схеме Филипса, и ремонтировалось всё, что могло внезапно сломаться в окрестных поместьях и деревнях. Пятидесятилетний, но ещё крепкий на вид, чем-то похожий на гриб-боровик из советского мультфильма, Драммонд с радостью согласился рассказать сэру Майклу об этом 'удивительном человеке'.
- Таких успешных, несмотря ни на что, людей, как мистер Каррик, не сыскать в округе! Его у нас многие знают, хоть он нам и не совсем земляк. Ну, родился он в Данди. Папаша его - как в отставку с флота вышел, домик прикупил в наших краях, хозяйством обзавёлся, женился. Правда, кроме Сирила, бог больше детей не дал, да и то сказать, жена его через пару лет померла от простуды. Ну, ничего... мальчишка-то вырос смышлёный. Сам смог поступить в Эдинбургский университет и окончил его аккурат в четырнадцатом году. На инженера выучился, а стал лейтенантом в пехотном полку. Через два с половиной года вернулся капитаном. Правда, на одной ноге - не повезло. На Сомме оставил... кхе-кхе. Да и я оттуда пару дырок в требухе привёз. Впрочем, речь не об этом. Отец его, старый Каррик, к тому времени уже помер, но оставил неплохое наследство - как раз на мастерскую хватило. Сирил оказался не только с головой, но и с руками - брался за ремонт всего подряд, от патефонов до тракторов. Это сейчас у него не одна мастерская - автомобильная, радио, и ещё несколько, а в двадцатом начал с одного сарайчика на окраине. Без электричества, без отопления, без ноги... Первым делом он протез себе соорудил - загляденье! Ни за что, если не знаешь, от живой ноги не отличишь. Разве что прихрамывает немного.
***
В конце концов, - 'А почему бы, собственно, и нет?' - Степан совсем уже собрался отправиться в Данди, хоть это был и не близкий путь. То есть, на автомобиле или поездом - сущая безделица. А если на 'таратайке' до ближайшего вокзала, - 'И где он тот вокзал?' - и только потом 'по чугунке'? Но нет худа без добра. Не успел Степан выяснить насчет двуколки, а навстречу ему прямо по гравийной дороге, соединявшей в этих местах все основные центры цивилизации, скачет... Нет, не амазонка, разумеется, - амазонки это так тривиально, - а сама Диана-охотница во всей прелести своей вечной юности и неувядающей красы. И что за дело, что не на своих двоих, что без лука и не в полупрозрачной тунике, спустившейся ненароком с левой, скажем, груди?! Она была прекрасна, и это, конечно же, была именно ОНА, а все остальное дорисовало воображение Матвеева, вспыхнувшее, словно высушенная засухой степь.
- Артемида! - Воскликнул пораженный 'чудным видением' Степан.
- Фиона, - осаживая скакуна, удивленно произнесла девушка.
Глаза ее распахнулись, и Степана с головой накрыло волной разогретого солнечным жаром меда. Или он попал под золотой водопад?
- Разрешите представиться, - все-таки и Гринвуд, и Матвеев были одинаково хорошо - хоть в разном стиле - воспитаны. - Майкл Гринвуд, к вашим услугам.
Растерянность, оторопь, сердцебиение и прочие всем известные симптомы, - все это само собой, но 'выдрессированное' тело Гринвуда, все сделало само и притом в лучшем виде: сдержанный поклон, улыбка, открытый взгляд. И голос, что характерно, не дрогнул. И вообще...
- Фиона Таммел... А вы новый хозяин поместья Бойдов?
- Я?... Бойдов? Ах, да. Да, разумеется. Хозяин. Поместья. Бойдов.
- Значит, это вы, сэр, подглядываете за мной во время верховых прогулок? - Вот как они - имея в виду, особ женского пола - умудряются одним каким-нибудь, казалось бы, совершенно невинным словечком поставить вполне уверенного в себе мужчину в самое неловкое положение, какое он только может себе вообразить?
- По-видимому, то, чем я занят, называется как-то иначе. - Возразил Степан, постепенно приходя в себя. - Ведь это не то же самое, что подглядывать во время купания?
- Подглядывайте. - Беззаботно пожала плечами мисс Таммел. - Там, где я купаюсь, я одета в купальный костюм.
