— А пока ты начнешь работать с этим рудокопом! И если у тебя так и не появятся голуби, я лично отвезу его письменные показания в Лемах.
— Я готов бросить все дела, чтобы заняться этим молодцом, — Квинт запрокинул голову, глядя в лицо Алкара. — Я закрою глаза, что у меня завалило в шахте двух человек, и теперь на моей шее их жены и дети, что вчера кто-то украл из подвала бочонок масла, что конюху уже два месяца не могу выплатить жалование, а срок его ссылки уже истек, и он свободный гражданин, но я все равно не смогу выполнить твою просьбу. — Комендант сделал ударение на последнем слове. — А если она для тебя так важна, то садись и сам записывай свидетельства. Так и быть я выделю для тебя последнюю стопку бумаги. К тому же она пока валяется в кладовке без дела. Надеюсь, мыши её еще не съели.
— По-моему, комендант, — Алкар ответил громким суровым голосом, — вы совсем забыли, с кем разговариваете! Вы можете приказывать всем людям в 34-м, но я служу в войсках третьего ранга и являюсь капитаном. Не буду напоминать, что подчиняюсь я генералу морийскому и выполняю его поручения. Того же сейчас я требую и от вас! Не заставляйте в мой отчет включить этот бесполезный разговор!
— Я буду очень рад, если сам генерал, а может быть и государь, узнает о нем. Надеюсь, тогда будут устранены все мои лишения в этом пункте, забытом Морем и Тайрой, — закричал в ответ Квинт. — А вашу просьбу я выполнить не могу, потому что мой писец Горвих отбыл на родину в Лемах два месяца назад. Я уже полгода как просил прислать мне грамотного человека. Но за то жалование, которое я могу предложить, свободные не желают приезжать в наш забытый всеми пункт, а грамотеев среди заключенных каждый комендант бережет на вес золотого. Им даже вольную дают на очень короткий срок. Так что дела я здесь рассматриваю, за сроками слежу, но все по собственной памяти, а она меня уже подводит иной раз. Но чтоб писать, — комендант развел руками, — сам семьдесят лет прожил, но к перу рука не привыкла, а буквы эти путаю, разве только свое имя могу разобрать. Горвих писал в Лемах, чтоб прислали нового писца. Но все без толку! Я только через вольных прошу передать мои речи комендантам соседних пунктов, а они уж дальше пишут. Так что помощника мне привези, тогда и за паренька твоего возьмусь. А пока он пусть в шахте поработает, привыкает к кирке и лопате. Хотя если ты говоришь, что он рудокоп, то сам наших ребят может поучить горному делу.
Квинт допил своё вино и ещё раз взглянул на слегка озадаченного Алкара, а после уселся в свое высокое кресло. В комнате воцарилась тишина. Дуглас, немного поерзав на жестком стуле, нарушил молчание дельным предложением:
— Я обучен грамоте, — негромко обратился он к коменданту, который сосредоточил все свое внимание на указке и постукивал ею по столу. — Знаю морийский язык, а также гарунский, черноморский, язык рудокопов.
Квинт поднял изумленный взгляд на Дугласа.
— Достаточно только морийского, — ответил Алкар. Он похлопал узника по плечу, как будто как раз надеялся на подобное заявление. — Ты для меня, парень, по-прежнему полон сюрпризов. — Пограничник медленно обошел столы. Возле кресла коменданта он остановился и поднял бокал вина. — Квинт, выслушай этого парня и дай ему все принадлежности для службы. Я к вечеру уеду. Когда вернусь, перечитаю его записи и сам отвезу их в Каро.
— Конечно, — глаза коменданта сияли от счастья. — Я не ожидал, что Тайра услышит мои мольбы. Но чтобы рудокоп?! Нет, этот парень пока послужит мне в хранилище, в шахте ребята справятся без него. — Квинт от радости вскочил на ноги. — Теперь я опять завалю государя и его советников письмами, они узнают из первых уст о бедствиях 34-го.
— Надеюсь, ты успеешь написать всем, потому что парень у тебя ненадолго, — ответил Алкар, направляясь к лестнице. — Счастливо оставаться, я постараюсь обернуться за неделю.
— Постой, — мелкими шагами комендант догнал пограничника. — Неужели, ты захочешь его перевести? Я не позволю. И о вольной для него не проси! Пока об этом не может быть и речи.
