- Товарищ Моторин, а что вы там пишете?
- Как что? Протокол заседания.
Он что, с ума сошел?
- А вам не пришло в голову, что заседание уже закончилось?
- Но ведь вы не объявили конец.
Лиегис тут же возбуждается.
- Протокол? Вы заносите в протокол все наши бредни? Да вы с ума сошли!.. Кстати, Андрей Иванович, а с чьей подачи данный вопрос оказался в повестке дня?
- С моей, Константин Эдуардович, - отвечаю ему в тон.
- Ну и глупо. Надо было сперва обсудить в кулуарах.
Злюсь.
- В кулуарах, в будуарах!.. Тебе не кажется, что скоро вся наука будет делаться в кулуарах?
- По-твоему, лучше, если завтра весь институт встанет на уши?
Дорофеев внимательно смотрит на нас обоих.
- Это я настоял на том, чтобы вынести данный вопрос на обсуждение ученого совета. И знаете для чего? Для того, чтобы эта история не превратилась в легенду, а стала научным фактом.
Лиегис фыркает.
- Теперь она даже запротоколирована...
- Нет, Константин Эдуардович, - вдруг произносит Моторин, - я, разумеется, не записал в протокол ни слова. У меня есть вопрос к товарищу Дорофееву. Скажите, Николай Евгеньевич, а зачем вам лично так необходимо было вынести эти рисунки на обсуждение ученого совета? Ведь вы к этой истории непричастны, - и бросает многозначительный взгляд в сторону Лиегиса.
А этот Моторин-то - гусь! Я уже не впервые замечаю, что он при любом удобном случае пытается дискредитировать Дорофеева в моих глазах. И на тебе - прямой выпад. А ведь очень удобный случай...
Дорофеев бледнеет. Лиегис морщится, как от зубной боли ему неприятно, и эта реакция сбивает Моторина с толку. Он, кажется, надеялся, что Костя его поддержит. Дурак. Костя, разумеется, оберегает свое реноме замдиректора по науке, но не настолько, чтобы поддерживать конъюнктурщиков.
Надо как-то сгладить остроту момента. Интонации - только официальные!
- Сергей Дмитриевич, вы, кажется, говорили мне, что в те полтора часа система выводила какие-то файлы на магнитную ленту.
Заодно даю понять Моторину и Лиегису, что беру на себя часть ответственности за вынесение вопроса на обсуждение.
- Да, если товарищ Никешкин меня правильно информировал.
Все, теперь мне следует полностью взять инициативу на себя.
- Товарищ Лебедев, будьте добры, сядьте поближе... Скажите, выводилась ли какая-либо информация на магнитную ленту в процессе аварийного функционирования системы?
Лебедев молчит.
- Мы ждем ответа.
Дорофеев смотрит в пол и кривит губы.
- Да, выводилась, - наконец выдавливает из себя Лебедев.
- Где эта лента сейчас?
- На стеллаже. Но, к сожалению, на ней ничего нет. Вернее нет той информации, которая выводилась позавчера.
- Вот как. И куда же она делась?
- Андрей Иванович, - Лебедев умоляюще поднимает глаза, я - идиот! Понимаете, это была лента с резервной копией системного диска. Машина ее испортила, я испугался скандала и сразу после того, как машина остановилась, перезапустил систему и вывел на эту ленту системный диск... У меня и так последнее время одни неприятности, а тут... В общем, идиот!
Так вот она, разгадка загадочного поведения Лебедева!
- И вы сказали об этом Дорофееву только сегодня утром?
- Да. Мало того, я попросил его отдать мне рисунки, либо их уничтожить.
- Почему?
- Да потому, что никаких доказательств того, что эти рисунки не состряпаны мной, у меня нет! Была бы лента ладно. А рисунки - это ерунда.
- Но теперь-то выяснилось, что не ерунда.
- Выяснилось, что я решаю этюды в рабочее время, да еще с привлечением подпольных шахматных программ.
- Но вы-то сами как оцениваете происшествие?
- Не знаю... Работали три программы: моя, Никешкина и шахматная. На экране, естественно, была доска. Каким образом вывелись рисунки, я понятия не имею! Может быть в памяти осталось что-то от распознавателей образов из команды Геннадия Ивановича... Все это как-то скрестилось...
- У нас все вытирают за собой! - стонет Курицын.
Испугался, что интеллект ляжет пятном на его репутацию...
- Так, - делаю решительное лицо и кладу ладонь на стол. Вот что: через пятнадцать минут кассета с той магнитной лентой должна лежать здесь. Возможно, есть способ восстановления старых записей. Вы меня поняли?
Лебедева будто волной смыло.
- Картинки прошу собрать и передать мне... Все?
- Шесть штук, - Дорофеев протягивает стопку.
- Вот и отлично. Ну, что же, коллеги, пора закругляться. Время - к десяти, да и, если говорить честно, мы не очень готовы обсуждать вопрос на содержательном уровне. Однако, имеется аспект, который нуждается в немедленном обсуждении. Как известно, ученый совет является, так сказать, законодательным органом института, и от того, какую позицию мы займем, многое зависит. Мы должны выработать некую линию поведения. Шила в мешке не утаишь, и стараниями товарища Никешкина происшествие непременно станет, если уже не стало, достоянием гласности. Но дело даже не в этом. Дело в том, достаточно ли у нас оснований, чтобы обсуждать вопрос серьезно, то есть считать, что данное происшествие имеет то или иное научное значение. Если да, то необходимо предпринимать какие-то усилия для изучения феномена, а если нет.., то нет. Но если все-таки да, то решение нужно принимать сейчас. Какие будут мнения?