- Надеюсь, - осторожно сказал Степан, боясь неверным словом разрушить чудо понимания, возникшее вдруг между двумя едва знакомыми людьми. - Вы не купаетесь в озере... Воспаление легких гарантировано всякому...
- Нет, - перебила его с улыбкой на губах Фиона. - Обычно я купаюсь в Италии или на Лазурном Берегу.
- В Италии... - Задумчиво повторил за Фионой Степан. - Дайте подумать... Так вы не живете в обветшавшей башне на вершине горы, крутые склоны которой покрыты сиреневыми пятнами вересковых зарослей?
Кажется, ему удалось очень хорошо сымитировать разочарование, но Фиону он этим обманул вряд ли. Девушка не могла не понимать, что он уже оценил ее лошадь по достоинству, даже если и не был большим знатоком верховых лошадей. Однако Майкл Гринвуд в таких вещах разбирался вполне достаточно, чтобы догадаться: о скудости средств речь в данном случае не идет.
- Нет, - еще шире улыбнулась Фиона, выслушав тираду, намекающую на всем хорошо известную бедность древней Шотландии. - Нет. - Покачала она головой. - Хотя графский титул наша семья утратила еще в восемнадцатом веке, земли и состояние мы, кажется, сохранили... Впрочем, это не моя забота. Но я не сомневаюсь, что лорд Таммел, мой отец, вам с удовольствием все это объяснит... или не объяснит, - добавила Фиона и, весело рассмеявшись, послала лошадь вперед, оставив Степана в растерянности стоять посередине дороги.
Впрочем, не все так просто.
'Она... О, господи!'
Но зови бога или поминай черта, дело было сделано. Одна случайная встреча, короткая, как и любая подобная встреча. Несколько ни к чему не обязывающих слов... и взглядов... Улыбка. Смех... И всё решено.
Сэр Майкл Гринвуд, третий баронет Лонгфилд был впервые, но сразу же насмерть 'поражен стрелой Эрота', известного, кажется, так же под именем Купидон. Он был влюблен, вот в чем дело. А вместе с ним - и даже в первую очередь именно он - второй раз в жизни переживал это странное почти болезненное чувство Степан Матвеев. Но как бы ни было ему больно - а ему, в отличие от Майкла, было именно больно - отказываться от этого чуда он не стал бы ни за какие деньги.
***
Ну, разумеется, он не поехал в Данди. Помыкался в поместье, пытаясь заниматься то тем, то этим, но ничего не выходило. Не шла Фиона из головы, и из сердца убираться никуда не желала. Однако и 'страдать' так было более чем глупо. Поэтому отобедав - кое-как, без вкуса и, разумеется, без аппетита - Степан принял на грудь, но совсем немного, самую малость - для куража, так сказать - оседлал велосипед и отправился во владения Таммелов. А там и ехать-то, как оказалось, всего ничего было. Сложный рельеф местности, так сказать. По карте, которой у него не было, наверняка рукой подать, типа, 'вот там, за холмом!' Но и по пересеченной местности, по тропкам, взбирающимся на холмы и с холмов спускающиеся, мимо рощи, фермы и 'отдельно стоящей кошары', вдоль стеночки, сложенной из дикого камня, собранного на скудных шотландских полях, и прямо к дверям просторного дома, прячущегося в тени деревьев.
- Добрый день! - Сказал Степан и неожиданно смутился. А все дело было в том, как она на него посмотрела, как повернула голову и как приоткрыла губы, собираясь ответить на его банальность.
Смутился, обмер, теряя дыхание и чувствуя, как проваливается в тартарары несчастное сердце.
- Что с вами? - Удивленно раскрыла свои чудные глаза девушка и чуть окончательно его не добила, поведя плечом с такой неповторимой и узнаваемой грацией, что хоть слезами заливайся, хоть волком вой. Но он не заплакал, и не завыл, и вообще не сделал ничего такого, чего потом следовало бы стыдиться.
- Извините, - сказал Степан, заставляя себя улыбнуться. - Знаете, как бывает, когда солнце в глаза ударяет?
- Знаю. - Нахмурилась Фиона, еще не успев догадаться, какой простенький комплимент он ей приготовил.