— Квинт, этот рудокоп убил двух пограничников, и тебе предстоит заняться немедленно именно им, а не своими личными делами. Собери все нужные для этого свидетельства. И присматривай за ним, — добавил он полушепотом. — Не спускай с него глаз!
Квинт отнесся к распоряжению капитана третьего ранга очень серьезно. Он велел обустроить для Дугласа комнату, соседнюю с его спальней, чтобы лично наблюдать, чем занимается рудокоп. После отъезда пограничников он отпустил нового помощника отдыхать от трудного перехода через горы, сообщив, что с раннего утра ждет его у себя в кабинете. Своим же людям, а именно кухарке, конюху и десяти солдатам, наказал следить за каждым шагом нового заключенного за пределами каменного дома.
Спозаранку Дуглас принялся за работу. Скрипучим пером он выводил на пожелтевшей бумаге распоряжения Квинта. Комендант внимательно просматривал каждый свиток и ставил в конце неуклюжий завиток.
— Дуглас, скажу тебе сразу: ты будешь признан виновным, — Квинт выслушал историю рудокопа за утренней трапезой, к которой был приглашен и юный помощник. — Ты мне симпатичен, хотя раньше я никогда не встречал твоих сородичей. Честно говоря, я бы и не подумал о том, что ты рудокоп, если бы Алкар не упомянул о твоем народе. Просто я буду с тобой честным. Ты убил, пусть даже защищаясь. Ты убил пограничников, то есть воинов, граждан Мории.
— Но я тоже имею все права гражданина, — Дуглас с аппетитом проглотил теплую яичницу и кусок поджаренного мяса. Увидев богато накрытый стол для коменданта, парень усомнился в словах о голоде в пункте. Он возразил Квинту, засовывая в рот черничный пирог. — Я родился в Мории и в Рудниках никогда не бывал.
— Я верю тебе, — ответил Квинт. — Но во внимание в первую очередь будут приняты слова уцелевшего пограничника, а также показания Алкара и его людей. Все они подтвердят, что видели трупы морийских солдат, и этого достаточно, чтобы казнить тебя на месте, как участника нечестного побоища.
— Но он убил девушку и украл мою сестру, — опять пробормотал Дуглас.
— Парень, я тебе объясняю, какое решение примет суд в Лемахе. Можешь в этом не сомневаться. И единственное, чем я могу тебе помочь, это продлить последние твои дни. Ты запишешь свой взгляд на произошедшее, а я подпишу эти бумаги. На это у тебя найдется время вечером, а покамест займемся делами текущими. Тебе предстоит пересчитать все припасы, разобраться с долгами, записать урон, нанесенный летней засухой, в результате которой цены на пшеницу взлетели в три раза, и переделать много других неотложных поручений.
Потекли долгие дни, в течение которых Дуглас постоянно следовал за деловым комендантом. Он записывал его замечания о работе в шахтах, жалобы жителей 34-го, высказанные в участливых беседах, воспоминания старика о прежних годах, а также любую мелочь, которую истарец считал достойной внимания, а после обеда Дуглас читал коменданту письма, накопленные за последние месяцы. К вечеру парень валился с ног от усталости, но Квинт отпускал его только после ужина, за которым также следовало помечать на листке удачные остроты хозяина. Через три дня в 34-м закончилась вся бумага, и активная деятельность коменданта и его помощника была временно прекращена.
Дуглас быстро разобрался в порядках, царивших в истарском пункте, и в обычаях, которым следовали его жители. Ссылаемым в Истару преступникам в портах ставили клеймо на плечо, указывавшее на преступление, совершенное на морийской земле. Чаще всего это были драки и кражи, побег от хозяина или отказ от уплаты долга. Клеймо выжигалось раскаленным прутом и навсегда оставалось с человеком, напоминая о том, что он преступил волю богов и закон государя. Ссыльных распределяли между сорока четырьмя пунктами, расположенными на землях Истары. Иногда это происходило по решению судей в городах и дворян-землевладельцев в своих владениях, нередко же по желанию портовых комендантов, которые знали о положении дел в соседних поселениях и отправляли преступников в пункты подобно тому, как лавочник расставляет товар перед покупателем.
