У дьявола нет ни одного оплачиваемого помощника, тогда как у Противной Стороны их миллион.
Марк Твен, записные книжки
Выбраться из замка до завтрака не получилось. Выспавшаяся на неделю вперёд бабушка решила до завтрака навести в замке порядок и в процессе поиска слуг застала внучку, одетую в костюм для верховой езды. Происходивший далее разговор напоминал переговоры двух дипломатов, в результате победил возраст и главный аргумент — за стенами замка до полноценного восхода было далеко, а выгуливание лошади в темноте и на морозе выглядело безумно.
Странно, но ещё полчаса назад прогулка под звёздами казалась безопасным и естественным развлечением. Но, главное, Мари не просто тянуло за пределы замка, — желание доехать до Ирминсуля и обратно превратилось в идею фикс. Размышляя над этой внезапной жгучей потребностью, Мариэль слонялась по замку. Ни книги, ни разговоры со слугами не могли заглушить внутреннего «надо». Поделилась этим с Жанеттой.
— Почему ты меня не уговорила подождать хотя бы до рассвета?
Служанка долго не могла осознать, что такого особенного в выгуливании строптивой лошади под звёздами, а когда до неё дошло, в ужасе округлила глаза:
— Я… я не понимаю, госпожа… Не иначе — морок! Спаси нас, Владычица!
— Угу, проклятие глупостью, — хмуро кивнула Мариэль. — Но, знаешь, сидит во мне чувство, что надо ехать и всё тут…
Жанетта пообещала сопровождать Мариэль, на этом и Тринилия настаивала, но едва прошёл завтрак, упрямая девица улизнула ото всех. Матушкина лошадь на конюшне была оседлана, так что, не дожидаясь Жанетты, Мариэль сбежала через хоздвор. На душе отлегло, как будто сделала всё правильно.
Тем временем светило едва поднялось над линией горизонта. На земле повсюду ещё лежали обрывки ночи — синие тени. Из-за того, что снег не падал, вокруг установилась морозная звонкая ясность.
Мариэль вдруг разглядела: напротив замка де Венеттов, на самом деле, не поле, а замёрзший пруд, а за ним вовсе не ягодные кусты, посаженные ровными рядами, — виноградник, укрытый снежным покрывалом. Впереди же розоватую кромку оттеняли мрачные донжоны замка Делоне, прежде скрытые падающей вуалью из снежинок. Преображение того Лабасса, который Мариэль успела запомнить, было слишком разительным, чтобы не удивляться. И она жадно всматривалась во всё новое, омытое ясной погодой.
Кобылка бежала резво, перейдя на галоп, едва над головой мелькнула арка ворот. Мариэль не сдерживала лошадь: пусть порадуется, после недели в заточении кто угодно с ума сойдёт. Только мысленно попросила Мечту быть осторожней и помнить о всаднице. Кобылка фыркнула, не сбавляя галопа.
После того, как Анри нацепил Мариэль браслеты, они периодически нагревались, если хозяйка слишком долго о чём-то думала. И неожиданно матушкина лошадь подсказала, как пользоваться магией в обход браслетов.
Мариэль очень хотелось подружиться с золотистой красавицей, по словам Джерома, являвшейся единственным экземпляром арнаахаальской породы в Лабассе и причиной прошлогоднего спора с сиром Аурелием, пожелавшим купить Мечту для Люсиль. Бессознательная страсть ко всему блестящему и отливающему золоту, поистине, оказалась очевидной странностью Аурелия или проклятием, доставшимся ему вместе с именем.
Но Мечта на поверку повела себя слишком агрессивно, так что де Трасси отстали от Иларии, до сегодняшнего дня бывшей единственной, кого арнаахаальское сокровище подпускало к себе и позволяло садиться в седло. Даже в загоне, со своими сородичами, не такими прекрасными, Мечта вела себя непредсказуемо — сгоняла лошадей в угол и, подобно собаке, сторожила их, не давая разбегаться. Презирала их, ненавидела или считала своей челядью? Намерений арнаахальской красавицы никто не мог понять.