- Вот и у меня так же. - Уже более непринужденно улыбнулся Степан. - Увидел вас и...
- Экий вы, однако, куртуазный ухажер! - Рассмеялась девушка, не подозревая, что от ее смеха ему становится еще хуже: и сладко, и горько, и все в одном флаконе.
Да и откуда бы ей знать, как догадаться, что странная судьба Степана Матвеева сыграла с ним удивительную, почти злую шутку, второй раз в жизни поставив на пути одну и ту же женщину, настолько точно отвечающую его внутренним представлениям об идеальной любовнице, что не влюбиться он просто не мог. Однако Фиона Таммел была настолько похожа на покойную жену Степана, какой та была - будет - почти через сорок лет вперед или тридцать лет назад, что в это было просто невозможно поверить.
***
Разумеется, он не позволил себе ничего лишнего. Он так боялся вспугнуть каким-нибудь неверным движением птицу-удачу, что вел себя, пожалуй, даже излишне осторожно - все-таки двадцатый век на дворе, и викторианская Англия приказала долго жить - но потерять Фиону он себе позволить не мог. Поэтому и отношения их развивались в лучших традициях великой английской литературы. Сельский дворянин, девушка из поместья, Шарлотта Бронте, Джейн Эйр, и все такое.
Но нет худа без добра. Степан успокоился понемногу, взял себя в руки и неожиданно обнаружил, что получает от своих 'неторопливых ухаживаний' ничуть не меньшее удовольствие, чем от пароксизмов бурной страсти. А тут еще и ответное чувство, как будто, начало угадываться в глазах его спутницы, ради общения с которой Матвееву пришлось срочно завести себе коня. Однако и конь оказался к месту, потому что ежедневные прогулки с Фионой удачно вписались в ритм сельской жизни. Меньше оставалось времени на безделье - становящееся для интеллектуала неизбежным источником несвоевременных мыслей, ненужной рефлексии и неуклонно ведущее к национальной болезни всех интеллигентов мира - беспробудному пьянству. Общение с юной шотландской леди было не только способом провести время - оно придавало Матвееву новые силы и породило настоящий интерес к жизни - в противовес бывшей до этого 'игре в интерес'. Тут уж Степан не смог обойтись без анализа, и результаты его были не совсем приятными.
'Ну, оказались мы здесь. Никто нас не спрашивал - хотим, не хотим - но раз уж 'перекинуло', то и живём, как можем. Поставили перед собой цель, как и положено 'настоящим человекам'. Высокую и благородную, без преувеличения. Теперь идём к ней, в меру сил и возможностей, не оглядываясь по сторонам. И чем дольше продолжается этот крестовый поход, тем больше опасность перестать смотреть на окружающий мир взглядом иным, нежели прогрессорским.
'Стёпа, мальчик мой! - мысленно обратился Матвеев сам к себе противным 'старушечьим' голосом - Тебе костюмчик Супермена не жмёт? Вроде большой мальчик...должен понимать. А кто это говорит? Совесть твоя, в битве за мир во всём мире покалеченная'. - Ответить, а тем более возразить, 'внутреннему голосу' было нечего.
'Ещё немного - с горечью подумал Степан - и мы все начнём обрастать бронёй, кто-то раньше, и мне кажется, что это будет Витька, кто-то позже - и будем воспринимать её как настоящую кожу. Достучаться до нас снаружи будет всё труднее, одна надежда на то, что внутри, - как это не называй, человечностью ли, совестью, или ещё как - надежда для тех, у кого она есть...'
***
К воротам поместья подъехал изрядно запылённый чёрный автомобиль со старомодным кузовом брогам[318].
'Кто это ко мне пожаловал? - Без особого интереса подумал Степан. - Явно не оптовые покупатели виски. Да и для налогового агента слишком шикарный автомобиль. Вариантов немного, и каждый следующий намного хуже предыдущего'.
Водитель, заглушив мотор, вышел из машины и открыл дверь пассажирского салона. Появившийся из авто господин в сером в полоску костюме, шляпе и ботинках с гетрами был удивительно похож на...
'Ба, да это же сэр Энтони собственной персоной. Принесла же нелёгкая! Видимо, что-то совсем большое в лесу сдохло. Странно, что запаха мертвечины не чувствуется'.
