Кого в бою не плен, а гибель ждёт,
Тот даром жизнь свою не отдаёт.
«Песнь о Роланде», Турольд
Рождённая в небогатой семье лумеров, познавшая, что такое голод и страх за будущее, Жанетта имела чёткий план. Родители возлагали на неё большие надежды: бытовой дар проснулся у двоих из четверых детей.
Как только семилетнюю Жанетту осмотрел превизор и вынес вердикт, оценив в лумерском свидетельстве 7 из 7 возможных пунктов, детство её закончилось. Эколь (пригородная школа) для бытовиков из незнатных семей, после — трёхлетний курс наёмниц. Жанетта училась делать всё, что позволяла её магия и даже то, что не позволяла. Так на курсах она выучилась шитью, успела пройти практику у госпожи Ниссы, которая и порекомендовала г-же Иларии способную девушку, умеющую найти подход к самым капризным клиентам.
Правду говоря, Нисса надеялась, будто, оказав добрую услугу де Венеттам, повысит кредит доверия к ней, портнихе, а Жанни — так прозвали маленькую умненькую девчушку в салоне — чем-нибудь да выбесит своенравную молодую сирру, которой, наверное, и сама Владычица не угодила бы.
Но Жанетта задержалась у де Венеттов, сумела полюбить свою взбалмошную хозяйку и привязать к себе, надеясь, что рано или поздно Мариэль станет милой сиррой, как и её мать.
На второй год службы Жанетте повысили жалованье, и теперь она могла не только отправлять семье небольшие суммы, но и откладывать на будущее. Однажды Нисса сказала фразу, которая запомнилась Жанетте и стала её девизом: «Не бывает нестандартных или капризных клиентов. Одни просто не знают, чего хотят. Этим не предлагайте варианты — настаивайте, говорите, что именно такой-то крой подчеркнёт уникальные черты клиента. Другие, нестандартные, станут для вас испытанием и добавят опыта. Эти, нестандартные, клиенты — ваше будущее. Капризные клиенты — ваше настоящее».
Узнав об успехе Жанетты в семье де Венеттов, Нисса поначалу ревниво отказывала девушке в её предложениях помочь с пошивом платьев для господ, мол, ушла из салона — сделала выбор. Время потёрло обиду Ниссы, и она стала поручать Жанетте мелочь, в основном связанную с финишной отделкой платьев — где-то ушить, что-то укоротить. Главная портниха Лабасса не подозревала, что Жанетта успела переделать из подаренных обносков своей госпожи премиленькие платья для себя, а так же помогала реставрировать гардероб другим слугам, одежду которым производила малоизвестная артель белошвеек.
По стандартному договору с де Венеттами, Жанетта обязывалась служить Мариэль до её отбытия в академию. Права в договоре гласили, что он мог быть расторгнут с господской стороны, как это уже успешно было проделано несколько раз до найма Жанетты с другими девушками-лумерами. Но только в том случае, если у знатного отпрыска до двадцати лет не проявлялся дар, проще говоря, он признавался лумером, равным слуге. Только тогда наёмник мог сам прервать договор.
Некоторые новобранцы, привязавшиеся к своим наёмникам, при поступлении в академию заключали новый контракт, по которому слуга приобретал статус компаньона. В академии имелся свой постоянный штат обслуживающего персонала, поэтому слуга-компаньон получал больше свободы. Пока господин занимался, слуга имел право проводить время, как вздумается, лишь бы справлялся с прямыми обязанностями. Умные компаньоны успевали за три года научиться дополнительным ремёслам, начать строить карьеру и получить финансовую независимость от господина, чтобы, однажды расставшись с ним, открыть собственное дело.
Об этом мечтали все наёмники, и Жанетта не была исключением. Она верила в то, что дар обязательно у госпожи проснётся. Надеялась на контракт о компаньонстве. Зная прекрасно прежнюю Мариэль, служанка ни капли не сомневалась, что госпожа выскочит замуж если не сразу после окончания теории, то во время практики точно. Это теперь мечты выглядели зыбко: уж очень изменилась хозяйка.
Своими надеждами она, конечно, не поделилась с Мариэль на кухне для слуг, куда девушки пробрались после отъезда Антуана и гостей. За обедом Мариэль попросила Жанетту рассказать о себе, как она оказалась у де Венеттов. История была поведана, и госпожа, улыбаясь, спросила:
— Ну а ты, Жанни, хочешь стать моей компаньонкой? Но сразу предупреждаю: легко не будет.