Истара связывалась с другими морийскими государствами только через море. На северной границе с дворянскими провинциями, Релией и Далией, непроходимым заслоном вставала Серебряная Стена, возле которой даже не было пограничных пунктов, на востоке у подножия Пелесских гор через каждые две-три лиги располагались заставы, откуда велось наблюдения за окрестностями. Западные и южные просторы страны омывались морскими водами.
Комендант пункта был полноправным хозяином в землях, которые государь выделил ему для управления. Обычно эта должность покупалась или вручалась как награда за военные подвиги служивым людям. Часть дохода, получаемого от работы ссыльных, шла в карман коменданта, остальная выплачивалась в государственную казну и тратилась на нужды поселка. Ссыльным, отбывавшим наказание в пунктах, оставались лишь гроши на то, чтобы прокормиться. Притом комендант самостоятельно решал, кто сколько заработал, кого наградить, а кого оставить без куска хлеба, чтобы на следующий день он или сбежал, или работал усерднее. Комендант должен был вести учет своих работников, в чем обычно ему помогал опытный служка. В 34-м это стало уделом Дугласа. Он должен был следить, чтобы осужденный отработал в Истаре положенный срок, не нарушил иных законов, не укрылся от праведного суда и наказания. Очень часто в Истару приезжали люди из Алмаага, которые контролировали исполнение воли государя в этой унылой стране. Их прозвали ищейками и опасались как коменданты, так и сами ссыльные, которые понимали, что их уже вошедшая в колею нелегкая жизнь от одного слова ищейки опять могла пошатнуться и совсем опуститься на дно.
— Дуглас, — как-то говорил Квинт своему помощнику, — я могу сделать со своими людьми все, что захочу. Но единственное, что мне действительно надо — чтобы они хорошо работали и приносили доход мне и государю. Я здесь как помещик в своей усадьбе, только, к сожалению, имею неполное право распоряжаться своими крепостными. А эти алмаагцы-наблюдатели только ищут повода указать тебе, что ты не поставляешь весь товар в казну, выдаешь людям вольные, оставляешь многих свободных на поселение, а это значит, что волнуются дворяне, которым эти крепостные раньше принадлежали. Но такой закон был написан нашим государем, и ему мы будем следовать вечно. Потому как чем больше лет морийским законам, тем труднее их поменять.
Дугласу было приятно общество Квинта. Старик относился к жителям 34-го с заботой и вниманием, строгостью и справедливостью. Поэтому ссыльные, в большинстве своем осужденные за тяжелые по истарским меркам преступления — грабеж, браконьерство, неуважение к богам, — смиряли свои буйные нравы, становились послушными, не заставляя охранников применять орудия, даже не думая о побеге.
— У меня в пункте всего десять солдат, — говорил Квинт, — и около сотни взрослых мужиков. Они могли бы запросто разоружить нас и захватить власть в свои руки. Иногда так бывало в таких маленьких поселениях, как наше. Но что дальше? Очень скоро прибудет целая армия, и всех людей, да весь пункт, сравняют с землей. И так уже бывало. А пока людям дается возможность работать, осваивать новое ремесло, создать семью, жить по своим законам. Дуглас, поверь, здесь больше действуют их законы, — при этом комендант указал через окно на мускулистого загорелого мужчину, который весь в саже, грязи и копоти направлялся домой после рабочего дня, — чем законы Мория I.
За неделю рудокоп изучил дела всех сосланных в 34 пункт. Новая работа его увлекла, и он с любопытством просматривал аккуратно сложенные прежним писцом листки, в которых описывалась история каждого осужденного. Нередко заключенным выдавалось разрешение на переход из одного пункта в другой — вольная. Это позволяло обмениваться новостями и товарами между поселениями. Солдатам покидать пост и исполнять такие поручения не позволялось. Существовали также запреты на торговлю — в Истаре для ввоза товаров в порты купцам надлежало иметь особую грамоту государя.