Не желая сдерживаться, Матвеев состроил такую гримасу, что гость из Лондона быстро согнал со своего лица дежурную улыбку и настороженно произнёс вместо заготовленного приветствия:
- Неужели вы мне не рады, Майкл, мой мальчик? На вас это совсем не похоже. Или пьянящий воздух свободы сыграл с вами злую шутку, и вы забыли о своих обязательствах? - Интонация, а-ля 'добродушный дядюшка', чуть изменилась. - А может, не дай Бог, народец холмов подменил господина Гринвуда? - И вот уже сквозь бесцветные глазки глянул на Степана не 'дядюшка Энтони' и товарищ небезызвестного тамбовского волка. - Ладно, не дуйтесь. В дом пригласите, или мы так и будем стоять, потешая прислугу?
- Да, конечно. Простите сэр, но всё так неожиданно. - Степан изобразил на лице приличествующее случаю выражение, хотя и не был уверен, что послание будет доступно собеседнику в полном объеме. - И потом, что я должен был думать, особенно, после того, что мне передали в ответ на мой отчёт по Голландии? Проходите, сэр Энтони! Здесь всё по простому - виски и сигары на столе, хозяйское кресло в вашем распоряжении - устраивайтесь удобнее, и поведайте мне очередную страшную тайну. Или нет. Я сам догадаюсь... Империя в опасности, и только я, скромный второй баронет Лонгфилд, могу спасти её.
- Вас определённо подменили, Майкл. - Сэр Энтони нисколько не рассердился, а, по своему обыкновению, легко принял правила новой игры. - И, к тому же, вы отлично выглядите. Загорели, похудели. Мне что ли тоже бросить всё и махнуть сюда? Кстати, как называется это чудное местечко?
- Сэр Энтони, я не верю, вот ни на столечко, - и Степан показал насколько мало его доверие, - что вы действительно бросите всё ради сомнительного счастья владеть несколькими десятками акров каменистых пустошей у дьявола в... подмышкой. Здесь всё так бедно и скромно, что жители ближайшей деревни не могут позволить себе даже деревенского дурачка и им приходится выполнять его роль по очереди.
- Полно вам, Майкл! - Улыбнулся старый лис. - Эту шутку я услышал впервые, когда вы даже не начали пачкать пелёнки с вышитыми гербами и монограммами. Впрочем, если вы шутите, то дело, за которым я сюда приехал, не так уж безнадёжно.
- Может быть сначала обед? Как вы, сэр Энтони смотрите на большой горшок свежего, горячего хаггиса с чесночной подливой?
- Благодарю вас, Майкл, но вынужден отказаться. Бараний и мой желудки не созданы друг для друга. К тому же у меня очень мало времени и, открою вам государственную тайну, меня здесь вообще нет! В данный момент я нахожусь на борту какого-то военного корабля флота Его Величества и направляюсь в Плимут. Даже не знаю зачем, но это и не важно. Поэтому - перейдём непосредственно к делу.
- Хорошо, я весь - внимание.
- Да, внимание должно стать вашим вторым именем, Майкл. Слишком высоки ставки и новая работа может показаться вам не совсем обычной. - Майор сделал паузу, в течение которой неторопливо закурил.
'А ведь он волнуется - подумал Матвеев - хоть и пытается это скрыть. Неужели дело настолько серьёзно? И серьёзно по сравнению с чем?'
- Скажите, Майкл, вам приходилось слышать о таком журналисте из Германии как Себастиан фон Шаунбург? Выездной корреспондент, или как это у вас называется... Из Deutsche Allgemeine Zeitung?
- Вы шутите, сэр Энтони? Я и коллег-то из больших лондонских газет не всех знаю, что уж говорить о каком-то боше. Кстати, чем так интересен мой берлинский коллега?
'Оба-на! Так вот ты какой, толстый полярный лис. - Мысли Степана сорвались, как говорится, с места в карьер. - Что будем делать? Сухари сушить рано, обойдёмся мордой валенком. Лишь бы выглядеть естественно и не переиграть'.