И Жанетта готова была от радости броситься госпоже на шею, в ноги — куда угодно. Мариэль призвала тётушку Гато, присутствующую во время разговора, в свидетели твёрдого намерения, и женщина расплакалась, за себя, за Жанетту и за «добрейшую, милую хозяйку».
После обеда направились в кабинет-библиотеку, в которой тяжело висели в воздухе ароматы вина и закусок после Антуановских посиделок. Нашли несколько нужных книг, особенно ценным показался гримуар с рядовыми заклятиями. По дороге из библиотеки некстати вспомнилась фраза братца, обращённая к Ленуару: «Оставь её на вечер».
Мало ли каких приключений захочется молодым людям, поэтому Мариэль попросила служанку задержаться у себя на ночь. Тем более ждал ещё один важный повод, ради которого служанка должна была подстраховать Мариэль.
Жанетта, счастливая от предложения о компаньонстве, позволила себя уговорить, принесла заранее лёгкий ужин и кувшин с напитком, чтобы лишний раз не сталкиваться с молодыми людьми, когда они вернутся. Управляющего предупредили не беспокоить сирру и её служанку: сирра упорно занимается…
Сейчас субретка спала на хозяйской постели, силком уложенная в неё, не взирая на нарушение люмерийской субординации. Единственное, что смогла себе выторговать — спать одетой, чтобы убежать в любой момент к себе или по делам. Но тяжёлый день сказался, и Жанетта уснула.
Мариэль никогда не было так спокойно: будто с сестрой разговаривала и наговориться не могла; Жанни попросила рассказать что-нибудь из увиденного в подземелье Владычицы, и Мариэль начала рассказывать сказку об Аладдине. Незаметно слушательница уснула, а за ней и сказительница.
Сколько прошло времени, Мариэль не поняла: проснулась резко, во сне испугавшись от мысли, что проспала. Лежала, разглядывая в темноте пятно лица рядом лежавшей сверстницы и прислушиваясь к её ровному тихому дыханию — спит, точно спит.
Медленно и осторожно выпросталась из-под одеяла, на цыпочках подошла к окну — за ним чутко дремала ночь, завывал ветер, плюясь искрами от пламени на уличных факелах. Девушка выглянула в коридор, здесь тоже было тихо, должно быть, перевалило за полночь. Все спали, а значит, настало время исполнить намерение, как бы страшно не было.
«Вестник! Приди, я жду тебя!» — несколько раз мысленно повторила, вглядываясь в темноту двора. Мгновения отсчитывали своё недолго: с неба во двор упала тень, загорелся огонёк и вспыхнул, приветствуя. Путь к отступлению был отрезан.
Мариэль сунула голые ноги в зимнюю обувь, набросила на плечи тёплый плащ и вышла в коридор, последний раз с сожалением оглядываясь на кровать со спящей Жанеттой. Сейчас важнее, чтобы та находилась здесь. Если вдруг Мариэль схватят, она будет в личине своей служанки, скажет, что шла в свою комнату. Но лучше бы, конечно, повода для оправданий не оказалось…
Странно, но сегодня огонь в коридорных лампах не вспыхивал при приближении. Горел себе спокойно, не мешая пробираться по коридору впотьмах. Мари покосилась на дверь в комнату, где спал инквизитор, и, стараясь не шлёпать подошвами, медленно спустилась по центральной лестнице, юркнула в коридор для слуг и уже знакомой дорогой выбралась из замка на хоздвор.
Колючий мороз сразу перехватил дыхание. Мариэль постояла у входа, привыкая к холоду: целый день не выходила на улицу, а тут, оказывается, зима вступила по-настоящему в свои права!
Мысленно призвала Вестника на хоздвор: не хватало, чтобы кто-нибудь из окна спальни увидел её, одиноко стоящую в тёмноте, — и вздрогнула, слишком быстро сущность переместилась, замерла послушно напротив, подсвечивая себя и девушку огоньком на ладони.
— Я готова назвать цену.
— Мариэль Адерин Ригхан де Венетт, слушаю тебя, — то ли глухо отозвался Вестник, то ли ветер под его капюшоном запел.
Она сглотнула. Если Ленуар не обманул… Впрочем, хуже точно не будет…
Она поймала себя на том, что не чувствует ужаса, который по многим причинам должен был душить её, лишая свободы мысли и речи. Горечь, пережитая несколько часов назад, до сих пор не выветрилась. А во время болтовни в Жанеттой они неосознанно коснулись темы совести и лжи, неминуемо сопровождающей всех метаморфов.