В первый раз, когда Мариэль протянула морковку, Мечта выказала желание принять лакомство вместе с протянутой рукой. Однако принюхалась, щекоча ворсинками на губах, покосилась умным глазом и забрала изящно угощение. На ласковые слова согласно мотала головой, позволила расчесать себе гриву и вытянула переднюю ногу, постучав копытом о перегородку.
— Мечта вас приняла, юная сирра, — объяснил Джером игривость кобылы, — и приглашает вас прокатиться… Должно быть, у вас с сиррой Иларией магия схожа, уж как госпожа понимает наших лошадок — все диву даются.
«Это он о ментальной магии сказал? — задумалась Мари и, не теряя времени, положила ладонь на бархатистую щеку, мысленно спросила: — Хочешь прогуляться со мной? Матушка приедет только завтра вечером». Кобыла перестала жевать сено, развернула голову, удивлённо уставясь на девицу, ржанула и уткнулась мордой ей в плечо.
Значит, браслеты сдерживали только бессознательные желания, а если магия лилась целенаправленно, то не препятствовали. «Ну и в чём смысл? Зачем тогда они нужны?» — усмехнулась Мариэль. Ведь того, кто захочет причинить вред другому с помощью магии, получается, этими браслетами не остановить. Тем не менее, главное стало понятным: все желания нужно формулировать про себя отчётливо и не забывать концентрироваться на них.
Несколько минут скачки на морозном ветру, и Мечта принесла себя и хозяйку к площадке перед Ирминсулем. Мариэль направила лошадь к перекладинам, слезла по ним с крупа и обратилась к кобылке:
— Если я тебя отпущу, ты не убежишь далеко? Пропадёшь — влетит нам обеим, и меня больше не отпустят с тобой.
Мечта презрительно фыркнула и забила копытом.
— Ну, хорошо, я позову, ты сразу назад, ладно? — Мариэль завязала края поводьев в узел так, чтобы они не болтались, и похлопала по крупу. — Давай потренируемся. Иди гуляй!
Лошадь медленно прошлась рядом, издала радостное ржание и припустила в сторону поля. Мариэль, уговорив себя не переживать раньше времени, подождала, пока Мечта нарежет круг в сугробах, негромко позвала — лошадь не услышала. Тогда Мари вытянула руку, представив безразмерный повод, который тянется от пальцев к лошадиному силуэту, зрительно уменьшившемуся до размера яблока. И Мечта почувствовала! Остановилась, фыркнула и понеслась к Мариэль, будто верная собачонка, услышавшая зов.
— Умница моя! — девушка погладила переливающуюся в лучах утреннего солнца шею. — Можешь гулять.
Кобыла потешно носилась по бурунам, купаясь в рыхлом покрове, доходящем порой до груди, била копытом, подбрасывая снег, — вела себя, как умеющий радоваться жеребёнок, и наездница засмеялась. Дала себе слово обязательно научиться снимать и надевать седло, чтобы дать лошади полную свободу в подобных удовольствиях.
Мороз тем временем тоже резвился. Мари стояла, задумчиво облокотившись о перекладины на продуваемой площадке. Лицо слегка замёрзло, и девушка потёрла его, подумав о том, что и ей бы подвигаться не мешало. Подъезжая сюда, она заметила женщину в тёмных одеждах, стоявшую под Ирминсулем и трогавшую ветки дерева. Должно быть, пришла помолиться. Девушка загадала, что как только женщина уйдёт, она, Мариэль, тоже прогуляется. Двигаться пока никуда не хотелось, поэтому она пока просто любовалась окружающим зимним кружевом.
На небосводе мерцали последние непотухшие звёзды да двумя бледными пятнами, медленно двигаясь к западу, обозначали свои бока небесные спутники Всемирья — две маленькие луны — Иль и Эль. Под ними кружили белые птицы, настоящие, не из снега, какие обычно сопровождали Армана. Мари повернулась на восток, к башням замка Делоне, — в небе снежного силуэта с расправленными крыльями не было видно, значит, Арман точно сюда не ехал. Вздохнула то ли с облегчением, то ли с разочарованием.
В сугробах веселилась золотистая кобылка; женщина в тёмном медленно шла от Ирминсуля, поглядывая на девушку и на её лошадь. В конце концов, она ступила на площадку и остановилась отряхнуть набившийся в обувь снег. Мариэль пожелала ей благостного утра и продолжила наблюдать за Мечтой, радость которой решили разделить птицы, они спустились и теперь дразнили, носились стрижами перед мордой догоняющей их кобылки.