- Извините за скверный каламбур, Майкл, но господин фон Шаунбург интересен тем, что интересует многих совершенно разных, но одинаково интересных нам людей. Некоторое время назад, наш доверенный корреспондент, командированный во Францию для освещения деятельности левых эмигрантов из Италии, сообщил, что по каналам Коминтерна прошла настоятельная просьба выяснить, не появлялся ли на Апеннинском полуострове некий берлинский журналист...
- Фамилия которого начинается на 'фон Ш'! - радостно 'догадался' Степан.
- Вам не откажешь в прозорливости и умении схватывать на лету, - сэр Энтони тоже мог быть ироничным, когда хотел - но не торопитесь. Наша история только начинается. Так вот, люди Карло Роселли выяснили, что фон Шаунбург действительно работает в Италии как корреспондент. Берёт интервью у весьма солидных господ - например у генерала Марио Роатта...
Матвеев изумлённо присвистнул, и тут же старательно покраснел - ибо стыдно джентльмену подобным образом выражать крайнее удивление. Однако сэр Энтони, что называется, даже бровью не повёл - он был вполне доволен произведённым эффектом.
- ... и его подчинённых: полковника Эммануэле и некоторых других, помельче. Если бы жизнь не разучила меня удивляться, дорогой Майкл, я тоже бы присвистнул, как бывало в детстве. Хе-хе! Но любая странность имеет своё простое объяснение - штурмбанфюрер фон Шаунбург, потомок древнего аристократического рода, является сотрудником ведомства Гейдриха. Ergo, его контакты с итальянскими коллегами вполне естественны. Беспокоит странный интерес к его фигуре со стороны Москвы. Это мы объяснить не можем. - Майор взял ещё одну сигарету, закурил и, с видимым удовольствием, затянулся.
- Не понимаю одного - выражение лица сэра Энтони было откровенно недоумённым - зачем он большевикам? Насколько нам известно, - полем его деятельности всегда была Европа, - с chekistami он не пересекался, выполнял работу по сбору и анализу относительно открытой информации. Журналистское прикрытие опять же.
- Может быть, они ищут к нему какие-то легальные подходы? Или хотят взять его на горячем, как говорят американцы. Есть на чём его ловить? Долги, пьянство, девочки?
- Скорее уж мальчики - майор неодобрительно скривился - долгое время ходили слухи о его университетских наклонностях, - ну, вы понимаете, Майкл, - в плане выбора партнёра. Кстати, фон Шаунбург получил философское образование. Он или нормален, или умеет не попадаться, а это великий талант для человека нашего ремесла. Всё остальное - мимо.
- Интересно, даже захватывающе, но пока я не вижу больших странностей, кроме интереса русских. - Степан впервые за весь разговор достал сигарету и, чиркнув спичкой, раскурил её. - Вот если бы этот Шаунбург оказался просто журналистом...
- Это ещё не всё. Где-то с неделю назад его видели в Касабланке. Даже сфотографировали, я вам позже покажу эти снимки. И, чтобы не играть в угадайку, скажу сразу, - наш 'философ' вошёл в контакт с представителями ближайшего окружения генерала Франко, - полковниками Санто Рассели и Фернандесом. И данный факт - самое удивительное и необычное звено в цепи этой истории. Теперь о действительно главном - что вам, Майкл поручается сделать...
Сказать что голова Степана опухла от подробностей - значит преуменьшить размеры того напряжения, которое он вынужден был предпринять чтобы уложить в памяти с первого раза, не переспрашивая, всё то, что говорил ему сэр Энтони. Гринвуд пытался сопротивляться, но как-то неубедительно, быстро сдавшись на милость победителя, и запоминал, запоминал, запоминал...
'Завтра будет болеть голова, - обречённо констатировал Матвеев, - так ей и надо! Нет, чтобы попасть в математика или, в крайнем случае, в бухгалтера. Угораздило же очутиться в журналисте. И что с того, что у Майкла отличная память? Он же, в отличие от меня, почти чистый визуал, разве что с лёгкой примесью кинестетика[319]. Тренироваться надо - до получения рефлекса. Подтягивать, так сказать, отстающего'.
Фамилии и названия улиц, даты, номера домов и телефонов - огромный объём информации был распределен по полочкам и ящичкам памяти, снабжён закладками и бирочками.