Настоящая дилемма — остаться чистым в луже грязи. Быть ловким, как игроки во время комбат-де-бу? Не хитрым, не изворотливым — ловким, умеющим уклоняться от летящего в тебя сгустка.
Запутавшись в клубке доводов и контраргументов, Мари кое-как определила для себя: ловкость — плод долгих тренировок, выработанной внимательности, но она же — свидетельство твоего желания играть и принимать ставки противников.
Если тебе это интересно и ты играешь, то ловкость — дело хорошее. Если не хочешь, значит здесь и начинается ложь. Перед собой. Но Голос, кем или чем бы он ни был, преподал ей хороший урок, который она не забудет. Никогда. Не потому что самой противно — она дала слово Арману быть честной.
Спокойно начала речь:
— Я не сомневаюсь, что в Люмерии есть как минимум один опытный метаморф, которому можно было бы поручить дело, но вы выбрали меня, девушку без всех необходимых знаний для этого. Единственное моё оружие — любовь, о которой я знаю ещё меньше. Всё, что я могу сделать — это заслонить собой Армана или стать им в нужный день. Получается, что страдания моей прошлой жизни вы посчитали отличным поводом для подачки — счастливой жизни на один год или два. Вы использовали многое, чтобы заставить меня принять это решение: способности метаморфа, любовь, голос совести. Что ж, я согласна и принимаю ту цену, которую задолжала за новую жизнь, новый опыт и новую желанную боль. Обет будет исполнен, жертва принесена. Но я не принимаю вашей нечестной игры. За то, что вы использовали меня без моего разрешения, цена будет равносильна вашему обману…
Она сглотнула подкатившую тошноту. Только бы опять не истерика: нельзя быть слабой в первом бою.
— Чего ты желаешь Мариэль Адерин Ригхан де Венетт? — Вестник невозмутимо покачивался в воздухе. Гарант справедливости и ничего более, статуя Фемиды с завязанными глазами, которой всё равно, кто жужжит рядом.
— Хочу, чтобы в Люмерии все жители были счастливы взаимной любовью, не только сегодня, но всю свою жизнь — с рождения и до смерти. А чтобы не получилось так, что я и вы под словом «любовь» понимаем разные вещи, поясню сразу. Тот, кто любит, долготерпит, он милосерден к окружающим, его любовь не завидует и не превозносится; он не гордится и не бесчинствует, не ищет своего и не раздражается; не мыслит зла и не радуется неправде. Любовь никогда не перестаёт, даже когда пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится…*
Слова лились, как вода, мама часто читала Библию, чтобы в ней найти утешение и смириться.
— … Таково моё условие, — закончила Мари, созерцая тьму под капюшоном Вестника, с каждым словом ведущую себя всё беспокойней.
— Ты просишь счастья для всех люмерийцев, Мариэль Адерин Ригхан де Венетт? — равнодушно обобщил сказанное.
— Нет, я прошу взаимной любви и с тем определением, которая я дала. Повторить?
— Нет.
Мамин ноутбук, на котором Маша некогда смотрела полезные видео или слушала озвученные книги, периодически зависал. Особенно если были проблемы с Интернетом. Сейчас подобное происходило с Вестником. Тьма клубилась воронкой, как колёсико на экране ноутбука, означая, что информация долго обрабатывается. Кажется, даже ветер улёгся дворовым псом в ожидании команды хозяина.
— Ай-яй, какая хитренькая девочка! — завихрения тьмы под капюшоном сложились в мужское лицо с ухмыляющимся ртом. Мариэль вздрогнула от хриплого баритона, не похожего на глубокий бас Вестника. Чёрная фигура описала круг, задержавшись за спиной девушки. — Но с претензией я согласен: обоснованно, ничего не попишешь. В свою защиту скажу: я тут не при чём, Матушке видней, кого тащить из другого мира. А мой слуга выбрал тебя только потому, что ты была ближе остальных. Обленился… Я бы наказал его, но сложно учить того, у кого вместо мозгов желание побыстрей разделаться с работой.
Собеседник в эфемерном теле Вестника скользнул вперёд и снова разглядывал замершее лицо девушки:
— Мария — как тебя там? — Адерин Ригхан де Венетт, хорошо ли ты подумала над своим условием?
— Да.
— А слова-то какие красивые сказала, сама придумала? — Чёрный Некромант и не скрывал иронию.
