- У меня нет никакой силы.
Она опустила голову еще ниже, и волосы окончательно скрыли от жонглера ее лицо:
- Ты сомневаешься в своей силе, прожив на свете полтысячи лет?
- Это мой брат. Он сделал для меня все это.
- Шоркан, - дуновением ветра над водой прошептала она. При упоминании имени брата Эррил вздрогнул и сделал шаг навстречу загадочной лютнистке:
- Откуда ты столько обо мне знаешь?
- Я изучала древние сказания, - пальцем она отвела с лица волосы и глянула на жонглера блестящим фиалковым глазом. - И древние слова: трое станут одним, и будет создана Книга.
- Это всего лишь старые слова забытых времен.
Лютнистка прищурилась:
- Значит, ты уже не тот человек, о котором говорится в сказаниях. Тот человек спас и защитил Книгу, он бродил по городам и пытался поднять восстания против Гульготы и ее лордов - и имя его все еще живет в памяти этой страны.
- Старая история, не больше.
- Нет, история жива. Она длится и по сей день. - Волосы снова закрыли ее лицо.
- Но как ты узнала меня? - Эррил устало присел на подоконник.
Покачав лютню на коленях и еще раз пробежавшись по струнам, женщина тихо ответила:
- Это все музыка.
- То есть? Какое отношение к этому имеет лютня?
Женщина нежно провела кончиком пальца по красному дереву:
- Там, в глубине Западных гор, до сих пор находятся древние заросли деревьев коакона. Ты должен помнить их - деревья коакона, деревья духа. Или ты забыл и их?
- Я помню только одно, что росло в центре Алоа Глен. - И перед мысленным взором жонглера возникло солнце, медленно заходящее в усталых ветвях единственного дерева коакона. И бродяга вновь увидел сапфировые цветы, мерцавшие на ветвях в неверном свете заката. - Оно было выше любого шпиля в городе. - Нилен выпрямилась на жалкой постели и в первый раз полностью откинула волосы с лица.
- И оно все еще цветет? - спросила женщина, и в голосе ее прозвучали тоска и боль.
- Нет. Когда я видел его в последний раз, соли моря подточили его корни. - Эти слова словно ударили лютнистку в самое сердце, и как можно мягче Эррил закончил: - Теперь, вероятно, оно совсем погибло.
По щекам женщины покатились слезы:
- А та роща и называлась Локайхира, сердце леса, и... - рыданья не дали ей закончить.
Эррил спрыгнул с подоконника, неожиданно все вспомнив. Локайхира! Память вернулась к нему, как река, вдруг вышедшая из берегов и разлившаяся половодьем. Он вспомнил отца, курившего за кухонным столом трубку и потиравшего круглый живот. От ясной пронзительности этого воспоминания колени у него ослабли. Старый бродяга увидел и сеть красных жилок на носу отца, и то, с каким свистом вылетало дыхание из его крупных губ, и как скрипело кресло под его грузным телом...
- Отец... - прошептал он. - Когда-то отец рассказал мне, как в юности он попал в Локайхиру, но я всегда думал, что это сказки. А ведь он говорил о нимфах, обрученных с деревьями, о волках, высоких, как люди, и о деревьях в дом толщиной...
- Локайхира не сказка - это моя родина.
А перед глазами Эррила уже вставал его родной дом. Воспоминание об отце вызвало к жизни ещё тысячи образов, которые он так долго пытался забыть: вот они с братом играют в полях в прятки, вот он в первый раз целует девушку на празднике урожая, а вот дорога в полях, уходящая вдаль...
- Прости, - пробормотал он. - Что же стало с твоей родиной?
Плечи ее опустились:
- Это долгая история, происшедшая еще задолго до того, как твой народ пришел на эту землю. На наши деревья было наложено проклятье странным народом, называемым эльфами. - Лицо лютнистки стало отсутствующим, словно она целиком ушла в далекое прошлое, и Эррил почувствовал старую боль, от которой все еще ныло ее нежное сердце.
- Эти эльфы, о которых ты говоришь, - осторожно начал он, стараясь не спугнуть ее тишины. - Я слышал о них. Я слышал истории и о среброкудрых существах, но тоже считал их мифами.
- Время все превращает в мифы, - женщина быстро глянула в лицо жонглера. - Но только ты один, Эррил из Стендая, можешь знать это. К тому же теперь ты и сам миф и легенда.
Эррил молчал.
- Прошли годы, и мы все искали способ остановить умирание наших деревьев, - продолжала Нилен. - Но Блайт - древнее проклятие эльфов - не исчезал: листья превращались под нашими пальцами в пыль, ветви ломались, подточенные насекомыми. Наша роща стала простой кучей деревьев, но и те были обречены на смерть, пока не появились ваши маги и не сохранили остатки коакона именем Чи. Но когда его власть покинула страну, Блайт вернулся, и наши деревья - наши дома - . снова стали медленно гибнуть. Молодые деревца зацветали слишком рано и гибли, старые падали, не давая семян. И со смертью деревьев стали умирать и мы.
- Твой народ?
- Мои сестры и наши души. Мы связаны с деревьями так же, как и ты со своей душой, и не можем жить друг без друга.
- Так ты...
Нилен убрала с лица волосы:
- Я нюмфая.
- Ты хочешь сказать, нимфа?
- Так нас зовут люди, - печально усмехнулась она.
- Но отец говорил, что вы не можете отходить от своих деревьев дальше, чем на сотню шагов. Как же ты здесь, в чужом мире?
- Твой отец ошибался, - Нилен положила руку на лютню. - Мы должны быть рядом со своей душой, но не с деревом. Мастер с Западных гор вырезал эту лютню из последнего умирающего дерева... моего дерева, и душа моя покоится в ней. И ее музыка есть песня былых времен, взвывающая к тем, кто еще помнит древнюю магию.
- Но зачем? Времена магии давно миновали.
- Она просто притягивает к себе тех, в ком осталась лишь малая толика прошлого, как магнит притягивает к себе любое железо. Я брожу по стране и играю на лютне, сзывая тех, кто обладает забытой силой. Музыка позволяет мне заглянуть в души слушающих, и так я увидела, что вспомнил ты: перед глазами у тебя встали башни Алоа Глен и родные поля Стендая. И я поняла, кто ты.
- Но чего от меня хочешь ты?
- Исцеления.
- Кому?
- Локайхире. Я осталась одна, последняя, и с моей смертью умрет мой народ и его душа. Я должна не допустить этого.