'Мнемоника - великая вещь, особенно когда к месту - мысли Степана шли параллельно запоминанию - а в моём случае без неё не прожить. По крайней мере - долго'.
- Майкл, мне кажется, вы меня не слушаете - в голосе майора явно читалось удивление, переходящее в раздражение - и уже довольно давно!
- Место встречи со связником будет изменяться по следующей схеме - по чётным дням недели, совпадающим с чётными датами в Касабланке, также как в Риме по чётным дням недели, совпадающим с нечётными датами... - голос Гринвуда звучал монотонно, но внятно, проговаривалась каждая мельчайшая деталь. Сэр Энтони напряжённо слушал, не веря себе, на протяжении почти двух минут. После чего не выдержал, потянулся к графину с виски и, щедро плеснув себе, не разбавляя, хватанул залпом.
- Не обижайтесь, Гринвуд, но вам бы в цирке выступать с такими способностями. Заработали бы больше чем у Крэнфилда. Я поражён...
- Терпеть не могу публичность, сэр. Так что с цирком пока повременим - подпустим цинизма в голос, а то майор совсем поплыл - обойдёмся той работой, что нужнее Британии. Это всё?
- Да. - Казалось, сэр Энтони не заметил случайной невежливости. - Пожалуй, я поеду, а то корабль придёт в порт без меня. Хе-х. - Прощаясь, он задержал руку Майкла в своей ладони и, глядя ему прямо в глаза, сказал. - Я очень на вас надеюсь. И не только я... Не провожайте, и спасибо за виски.
***
Прощание с Фионой вышло каким-то... Ну, не вдаваясь в подробности, вышло и всё. Точка. Степан старательно прогонял от себя мысли о возможном будущем их с Фионой отношений. Опасался сглазить. Да что там - боялся по-мальчишески поторопить события. Жизненный опыт давил, заставляя просчитывать каждый шаг, осторожно строить фразы, жадно ловя ответную реакцию, взгляд, жест.
'А не кажется ли тебе, мил человек, что ты попросту загоняешь себя? - Внутренний голос зазвучал, как обычно, внезапно и оттого ещё более противно. - Ты ведь у нас заяц пожилой - лет пятидесяти, пусть и выглядишь на двадцать с небольшим. И стоит себя так насиловать? Ну, похожа Фиона на Наталью-покойницу, кто бы спорил! Лицо, голос, походка. Если бы ещё говорила по-русски - ты, наверно, совсем бы с ума сошёл, болезный. Так что подумай...'
- Пошёл на хер! - Неожиданно грубо прервал голос подсознания Степан, и, спохватившись, понял, что сказал это вслух. Громко. Огляделся по сторонам - рядом никого не было. - Вот и хорошо. Лишних ушей только не хватало.
Собранные прислугой чемоданы уже стояли в гардеробной, когда подъехал автомобиль мистера Драммонда, как нельзя, кстати, собравшегося на юг по делам и любезно согласившегося подвезти сэра Майкла до вокзала в Данди. Отдав последние распоряжения новому управляющему поместьем Бойд, и погрузив невеликий, по меркам времени, багаж в просторный грузовой отсек новенького истейт[320], Степан, не оглядываясь, захлопнул дверцу автомобиля.
***
Североанглийский, или всё ещё южношотландский, - черт его разберёт! - пейзаж за окном купе поезда не радовал разнообразием. Взятые в дорогу газеты были прочитаны и отброшены как не стоящие внимания, ибо содержавшиеся в них новости запаздывали, по сравнению с радио, почти на неделю. Разговор с попутчиками, по причине их отсутствия, не помог скоротать монотонность путешествия, да и спать отчаянно не хотелось. Лекарством от безделья, столь привычным для Матвеева, стал тщательный анализ странных событий последних дней.
'Рассказать кому - не поверят. Чтобы из всех штатных сотрудников и привлекаемых от случая к случаю 'вольных стрелков', сэр Энтони выбрал именно меня, - такие совпадения хороши для маленьких книжечек в ярких обложках, или... Или для отлаженного бюрократического механизма. Я был исчислен, измерен, взвешен и сочтён оптимальным вариантом для поиска подходов к фон Шаунбургу. Руководство волнуют германо-испанские контакты при посредничестве итальянцев? Что ж, я мог, не сходя с места сказать, чем вызван интерес Берлина к опальным генералам, и чем завершится скорая гражданская война на Иберийском полуострове. И провалиться. С треском и шумом.