— А не вашу ли матушку зовут сиррой Иларией? Похожи вы очень, — удивлённо рассматривая девушку, вдруг сказала женщина.
Мариэль подтвердила.
— В добром ли она здравии? — пятидесятилетняя женщина, ёжась от холода, всё ждала кого-то.
— Благодарю, недавно простыла немного, но сейчас всё в порядке, — Мариэль снова потёрла щёки, подышала на руки в перчатках. Пожалуй, пора возвращаться. Вытянула руку, призывая лошадь. Зов был услышан, и в окружении белых птиц Мечта прискакала, довольная, с прилипшим к седлу и сбруе снегом. Мариэль отряхнула его, как смогла, поворчала ласково, не забывая поглаживать лошадь. А женщина всё стояла рядом, вздыхала, посматривала на дорогу и не обращала внимания на вьющихся высоко над головой птиц.
Дело было сделано — седло очищено, и Мари покосилась на незнакомку, подвела Мечту к перекладинам, по ним вскарабкалась в седло. Перед тем, как пришпорить нетерпеливую лошадь, спохватилась. Начиналась неделя благотворительности, и Тринилия только сегодня утром напомнила об этом внукам во время завтрака, веля относиться благосклонно ко всем встречным на дороге нищим.
— Госпожа, приходите к нам в любое время. На кухне всегда для вас найдётся тарелка похлёбки, свежая выпечка и кружка горячей настойки, — Мариэль улыбнулась сверху явно замёрзшей женщине.
Неожиданно одна из птиц, заигравшись, спикировала вниз и уселась на гриву Мечте. Похожая на голубя птаха издала пронзительный крик, косясь глазом на девушку.
— Благостного дня, госпожа, — кивнула на прощание женщине Мариэль и дёрнула за поводья.
— Мать твоя сегодня поедет в «Вавилон» за нано-мандаринами и встретит того, кого ты просила, — полуудивлённо, полувопросительно в ответ произнесла женщина, присматриваясь к всаднице.
Мариэль оторопело развернула лошадь:
— Простите? Что вы сказали?
Женщина повторила странную для неё фразу, тараща при этом глаза будто загипнотизированная. Три секунды, и Мариэль слетела с лошади, готовая схватить женщину за её плащ и вытрясти все подробности:
— Откуда вы знаете?! Кто вы?!
Женщина молчала, изумление на её лице и гнев попеременно чередовались друг с другом. Наконец она смогла выговорить:
— Ты же ещё дитя!.. Как, о Владычица?.. — подняла глаза к небу и зло бросила кому-то. — Ты с ума сошёл, Чёрный! Уже за детей взялся! — затем перевела взгляд на возбуждённую девушку и постаралась смягчить выражение глаз и тон голоса. — Тебя ли, дитя, послал ко мне этот дуболом, Великий Некромант?
Мариэль едва не задохнулась морозным воздухом, заполнившим разом грудь:
— А… вы его… знакомая? Он попросил вас мне помочь?
На лицо женщины нахлынуло выражение облегчения, смывая шок и злость на Чёрного:
— Я тебя здесь давно жду, как велел Некромант. Пойдём со мной, дитя, и возьми с собой лошадь. Нам есть, о чём поговорить.
Не веря в возможную ловушку, Мариэль последовала за женщиной.
— Изель меня зовут, — одними губами улыбнулась женщина, направляясь к рощице перед холмом, показала рукой на деревья, — живу я там, пройтись надо немного. Я покажу дорогу, чтобы ты смогла меня найти, когда понадоблюсь… Многое я повидала, но чтобы сам Великий Чёрный Некромант посылал ко мне ребёнка, это что должно было случиться? Рассказывай, дитя. Не будем терять времени: ведь тебя скоро хватятся дома, не так ли?