— Ищейки считают, что вольную можно давать только, если в пункте хватает рабочих рук. Тогда можно обменяться осужденными с другим комендантом, — старик живо отвечал на вопросы Дугласа о быте ссыльных. — Если человеку дать вольную, ему ведь легче сбежать — он некоторое время волен ходить где угодно по истарской земле. Но ведь это полный бред. Куда ссыльный побежит? Истара — это пустыня. Здесь нет ни одной реки, воду добывают только из-под земли. И там, где она есть, основывается новое поселение с комендантом, солдатами и ссыльными поселенцами. Вольные могут блуждать по стране в поисках своей погибели от жажды и голода. А бежать некуда. На севере — Стена, на западе, юге и востоке они попадут в руки солдат, и тогда, не имея действующего разрешения, будут заново судимы. А за побег срок увеличивается вдвое. Для пиратов и фальшивомонетчиков — это уже казнь.
Квинт жалостливо взглянул на Дугласа:
— Казнят у меня в пункте редко. За мое тридцатилетнее управство такое случилось только раз, когда жена изменила мужу и сбежала с любовником. Их казнили по решению поселенцев. Я мог помиловать несчастных, но тем все равно уже не было бы жизни на земле. Может в Море они обрели спокойствие. Но, похоже, скоро придется устроить это жуткое зрелище ещё раз. В городах на казнь собираются толпы народа, у нас наказания на чужих глазах не приветствуются. Поэтому удары кнутом за лень, воровство, драку я всыпаю виноватым на заднем дворе темной ночью. Люди в это время спят, но все же слышат, что может ожидать каждого из них. Тебе же, Дуглас, надо готовиться к самому худшему. Вряд ли будет вынесен иной приговор…
— Я не боюсь смерти, и сейчас единственное о чем я прошу Море и Тайру, о справедливости возмездия. Этот пограничник украл мою сестру, он убил мою спутницу. А я защищал свою и их жизни. Ничего уже не вернешь, и я готов заплатить за преступление сполна, но я хотел бы узнать вести о сестре, девушке которую он похитил. Алкар говорил, что её тоже привезли в Истару, — Дуглас уже не первый раз пытался уговорить Квинта разузнать что-либо о Лиссе, но старик обычно пропускал подобные слова мимо ушей.
— Ладно, — наконец сдался Квинт, — как только Алкар привезет припасы и бумагу, я напишу в соседние пункты и попробую узнать, что с твоей сестрой. А может сам капитан привезет тебе новости. Когда он уедет в Лемах, я выпишу тебе вольную, чтобы ты съездил к ней повидаться, — подмигнув, полушепотом произнес комендант. — Капитан не любит такие отступления от закона, но тебе ведь ещё не вынесен приговор, и формально ты ещё невиновен. В таких случаях комендант вправе сам решать оставить тебя на свободе или посадить под стражу. Хотя отпускать тебя, значит, опять привести все дела в беспорядок, мы ведь только начали серьезно работать, и вот нет писчего материала, а потом не будет и писца.
Как и обещал, Алкар вернулся через неделю после отъезда. С ним прибыли двое вольных с повозкой, доверху нагруженной коробами и сундуками. Дугласу было поручено разместить новых постояльцев, а также заняться описью полученных припасов. Алкар же с Квинтом уединились для беседы. К вечеру рудокоп передал капитану записи, которые успел сделать. В них он обращался к Первому Судье и морийскому государю с просьбой о помиловании и описывал неравную схватку мирных граждан Мории, спасавшихся из гарунского плена, с пограничниками, сговорившимися с работорговцами в Межгорье.
— Я подтверждаю, что на месте преступления обнаружил незнакомое оружие, которое не принадлежало нашим людям, — хладнокровно сказал Алкар после того, как прочитал письма Дугласа. — Мы собрали мечи и ножи, которые по твоим словам были украдены вами у степняков. Также я указываю, что вас было всего трое, так как прах от сожженного тела свидетельствует лишь об одном убитом. Не в пользу Бария может говорить его трусливый побег. Он стрелял из лука, гоня лошадь прочь от раненных товарищей. Но это не облегчит твою участь, Дуглас. Это лишь поможет наказать его. Через пару недель Квинт получит решение. Твое дело будут рассматривать вне очереди. Не знаю, рад ты этому или нет.
— Меня не очень волнует моя судьба, капитан, — грустно проговорил Дуглас. — Я бы хотел узнать новости о сестре. Вам что-либо известно о ней?
— Барий прибыл в 19-й, где, вероятно, и оставил девушку. Он устроился в тепленьком местечке под покровительством своего приятеля коменданта, но ненадолго. Ему приказано отправляться в Лемах, там он будет дожидаться решения по делу. Тайю я не видел, но с ней должно быть все в порядке. Дело тайи также будет рассматриваться Первым Судьей, председательствующим в Каро.