'Если умеешь считать до десяти - остановись на восьми', - так, кажется, говорят янки? '
Молчать, изредка кивая головой или недоумённо делая брови 'домиком', только на первый взгляд просто. Особенно, когда твой собеседник подаёт то, что знакомо чуть ли не со школьных лет, как сверхсекретную и эксклюзивную информацию. Многолетняя практика научных дискуссий и исследовательской работы спасала Матвеева от мальчишеского 'а я вот что знаю!', заставляя высказывать своё мнение только тогда, когда в нём действительно возникала необходимость, и демонстрировать свои знания ровно настолько, насколько этого требовал текущий момент. Лишь иногда, чувствуя себя в относительной безопасности, Степан мог позволить себе высказать или сделать чуть больше чем от него ожидали. Как, например, вчера в Данди. В мастерской Сирила Каррика. И кто дёргал Матвеева за язык?
Начиналось всё просто великолепно. До поезда оставалось ещё два часа и их нужно было потратить с пользой, совершив запланированный визит к чудо-мастеру, способному реанимировать часть оборудования старинной висковарни в поместье Бойд. Господин Каррик оказался приятным в общении и острым на язык инженером из той породы, что рождаются не с ложечкой во рту, а с гаечным ключом в руке и шилом в заднице. Высокий, с сильно обветренным, - а не загорелым, как можно было бы ожидать в южных странах - лицом с крупными, но правильными чертами, полуседой брюнет - он сразу же увлёк Степана на импровизированную экскурсию, проведя его по всем своим мастерским. Посмотреть и правду было на что. Казалось, в нескольких стоящих рядом небольших мастерских ремонтировалось всё, что имело право называться "техникой", и могло сломаться в данный исторический период в шотландской провинции: от устрашающе выглядевших сельскохозяйственных машин до кофемолок и утюгов. Отдельное строение занимала мастерская по ремонту и сборке радиоприёмников. Здесь, разительным контрастом с предыдущими помещениями, царила тишина и относительная чистота. Острый запах канифоли напомнил Матвееву детские увлечения и занятия в радиокружке районной Станции юных техников.
Громкий голос с отчётливыми командными нотками, обильная жестикуляция - всё выдавало в инженере натуру увлекающуюся и целеустремлённую. На удивление, быстро составив смету и получив авансовый чек, Каррик пригласил своего нового клиента на чашку чая, объяснив это своё не совсем обычное предложение радостью от встречи с человеком который не только точно знает, что хочет получить, но и мало-мальски разбирается в предмете заказа.
Импровизированный кабинет владельца мастерских выдавал его, как говорится, 'с головой'. На огромном, явно самодельном, столе среди кип документов и рулонов чертежей стояли коротковолновый приёмник и передатчик. На стенах, в аккуратных рамках, висели открытки-подтверждения об удачных сеансах связи. Судя по их количеству, Сирил Каррик был радиолюбителем с большим стажем. Так выяснилось происхождение пятидесятифутовой антенны, замеченной Матвеевым ещё на подходе к мастерским.
Заметив интерес гостя к импровизированной радиостанции, господин инженер перевёл разговор на близкую ему тему. Сев на любимого конька, он стал сыпать такими деталями и специальными терминами, что Степан в первый момент впал в некоторое замешательство. Дело в том, что Гринвуд не разбирался в радиосвязи совсем, и Матвееву пришлось вытаскивать из глубин детских воспоминаний все подробности своих пусть недолгих, но очень увлекательных и познавательных занятий радиотехникой. Вот тут-то и вышел досадный прокол. Посетовав на громоздкость оборудования для любительской радиосвязи, Каррик перешёл на обсуждение достоинств и недостатков разной архитектуры приёмных и передающих устройств. В памяти Степана всплыли рассказы экскурсовода Артиллерийского музея, врезавшиеся надолго в мальчишеское воображение.
