— В смысле?
— Да в прямом, мне кажется, она догадалась.
— О чем именно?
— Она меня сегодня спросила, почему я выбрал ее.
— И что ты ей ответил?
— Ничего, я увидел то, что она нарисовала. Она точно догадалась, — сокрушался Стефан.
— Да покажи ты мне рисунок-то, — попросил Гарнс.
— Она его с собой унесла. Сейчас принесу, — кивнул Стефан.
Он тихо прошел по коридору, вошел в комнату. Рисунок лежал на столе, с которого почти мгновенно исчез. Через несколько секунд Стефан уже протягивал другу лист бумаги с синим портретом на нем.
— А она у тебя талантливая. Так, похоже, — похвалил Гарнс.
— Да ты посмотри, как она нарисовала! — воскликнул Стефан. — Неужели у меня на лбу написано, что я ее люблю?
— Сейчас да, — спокойно ответил Гарнс, покосившись на лоб собеседника. — А вообще, я не понимаю, чего ты так переполошился.
— Как это? Да ты посмотри! Если я так на нее смотрю, то она точно уже все поняла.
— Да как? Что такого-то? Ну, получился ты у нее немного человечнее, чем вампир, и все. На диван она тебя немного странно усадила, волосы распустила, твою обычную неопрятность пририсовала, добавила грусти и нерешительности. Между прочим, ты в последнее время именно такой! А, в общем, я не пойму на что ты жалуешься. Она тебя не кровожадным монстром видит, а вполне обычным вампиром, разве что чуть более романтичным. Хотя тебе такой образ больше подходит, чем тот трудяга-юрист с непроницаемой миной, которую ты на себя нацепил.
— Ты так думаешь? — усомнился Стефан.
— Нет, так думает мой левый ботинок, а я думаю, что ты полный балбес, к тому же, еще полностью влюбленный в человека. Было бы в сто раз проще, если бы ты ее укусил.
— Я не буду ее кусать!
— Да знаю-знаю, — отмахнулся Гарнс, отдавая рисунок, который через несколько секунд лежал на месте.
— Что скажешь?
— Что ты полный идиот и ты пропал. Но ты и сам это знаешь.
Стефан оторопело смотрел на друга.
— Стеф, друг, я так и не понял, чего ты так переживал! Ну ладно, нарисовала она тебя не так, как надо. Но это же ничего не значит. Художники вообще видят мир по-другому. Ну, захотелось ее правой пятке, чтобы ты сидел на диване в незастегнутой рубашке со свободными волосами и смотрелся на картинке, как брошенный любовник, и что теперь? Завтра она тебя нарисует в доспехах и с мечом наголо, но это же не значит, что она видела тебя в битве под Кармасом! А потом вообще голым в ванной нарисует! Тебе ж не сто лет, чтобы в присутствии вампирш краснеть и пороть всякую чушь!
— Я в присутствии вампирш никогда не краснел и чушь не порол, — насупился Стефан.
— Да знаю. Но заметь, у меня с Хельгой все в порядке, скоро столетие со дня свадьбы справим!
— Поздравляю, — мрачно пробормотал Стефан.
— Куда бы было проще, если бы ты выбрал себе обычную вампиршу, а не человеческую девушку.
— Кто бы сомневался, — передразнил Стефан. — Но что уж выбралось.
— Ну, выбралось и выбралось. Чего ты переживаешь-то? Ну, поняла она, что ты ее любишь, и что? Или ты от нее всю ее короткую жизнь это скрывать намерен?
— Нет.
— Ну и что тогда? Даже лучше, если она поняла. Хоть бы бояться не будет.
— Да она и так не боится.
— А ты ей про сон вампиров рассказал?
— Она видела.
— Видела? — Гарнс аж на месте подскочил. — Ну, ты идиот!
— Да я тебе это еще по телефону сказал. Собственно, в тот день я и позагорал.
— И что она?
— Да ничего, — пожал плечами Стефан. — Заорала, потом поплакала немного и успокоилась, сказав, что предупреждать же надо.
— Здравая мысль, жаль не твоя, — похвалил Гарнс.
— Она сегодня еще у меня спрашивала, почему я никогда не улыбаюсь.
— Я надеюсь, ты ей ничего про межрасовый кодекс не наплел?
— Я что, по-твоему, совсем с головой не дружу?
— Да с тебя станется, — покачал головой вампир. — Так что ты ей сказал?
— Да как есть, так и сказал. Мол, люди неправильно истолковывают вампирью улыбку.
— А потом полдня растолковывал как ее правильно истолковывать? — хохотнул Гарнс.
Стефан тяжело вздохнул.
— Знаешь, что она мне на это ответила?
— На тридцать три положения кодекса вампиров относительно оскала? Даже представить не могу, — Гарнс хохотал уже в голос.
— Да тьфу, на тебя. Ничего я ей про кодекс не говорил, он уже устарел и недействителен!
— А если бы не устарел, то сказал бы? — Гарнс сполз по креслу вниз.