Глава 2
НОВЫЕ ДРУЗЬЯ
Ужин как обычно проходил в спальне коменданта. За широким дубовым столом в мягком кресле напротив своего помощника устроился Квинт. Он тщательно осматривал аккуратно сложенные и запечатанные листки желтой бумаги и передавал их Дугласу, который затем по второму разу зачитывал содержание писем.
После обеда в поселение вернулся конюх Лай, который был послан комендантом с грузом руды в соседние пункты. Он был единственным человеком в 34-м, которого Квинт решался отпускать с поручениями. Лай получил несколько лет назад свободу и остался работать на конюшне у коменданта. Он привез в 34-й новый товар и послания.
Комнату освещал лишь единственный подсвечник, к которому Дуглас постоянно наклонялся, чтобы прочесть очередное извещение и сделать заметки, продиктованные Квинтом.
— А это, как я погляжу, от Вариса, — старик повертел в руках мятый конверт. — Его оттиск на печати не спутать ни с чем — змея. Он такой же изворотливый и подлый как ядовитая гадюка, не заметишь, как ужалит. Уже двадцать лет, как управляет этот змей в 19-м пункте, и все эти годы он хочет обвести меня вокруг пальца. Это он, я подозреваю, сманил моих строителей, предложив им оплату в два раза больше. Из 23-го пункта дошли уж слухи, что он отстроил у себя мельницу, и теперь соседи едут к нему молоть зерно.
— В 19-м пункте — моя сестра, — с надеждой упомянул Дуглас.
— Да знаю я, — ответил Квинт. — Это видно ответ на то письмо, что я ему писал после приезда Алкара. Капитан привез оттуда почтовых голубей, с которыми я и отправил просьбу рассказать об его заключенной. Возьми, — Квинт пересказывал события, прекрасно известные рудокопу, потому что тот лично их выполнял, но старик имел привычку подчеркивать свои старания во благо работников. Он протянул Дугласу бумагу. — Что там пишет этот ворюга?
Рудокоп сломал печать и развернул листок. Он быстро пробежал взглядом весь текст.
— Давай, читай уж, что там по делу, — скомандовал Квинт, принимаясь за третье блюдо, принесенное кухаркой, тогда как Дуглас до сих пор не успел отведать даже хлеба.
— "Здравствуй, уважаемый Квинт…" — начал читать помощник. — Дальше тебе тут приносят кучу благодарностей и пожеланий. Вот по делу: "…относительно беглянки, задержанной на границе нашего государства, хочу тебе сообщить, что я уже отправил запросы в Легалию, откуда, она утверждает, её похитили гаруны, а также в Тайград за описанием пропавших из страны тай. Так как у тебя томится её сообщник, нам крайне важно поддерживать связь в этом деле и уточнить некоторые детали. Девушка говорит, что зовут её Риза и родом она из Легалии, поселка Леты у Горного перевала. Возле Перевала её якобы захватили гаруны, когда она с братом прогуливалась. Брат её очень похож на рудокопа, поэтому в Межгорье гаруны надели на него меду. Каковы твои сведения об этом человеке? Пограничник, приведший эту девушку, мой старый знакомый. Я склонен ему полностью доверять. Он рассказал, что тайя сбежала из Тайрага на гарунском корабле. Она связалась с рудокопами, которые напали на Бария и его товарищей около пелесских предгорий. Хотелось бы узнать, как продвигаются твои следствия. Алкар приказал мне отослать отчет в Каро с показаниями беглянки. Ты интересовался её самочувствием: могу тебя заверить на ней нет и царапины. Пока я держал её в подземелье и вел допрос, но вскоре она должна будет заняться делом, чтобы окупить затраты, которые я несу на её содержание".
— Я уже представляю, какое занятие он найдет для молодой девушки, — вставил свое слово Квинт. — Этот тип ещё тот развратник! Может хоть Тайры он остережется, ибо гнев богини принесет ему одни несчастья. Кстати, Дуглас, а ты записал, откуда ты сам родом?
— А как же?! Я тоже родом из Леты, — Дуглас почувствовал, как краснеет его лицо. Ничего подобного он не знал и не отметил в показаниях.