— Нет, так учил бог мира, в котором я жила, — легкомысленный тон Вестника разбудил гнев, как это бывает в с разговорах с беспардонными собеседниками.
— И как, помогало? Взаимная любовь была у каждого?
Мариэль закуталась плотнее в плащ. С ветряным затишьем стало легче выносить мороз, но он-то никуда не делся, уже заледенил открытые участки тела — лицо и лодыжки, не прикрываемые плащом:
— У меня нет опыта в спорах, простите.
— Торопишься?
— Немного. Не хотелось бы, чтобы кто-нибудь меня увидел. У нас гостит очень любопытный инквизитор, которого невозможно обмануть.
Вестник издал неопределённый возглас, что-то вроде «да-да-да», вдруг взметнулся в воздух, на какое-то время пропал из виду, а затем опустился перед Мариэль:
— Ловко ты выразила желание: «Не хотелось бы». С одной стороны пожелала, а с другой — формулировка не позволяет воспользоваться. Умненькая девочка… Но я на всякий случай усыпил твоего инквизитора, долго искать его не пришлось, да выдул ему из головы лишнее. Возвращаться будешь — не споткнись… Так что, вернёмся к нашему занимательному торгу? Видишь ли, есть у меня некоторые сомнения в твоей искренности. Один пройдоха-наймит уже обманул меня, не хочу копить ошибки… для начала покажи своё настоящее лицо.
Мариэль уже и забыла, что находится в образе Жанетты. Повела плечами, стряхивая знакомые мурашки вместе с личиной, и Некромант довольно поцокал: «Не прогадал мой лодырь — истинно многоликая».
— А теперь дай мне послушать твоё сердце, чтобы убедиться в искренности твоих намерений! — не просьбу, а явный приказ озвучил Некромант в образе Вестника. Времени подумать не дал, протянул рукав, из которого прежде клубилась тьма. Теперь там возникла рука с длинными пальцами и звериными ногтями.
Ленуар в своём рассказе упомянул этот момент: его знакомого точно так же испытывал Вестник, который сейчас был убеждён, что не наступает на собственные грабли. «Нужно поверить в то, чего жаждешь, это рождает искренность», — подсказал сир Анри, и выполнить это было легко.
Вестник убрал пальцы от груди девушки:
— Досадно. Ты либо наивна, чтобы просить такое, либо глупа. То, что ты просишь, нарушит главный закон Всемирья — гармонию. В гармонии есть место всему и любым чувствам в том числе. Знаешь ли ты, что исчезнет, когда все взаимно полюбят друг друга?
Мариэль мотнула головой. Она замёрзла, а словоохотливый Некромант, кажется, не собирался завершать диалог.
— Сладкая боль невзаимности, слёзы досады и надежда на чужое несчастье, — он облизнулся, или Мариэль это показалось? — Люди добиваются любви и такие фигуры порой выделывают, что диву даёшься. Ты точно хочешь лишить нас удовольствия наблюдать за людьми?
«Развлечения у вас что надо!» — мысленно огрызнулась она.
— Мне нужно возвращаться, — чуть было не произнесла «хочу в тепло», но вовремя спохватилась. — Вы исполните моё желание?
— Хорошо. Исполню! — Некромант весело хмыкнул. И эта радость не могла не насторожить. — Ты сама готова … к взаимной любви?
— Да, — сердце её вдруг радостно встрепенулось и … остановилось.
Некромант был прав: она не подумала о последствиях. Если этот мир всё-таки перевернётся по её воле, то Арман обязательно должен полюбить её, Мариэль. Но как же Люсиль? Арман будет любить обеих? И… и у других пар тоже так получится? И человека, который будет любить нескольких, будут рвать на части, причинять боль?.. Люмерия превратится в халифат с гаремами в каждой семье, скандалами и претензиями…
Она содрогнулась:
— Стойте! — в раздумьях не заметила, как Вестник коснулся её сердца и хихикнул довольно. — Я… должна ещё подумать, — в голове бесновался сумбур, и хладнокровная часть Мариэль сказала: «Сейчас ты ещё хуже сделаешь!»
— Наивная девица, а не получится ли так, что нам придётся снова увидеться при твоей-то богатой фантазии? — грозно спросил Некромант, но сразу расхохотался. — О, теперь я вижу, Матушка знала!..
Мариэль готова была провалиться от стыда сквозь эту землю, запорошенную колючим снегом. Но Вестник неожиданно миролюбиво сложился в воздухе, будто в кресло сел, положив рукава на подлокотники:
— Развлекла ты меня, Мария, как-тебя-там? Посему, проси три желания вместо одного. Больше не дам… Говори, пока я щедрый!