Подходя к лесу, девушка сообразила: да ведь это та самая лесная знахарка, которая матушку научила обряду и, косвенным образом, стала причастной к судьбе Антуана и Мариэль. Спасибо Жанетте, поведавшей эту тайну. Но если Изель знает слишком много о лабасских обитателях, то насколько безопасно доверять ей свои секреты? И без того застигнутая врасплох быстрым исполнением второго желания, Мариэль замолчала, не решаясь рассказывать все подробности. Успела только в общих чертах обрисовать ситуацию: необходимо поделиться своим даром с одним человеком, чтобы спасти жизнь другого.
— Что это за дар такой, которым надо делиться? — скупо улыбнулась Изель, но собеседница вдруг замолчала и, более того, остановилась, как будто передумала идти. — Думаешь, стоит ли мне доверять? Понимаю. Знала бы ты, сколько тайн в Лабассе!
Заметив, что напугала, женщина поправилась:
— Клятву я давала о неразглашении самой Владычице. Но торопить тебя не буду, расскажешь, когда доверишься. А пока я тебе всё-таки покажу, как найти меня, — Изель шагала по нетоптаному снегу вперёд, не сомневаясь, что девушка с лошадью следует за ней. — Хочешь, наверное, знать, откуда я про тебя узнала? Чёрный… Некромант-батюшка… разбудил посреди ночи, попросил посодействовать.
— Попросил? — эхом повторила Мариэль. Деревья росли всё гуще и гуще, она начала беспокоиться за Мечту, которой, кажется, очень не нравилась эта прогулка между веток, цепляющихся за бока и упряжь.
Изель кашлянула:
— А у нас договор с ним такой — не командовать друг другом. И спрашивать разрешение перед тем, как войти.
— Как это? Он к вам домой приходил?
— Голос в голове никогда не слышала? Как будто собеседник тебе в голову залез и хозяйничает там.
Мариэль содрогнулась, вспомнив монологи «суфлёрши»:
— Слышала. Только у меня разрешения никто не спрашивал.
Женщина остановилась и пристально посмотрела в подёрнувшееся неприятными воспоминаниями лицо спутницы:
— Вот как… кхм… Обычно, они сначала разрешение спрашивают. Должно быть, ты не помнишь.
— А как Великий Некромант у вас разрешение спросил?
— Спала я, ибо ночью положено спать. Разбудил, сказал, что поручение есть. Кому помочь, не открыл, велел ждать возле Ирминсуля, мол, увижу сама, да фразу, по которой узнать тебя. Теперь понимаю, почему скрыл, хотел поиграть. Чёрный куль. Заигрался… Верно, удивила ты его… Что означают те слова, поведаешь?
Как можно было объяснить, что такое «нано-мандарины», если в Люмерии про этот фрукт и слыхом не слыхивали? Эх, Маша так любила их, мелкие мандаринки в разы вкуснее крупных. Были… Ветка хлестнула её по щеке, и девушка опомнилась: нашла, о чём жалеть в эту минуту!
Лес стал до того густым, что впереди показалась стена из переплетённых веток кустарника, ведунья, однако, уверенно шла к нему. За кустами раздался утробный рык, и Мечта попятилась, рванув на себя повод.
— Пугалка для праздношатающихся, не бойся, — объяснила Изель, подняла руку, и стена из веток раздвинулась. Подумала и разъехалась шире, теперь даже лошадь смогла бы пройти. — Без меня она бы вас не пропустила: тут не проходной двор, как видишь. Обычно здесь встречаю гостей. Сама когда придёшь, позови мысленно, я открою.
Кусты, пропустив гостей, снова цепко сплелись ветками. Домик ведуньи находился от этой границы неподалёку. Низкий, с почерневшими от времени брёвнами и виднеющимся мохом в складках, он был похож на избушку бабы Яги, только что куриных ног не наблюдалось. Но Мариэль не удивилась бы, если бы изба вдруг поднялась и отряхнулась. Плотной изгороди вокруг неё не наблюдалось, должно быть, хозяйку не беспокоили лесные твари. А ещё где-то отчётливо журчал, не смотря на мороз, ручей. Большего девушка не успела рассмотреть, Изель поманила её за собой — к лестнице, приставленной к чердаку, над которым вились знакомые белые птицы.