'Вот немцы сочетают в одном устройстве вертикальный и горизонтальный принцип расположения элементов. - 'Выскочило' у него совершено на 'голубом глазу'. - И вообще, почему бы не собрать приёмник и передатчик в одном устройстве? Так, как это сделали... - И тут Матвеев вспомнил 'кто, где и когда' сделал такую радиостанцию. С простым названием 'Север'. - У-у-у! Какой же я идиот! - мысленно взвыл он - Надо срочно сворачивать разговор, пока ещё какую-нибудь глупость не сморозил'.
Однако свернуть разговор не удалось. Пришлось буквально на ходу легендировать свои знания. Иначе отделаться от крайне заинтригованного необычной информацией инженера не представлялось возможным.
- Видите ли, Сирил, - переход на столь фамильярное обращение прошёл незамеченным, - я не только журналист. Точнее - я журналист во вторую очередь. А в первую... Некоторым образом я выполняю, так скажем, - главное сейчас не сорваться в интонациях, якобы неуверенном и тщательном подборе слов, умелой имитации неумелой маскировки, - очень деликатные задания правительства Его Величества за рубежом. Вот здесь и кроется причина моих, не совсем широко распространённых, знаний. Надеюсь, о нашем разговоре не будут знать даже кошки? '
Получив искренние заверения Каррика в умении хранить тайны, особенно государственные, и готовности, даже на одной ноге, продолжать служить короне, Матвеев успокоился. Мысль о том, что даже из такого явного прокола стоит извлечь хоть какую-то пользу, показалась ему здравой и ...
- Господин Каррик! Если вы изъявили желание ещё раз послужить Империи то, пожалуй, я вам кое-что еще расскажу. К сожалению схему устройства достать не удалось и за это заплатил жизнью мой друг, коммандер Джеймс Б... э-э-э..., впрочем это секрет, - Степана несло - но он успел передать что уникальность схемы в том, что одни и те же детали конструкции используются и для передачи и для приема, а вся конструкция без элементов питания весит не больше пяти фунтов. Как вы считаете, сможем мы создать нечто подобное и чтоб питание и от сухих батарей, и от бытовой электросети разных стран, и чтобы ничего не переделывать, а просто взять отдельный нужный элемент и прикрутить как-то к основной части? Ну, как пушку можно к лошади прицепить, а можно и к авто...
Похоже Каррик заинтересовался - схватил карандаш и пытался что-то нарисовать на подвернувшемся кусочке бумаги.
А Матвеев вдохновенно продолжал:
- Не скрою, мы консультировались кое с кем из кембриджских и оксфордских профессоров, не раскрывая, конечно, некоторых подробностей, - Степан доверительно посмотрел в глаза Каррику, - но вы человек военный, вам-то я доверять могу! Они выразили скепсис. Но ...эээ... Джеймс не мог ошибиться!
Ссылка на профессоров похоже окончательно раззадорила ветерана Великой войны - он презрительно фыркнул:
- Теоретики! Они и канифоли-то не нюхали! Уверен: сделаю!
- Благодарю вас, господин капитан! Но надеюсь, вы понимаете: эти работы нужно вести в строжайшем секрете. Со своей стороны обещаю адекватное денежное вознаграждение и ... Об остальном поговорим, когда я увижу действующий экземпляр радиостанции.
"Так", - подумал Степан, - "Как там, у классика: заходил Штирлиц, угощал таблетками..."
- Значит, по поводу ремонта оборудования висковарни мы договорились. Держите меня в курсе.
На этом ударили по рукам, обговорили способ информирования заказчика о ходе работ и ещё какие-то мелочи.
Тепло попрощались. Лишь за воротами мастерских Степана начала бить крупная дрожь, такая, что закурить удалось с пятой попытки - одна сигарета просто выпала из руки, другая порвалась, спички ломались при чирканьи о коробок. До поезда оставалось всего полчаса - неспешным ходом до вокзала идти было не более пятнадцати минут. Пешая прогулка слегка успокоила, и в вагон Матвеев садился с выражением крайней удовлетворённости на лице.
А через четыре дня - 'Надо же! Всего четыре дня! Все-таки великая вещь прогресс...' - придав слегка помятому в спальном вагоне лицу точно такое же выражение, Матвеев сошел с поезда на перрон вокзала Гар-дю-Нор в Париже. Начиналась новая глава его жизни.