От сердца отлегло, она с облегчением выдохнула морозный воздух:
— Можно одно желание оставить на потом?
— Если это не будет глупость, подобная той, которую ты только что мне предлагала, то вполне. Всё, что не коснётся гармонии Всемирья, в твоём распоряжении… Торопись, скоро проснётся кухарка, и то, чего ты боялась, я предотвратить не смогу.
Мариэль прикрыла глаза, сосредотачиваясь. Немного времени прошло, а образ мамы стремительно тускнел: новая жизнь заполняла собой память, затирая прошлое. Откинула капюшон, чтобы лучше было видно:
— В том мире, где я жила, осталась моя мама. Вот так она выглядит. Ближе её у меня никого не было, — Вестник подался вперёд, разглядывая новый образ — женщину с короткой мужской стрижкой, — её зовут Евгения Валентиновна. Хочу, чтобы она встретила мужчину с детьми, и они полюбили мою маму, а она их. Пусть у неё будет новая семья, хороший дом… И обязательно, чтобы не пришлось за это расплачиваться!
— А то знаешь меня, да? — довольно хмыкнул Некромант. — Годится желание. Обязуюсь выполнить.
Над их головами сверкнула молния, подтверждая магический договор.
— Второе желание?
— Могу ли я попросить дар, чтобы делиться с другими своими способностями?
Вестник булькнул и «убрал» кресло, вытянулся:
— Ты хочешь сравняться по могуществу с Матушкой? Верно ли я понял тебя, о косноязычная девица?
Она, как могла, объяснила, зачем ей это было нужно, поделилась своими сомнениями и страхами. И Некромант сменил грозный тон на миролюбивый:
— То, что просишь, в точности дать не могу. Дары раздаёт матушка. Но пришлю я тебе одну знакомую, она поможет. Похвально, что заботишься о близких, — он щёлкнул пальцами, и вторая молния озарила тёмное небо. — Исполнено… Третье желание пусть мой слуга отрабатывает, только позови. Прощай, Мария, как-тебя-там. И не проси того, что нарушает гармонию!
Всю болтливость Чёрного Некроманта словно ветром сдуло, который, кстати, опомнился и засвистел, огибая углы построек.
Лицо под капюшоном растворилось в танцующей чёрной дымке, Вестник замер. Ожидал приказа или продолжения диалога? Однако Мариэль молчала, не зная, что сказать, и магическая сущность взмыла в воздух.
Страх ещё не отступил, но желание рассмеяться уже накатывало. Она сделала это! Сделала! Мариэль повернулась к двери, из которой вышла — и еле удержалась на разъехавшихся ногах. Двор будто льдом покрыло, или так и было, а она не замечала? Осторожно добралась до двери, дёрнула её, примёрзшую, и расслабленно шагнула в темноту.
Зацепившись за нечто огромное, лежавшее у порога, она потеряла равновесие, в полёте на каменный пол успела только вскрикнуть. Преграда дёрнулась от удара ногами, по-медвежьи рыкнуло и навалилось на поверженную девушку. Ноги лизнул ветер, заметив открытую дверь.
— Мамочки, мамочки! — задыхаясь от навалившегося на него чудовища, Мариэль попыталась сдвинуться хоть немного, чтобы вздохнуть полной грудью или скинуть с себя этого… «как-его-там», который никак не хотел определяться, только мычал и возился, подминая под себя. Ещё несколько безуспешных попыток, Мариэль выдохлась, и Оно почему-то вдруг затихло.
Интуиция завопила: «Оно проснулось!» Мариэль взвизгнула, делая очередной рывок, но сначала крепкая рука закрыла её рот, а потом чужие губы сменили руку. Ладонь обхватила её затылок, заставляя голову прижиматься к прерывистому дыханию, вторая рука скользнула под бедро, приподнимая ногу. Вот губы жадно соскользнули по холодной шее — и Мариэль наконец смогла выкрикнуть: «Помогите!»
Глаз успел заметить метнувшийся по стене огонёк. За дверью, в кухне, брякнуло, затем глухой звук удара над головой Мариэль заставил Оно обмякнуть и снова стать тяжёлым, уткнуться своими полураскрытыми губами в оголённую часть груди.
— У меня на кухне не позволю распутничать! Ишь чего удумали! — рявкнул сверху голос тётушки Гато.