— Угощать тебя сегодня не буду, хотя, поверь, заставила ты меня помёрзнуть, и кружка обещанной тобой настойки не помешала бы, — Изель улыбнулась. — Пойдём, покажу кое-что и дам птицу. Из своего окна выпустишь, чтобы дорогу мой энджел запомнил. Рассказывать ничего не хочешь — сама узнаю. И как готова буду, пришлю тебе весточку.
Мариэль взобралась за ведуньей по лестнице на чердак. Под крышей было заметно теплее, чем на улице. И много пыли, взбитой залетевшими птицами. Недалеко от входа к деревянной треноге был приколочен ящик, Изель остановилась возле него, подождала, пока гостья доберётся, и кивнула на содержимое ящика:
— Вот моя работа. Чищу каждый день. Кому понравится получать подарки от Владычицы, извозюканные в птичьем помёте?
Мариэль рот открыла от изумления: на сене, которым было выстлано дно ящика, лежало сокровище — цепи, кольца, серьги. В полумраке не получилось бы всего рассмотреть, но то, что здесь находились драгоценности, не оставляло сомнений.
— Что это? Откуда у вас это всё? — воскликнула она и, получив разрешающий кивок, взяла первое попавшееся — брошь с ярко-красными камнями в золотой оправе. — Это же настоящее всё, да?
Изель гладила одну из птиц, опустившуюся ей на руку:
— Дитя, не вам ли с братом энджелы Владычицы пару королевских серёжек принесли? Слышала, что сработал обряд, которому научила твою матушку.
— Да, «Слёзы ангела». Откуда вы знаете?
— Вечером стала перебирать, чистить — и не нашла. Давненько детки мои ничего не уносили, стало быть, серьёзное что произошло. Что ж, видать, не зря дело было сделано.
Изель отпустила птицу и показала рукой на дверцу, через которую залезла на чердак:
— Пора тебе. Ах да! — взяла птицу, что, нахохлившись, сидела неподалёку. — Пойдём, внизу отдам. Да смотри, энджела выпускать будешь, обрати внимание, чтоб никто не видел… И лошадь в следующий раз бери понеприметней. Я так мыслю, тебе тоже лишние расспросы не нужны.
Оставленная в одиночестве Мечта нашла себе занятие — обрывала сухие листья с деревца, растущего недалеко от избы, и они с хрустом пропадали в жующем рту. На вьющихся рядом птиц не обращала внимания, только ушами прядала от шума.
— Нагуляла аппетит? — Мариэль потрепала гриву. — Молодец. Потерпи, домой едем.
Девушка попрощалась с Изель, проводившей до расступившихся кустов, и с облегчением повела Мечту из леса: лишнего не было сказано, знакомая Некроманта понравилась, и в душе затеплилась надежда. «Хоть бы, и правда, помогла!» — подумала, прижимая к груди, под плащом, птицу. А когда вынырнули на знакомую площадку, шумно выдохнула.
Пока шли к домику Изель, Мари чувствовала, что сапожки не предназначены для экспедиции по сугробам, и промокшие ноги замёрзли. Поэтому сразу взобралась на Мечту, так же обрадованную простором, и позволила вынести себя на дорогу. Кобылка охотно повиновалась, быстро преодолела нехоженое пространство и перешла на галоп, как только ступила на дорогу с притоптанной поверхостью.
Попался всего один путник, мужчина, ехавший в направлении замка де Венетт. Мариэль его объехала, не рассматривая, и вскоре появилась на хоздворе. Конюх тут же подбежал с приветствием и вопросом о поездке. Девушка коротко бросила: «Всё хорошо! Я позже загляну!» — стоило навестить бабушку, на всякий случай, и выслушать проповедь о недопустимости фривольного поведения незамужней девицы, но, в первую очередь, нужна была Жанетта.
По счастью, субретка помогала на кухне тётушке Гато. Увидев хозяйку, издала неопредёлённый возглас.
— Пойдём, надо переодеться, — Мари на ходу зачерпнула кружкой воду в ведре, отпила, отломила от лежащей на столе буханки кусок и, жуя на ходу, слушала новости, торопливо пересказываемые бегущей рядом служанкой. — Бабушка злилась?
Бабушка злилась, конечно; зато Дилан, слава Владычице, уехал; Антуан пребывал в расстройстве; в замке ждали приезда учителя танцев; и ещё пришло три письма: первое — от г-жи Иларии, второе — от Люсиль, а на третьем был незнакомый почерк, его Жанетта не опознала.
— Здесь бывает хоть один спокойный день, без визитёров? — фыркнула Мари. Сейчас больше всего хотелось снять с себя мокрую одежду и забраться с книгой под тёплый плед.
*****
Голос, когда обещал, что Мариэль во время уроков обязательно что-то да вспомнит, не обманул. Память Мариэль после часа тренировки восстановила танцевальные па, но, конечно, потребовала усилий.
Мужчина, встреченный по дороге, оказался учителем танцев. Имевший экзотичную внешность: смуглую кожу, ниспадающие на плечи длинные волосы и глаза разного цвета, зелёного и голубого; южно-люмерийское имя Сер’ддор и в придачу иностранный акцент, — молодой учитель лет двадцати пяти выглядел слишком необычно, чтобы сразу не привлечь внимание прежней Мариэль.
Если верить дневнику, г-н Сер’ддор неоднократно становился объектом розыгрышей и шуточек своей ученицы. Ему была посвящена целая страница, начинавшаяся со слов: «Сегодня бастион пал…». Поэтому Мари шла в класс с особым трепетом, замешанном на стыде. Как теперь смотреть в эти разноцветные глаза?
Илария в письме дочери предупреждала о его приезде. Задача учителя Сер’ддора заключалась в подготовке знатных отпрысков к предстоящему балу. Поэтому матушка просила дочь быть особенно прилежной, дабы не оплошать в присутствии местной и приглашённой знати.
В письме же к учителю Илария намекнула на небольшие «изменения в памяти дочери в связи с некоторыми личными событиями, которые могут потребовать усиленных занятий хореографией». Сер’ддор сделал собственные выводы. Передумавший за две недели всякое да накрутивший себя по дороге в замок, он был готов при малейшем поползновении во время занятий на свой статус учителя и честного человека взорваться и громогласно объявить о нежелании преподавать в этом доме.
Однако девица в самом деле вела себя не как обычно, что натолкнуло на подозрение в очередном розыгрыше. Показывая правильную стойку, г-н Сер’ддор поправил её подбородок, подняв его указательным пальцем и большим пальцем, а затем «случайно» скользнул большим пальцем по губам ученицы. Антуан, в это время восседавший на столе и поглощавший сочный пуар за спиной сестры, ничего не заметил.
В глазах девушки блеснул гнев:
— Извольте, сир Сер’ддор, объяснять словами и избегать лишних прикосновений! Видите ли, я плохо контролирую свою магию, — она показала браслеты, — могу случайно поджарить… ваши неловкие пальцы.
И всё. Девица подошла к брату, забрала у него недоеденный пуар, отложила фрукт и сдёрнула со стола:
— Потанцуй со мной, братец, прошу!
Братец чуть не подавился. Два года подряд выражавшая брезгливость от совместных танцев или нарочно наступавшая на ноги, а затем обвинявшая в неуклюжести, Мариэль научила его не верить ни одному её вежливому слову. Он нехотя подчинился. Но прошла минута, вторая — и Антуан растерялся, не веря происходящему. Вежливость сестрицы ни разу не дала сбой и даже, случайно наступив на ногу, девушка сразу извинилась…
— Ты ли это, сестрица, милая? — язвительно спросил он, делая закручивающее движение партнёрши и хватая её за обе руки.
Учитель считал:
— Ейн-да-трой… Реуви! Ейн-да-трой… Ейн-да-трой! Кэйфо!.. Буа!
«Хороша тренировка без музыки! На балу буду ейн-да-трой…» — Мари губы кусала от усердия, пытаясь запомнить показанные движения и угадать, что делать, пока Антуан вёл. Рассеянно пропустила вопрос братца, пока он не повторил.
— Нам нужно поговорить, очень серьёзно, — сказала она, когда Сер’ддор сделал паузу, Антуан остановился, и можно было отдохнуть от намечающегося танцевально-образовательного психоза. — Я признаю, что была виновата и задевала тебя. Признаю свои ошибки и прошу у тебя прощения. Мне очень хочется, чтобы между нами был мир.
Тем временем учитель подошёл к своему саквояжу, вытащил сферу, затем — к стойке с музыкальными инструментами, к самому большому, что Мари приняла за граммофон. Поставил под сужающееся основание трубы сферу и активировал пассом руки. Полилась музыка, Сер’ддор развернул трубу-усилитель в сторону разговаривающей пары:
— Вальцэ! Начинать! Ейн-да-трой… Что происходить?
Антуан таращил глаза, не зная, что ответить сестре, много раз обманывавшей его, но не успел ответить, как заиграла музыка, и сестра мгновенно обернулась на звуки:
— Это… как она играет?
Антуан повернул сестру к себе:
— А ты не шутишь, сестричка? — и перехватил вторую руку под возмущённым взглядом учителя, собиравшегося остановить музыку. — Танцуем вальцэ!.. А что, если я не поверю тебе?
— Значит, заслужила. Могу поклясться, чем хочешь, — не вру… Нет, как он это делает? — звуки разворачивали к себе, что грозило Мариэль вывихом шеи.
— Паконте! Паконте! — крикнул Сер’ддор, подходя ближе к танцующим.
— Чё ему надо? — тихо спросила Мари.
Антуан фыркнул:
— «Паконте» — это значит «танцуешь, как куль».
Мариэль засмеялась. Слава богу, Жанетта просветила: кули — огромные неповоротливые и несообразительные животные, которых разводили на северном побережье Люмерии.
Внезапно музыка оборвалась, багровый от гнева Сер’ддор со сферой решительно подошёл к саквояжу, зашвырнул в него шар, а прежде чем выйти и хлопнуть дверью, наставил указательный палец на застывших в недоумении зарвавшихся юнцов:
— На сегодня и навсегда — всё! Я к вам больше не ездить! Вы… вы!.. Паконте!
Антуан и Мариэль переглянулись.
— Чего это он? — спросил братец.
— Не знаю, но, кажется, у него тоже придётся просить прощение, — пробормотала сестрица, посмотрев на безмолвный «граммофон».
Не сговариваясь, они бросились за учителем.
По счастью, сир Сер’ддор оказался отходчивым. Извинения принял, объяснения тоже. Проникся отчаянием девицы, восстанавливающей память. Антуан предложил посмотреть сферу с записью одного из балов, которые когда-то давали де Венетты, и это существенно помогло. Во время просмотра учитель и Антуан комментировали названия танцев и движения. Дело пошло на лад. Через час девица, потерявшая память, двигалась сносно, не без лёгкости и даже раскраснелась от удовольствия.
А сам Сер’ддор получил заслуженную порцию похвалы от Тринилии и неподдельного интереса от ученицы к процессу записи и воспроизводству музыки.
— По правде говоря, сестрица, музыка тебе всегда давалась плохо, — Антуан покатился со смеху, наблюдая, как Мариэль пытается выдать нечто на граммофоне — самом сложном инструменте.
— Музыка идти от сердца, если оно есть, — заставляя покраснеть ученицу от намёка на давнее поведение, проворчал г-н Сер’ддор. — Вы представить себе мелодию, пропустить её через сердце, от сердца — в рука и позволить литься ваша фантазия.
Он закрыл глаза, протянул ладонь к сфере на граммофоне — и грустная мелодия, звучание которой напоминало слаженную работу оркестра, заставила рот Мариэль открыться в восхищении. Оказывается, учитель писал музыку для балов и был самым известным музыкантом Лабасса, по совместительству преподающим хореографию и музыку отпрыскам аристократов.
Пока Мариэль в который раз пыталась укротить музыкальную магию, Антуан успел поговорить с учителем о намечающемся небольшом праздничном вечере у Делоне.
— Я знать об этом. Сир Аурелий оплатить мой небольшой концерто… — Сер’ддор поморщился из-за долетевших до его ушей фальшивых нот и закатил глаза: может, эта девица и забыла многое, но привычка издеваться над ним никуда не делась.
Мужчины собрались покинуть учебный зал ради обеда, ожидающего хозяев и гостя, а Мариэль всё терзала музыкальную сферу. Качая обречённо головой, учитель достал из сумки небольшую сферу поменьше, на подставке, и подошёл к девушке:
— Послушать, сирра Мариэль, я от сердца отрывать этот мальвэн. Это детский игрушка для тех, кто иметь музыкальный дар. Ради одна вещь — вы не играть больше, когда я рядом!
Она с восторгом приняла сферу, вмонтированную в подставку. Внутри сферы кружились снежинки. Достаточно было её обхватить двумя ладонями и подумать о мелодии. Этот инструмент для начинающих музыкантов оказался прост в использовании, и уже с первой попытки, по дороге в столовую, Мариэль худо-бедно наиграла «Маленькой ёлочке холодно зимой», не обращая внимания на зубовный скрежет и стоны учителя.
— Моя прелесть! — она нежно погладила снежный шар, когда песня отзвучала, и собралась играть с ним до вечера.
Однако за столом речь зашла о приглашении Делоне на Вечер горги, так что пришлось переключиться на новую проблему.
— А я могу не идти? — она перевела взгляд с Антуана на бабушку. — Можно? Обещаю, до ночи буду заниматься.
— Вынуждена признать, что ваше непослушание в отсутствие родителей вызывает у меня беспокойство, как и ваши попытки заставить поверить меня в ваше учебное рвение. Поэтому — нет, поедешь. Надеюсь, у сира Марсия за вами присмотрят должным образом, — сухо отказала бабушка.
Жанетта позже объясняла зевающей хозяйке. Ночь горги — так в простонародье прозвали первый вечер второго октагона. С этого дня официально всех, получивших дар, считали совершеннолетними.
— К тому же, вы побываете у Делоне и наверняка ещё что-нибудь вспомните. И вот что, госпожа. Вас ожидает бессонная ночь, советую поспать до отъезда. Нам сирра Тринилия тоже разрешила отдохнуть. У вас, господ, свой вечер, и у нас, надеюсь, тоже нескучней будет.
Жанетта помогла снять платье и забраться под одеяло. Уговаривать Мариэль долго не пришлось.
— Хочу нормальные будни, — пожаловалась она, устраиваясь удобнее на постели и не выпуская из рук мальвэн, зевнула в десятый раз за последние полчаса, заражая Жанетту. — Вся неделя как наизнанку вывернута: ночью приключения, днём — спать хочется, а мне учиться надо. Когда эти праздники закончатся?
В окно постучали, и Мариэль подскочила. На узком оконном выступе со стороны улицы сидела белая птица, энджел Изель, и пыталась разбить клювом стекло. Жанетта торопливо открыла окно, схватила птицу, отвязала от её лапки записку и отпустила почтальона на свободу. Энджел сразу взмыл в небо, не дожидаясь благодарности в виде крошек за свою услугу.
— Знахарка пишет: «Будьте сегодня у Делоне». Видите, госпожа, вам в любом случае придётся туда поехать. Отдыхайте. А я, разрешите, пойду?
Мариэль отпустила служанку, повернулась на бок и натянула одеяло на голову, как будто оно могло оградить её от мыслей и окружающего мира, тянущего в нежелательные события.
«Я в домике», — подумала она, но улыбка не появилась на губах. Весь день, нет, со вчерашнего дня и всю ночь она, Мариэль, старательно забивала себе голову чем угодно. Лишь бы не думать о том, с кем опять придётся встречаться. Смотреть на него случайно и равнодушно. Не касаться и, боже упаси, думать об этом — это сделать браслеты не дадут. Ей останется одно — дышать с ним одним воздухом и видеть, слышать то, что и он.
Мама часто пела под гитару, на которой сама себе аккомпанировала. Дочь обожала их слушать и выучила все наизусть. Однако слова, несущие в себе томительную тоску, страсть и усладу для ушей слушателя, их смысл Мари поняла только сегодня.
— «А напоследок я скажу, а напоследок я скажу: «Прощай, любить не обязуйся…» — она не произнесла слова вслух, беззвучно зашевелила губами. В музыкальной сфере закружились снежинки, и полилась знакомая музыка, мамина песня. Будь здесь сир Сер’ддор, он бы открыл рот от удивления: его ученица с чудовищным слухом вдруг создала нечто волшебное, музыку, которой он ни разу не слышал.