Когда я потерял сознание, я увидел снег, падающий с неба там, где я родился. Это так нежно и… беспощадно…
Тейто Кляйн, аниме «Седьмой Дух»
Спалось на удивление отлично — и во всём теле разлилась непривычная лёгкость. А вот в этом что-то было не так.
Мария пошевелила ногой, и та послушно скользнула под одеялом. Мягкая ткань погладила ногу, покрывая мурашками удовольствия.
«Мама купила новое постельное!» — улыбнулась мысленно девушка, не открывая глаз, чтобы не вспугнуть ощущения; по очереди стала водить по простыне то руками, то ногами, наслаждаясь приятными прикосновениями. Неужели случилось чудо, и во время сна спазмы ослабли? Маша без усилия собрала в пальцы складку на ткани, отпустила и засунула руку под подушку, под которой всегда было прохладнее. Пальцы вдруг нащупали какой-то твёрдый предмет, у которого была удлинённая ручка, как у ножа, и…
— Ай! — резкая боль полоснула по указательному пальцу. Глаза сами собой открылись, но понадобилось некоторое время, чтобы понять, где она находится.
Минута, другая, — а узнавание не приходило. Где-то справа слышалось потрескивание; далеко бубнили приглушённые голоса. Всё, что увидели глаза: огромное окно с очень странной рамой, за ней — белое непрозрачное окно, красивые бордовые занавески, очень широкие, не такие, как дома, перехваченные посередине золотистыми шнурками с кисточками на конце.
Маша повернула голову, желая рассмотреть продолжение комнаты, и удивилась ещё больше. Не те обои на стенах, незнакомая красивая картина с девушкой на стене напротив, изящные кресла, как в кино, дверь, большая, массивная, с двумя створками; дальше слева от неё — огромное зеркало до самого пола, ещё дверцы, наверное, шкаф; столик, заставленный бутылочками, непонятными предметами… И кресло слева, придвинутое близко к кровати, на которой лежала Маша. В кресле спала женщина в невероятно красивом пышном платье. Маша долго смотрела на незнакомку, пока не затекла шея, и только подумала об этом — тело легко само повернулось.
«Какой странный сон! — удивилась Мария. Ей часто снились сны, похожие на реальность, но впервые не только виделось в нём всё отчётливо, но и чувствовалось. — Пусть снится подольше!» И всё было в нём интересно: комната, неподвижная женщина у кровати и то, что укололо под подушкой. Девушка поднесла руку к глазам: пальцы ровные, не скрюченные, с хорошенькими ноготками. На указательном замерла капля крови, девушка облизнула палец, чувствуя пощипывание.
«Ничего себе у кого-то шуточки!» — смирившись со странностями сна, она села прямо на кровати, и улыбка расползлась по лицу от радости свободного движения. Приподняла подушку — там прятался небольшой кинжал. Она знала, как называется эта вещь: в исторических фильмах герои часто сражались им, только этот был о-очень маленький… Взяла за рукоять необычное оружие и восхитилась рисунком из тонких линий.
Осторожно, чтобы не разбудить женщину, соскользнула на другую сторону широкой кровати, и ноги погрузились в меховой коврик. Ровные ножки, не худые, как две сосиски, коленки такие кругленькие… Славный сон! Она поводила ногами по ласковому меху, не удержалась — наклонилась и потрогала руками. На ощупь — как шёрстка Короля, любимца Маши. В этом сне так не хватало его нежного мяу! Его котейшество каждое утро приходил будить хозяйку, тёрся мордочкой о её руку, приветствовал и поднимал настроение.
Справа треснуло, и Маша повернулась на звук. Недалеко от кровати горел камин, согревавший комнату и бросавший задумчивые жёлтые блики на стену, потолок и часть окна.
А возле коврика кто-то оставил чудесные мягкие туфельки, и Мария сунула в них послушные ноги. По пути к окну не удержалась — полюбовалась на кресла с изогнутыми поручнями и ножками, потрогала занавески с вышивкой, провела ладонью по деревянной раме. Сколько в неё кусочков стекла вставлено? Принялась считать — больше шестидесяти! Сами стёкла покрыл иней, настоящий — холодный, с узорами.
«Не просыпайся, пожалуйста, только не просыпайся!» — сказала себе девушка и дохнула на один из украшенных морозом прямоугольник. Снежные кристаллы потемнели, превращаясь в воду, Маша дышала на них, пока прямоугольник не стал прозрачным. В него поместился только один глаз и нос, и девушка припала к окну, зажмурив второй глаз, чтобы лучше рассмотреть наружную картину.
Оказывается, комната находилась очень высоко над землёй, потому что стоявшие внизу люди виделись маленькими. Один вёл на поводу лошадь.
Ах, в детстве Маша несколько раз каталась на лошади! Точнее, это был маленький очень лохматый и послушный пони. Знакомый мамы посадил девочку на лошадку и шёл рядом, придерживая, чтобы Маша не упала. А девочка от счастья издавала всхлипы, слыша которые умный пони кивал головой, будто разделял радость необычной наездницы…
Женщина в чепце и длинном пышном платье несла корзину к воротам. Маша перевела на них взгляд. Боже, какие огромные ворота, а какой огромный каменный забор! Маша присела, чтобы сместить фокус и увидеть больше. На улице шёл снег. Крупные снежинки пролетали мимо Машиного глаза и мешали рассматривать…
Неопределённая чёрная фигура в длинном плаще до земли и широким капюшоном на голове неподвижно замерла возле ворот, сложив руки на животе и опустив голову, будто монах в молитве. Что-то необычное было в этом человеке, Маша прищурила глаз, вглядываясь в притягивающий к себе силуэт, полы плаща которого легко трепетали от ветерка. И вдруг этот почувствовал на себе Машин взгляд, поднял голову вместе с капюшоном, показывая… Да ничего не было — ни лица, ни светлого пятна, которое можно было бы принять за лицо! Затем это существо подняло одну руку и протянуло её в Машину сторону, приветствуя, наверное. И ни руки, ни пальцев не было видно за широким длинным рукавом. Это было так пугающе, что девушка отпрянула от размороженного стекла.
Внезапно в голове будто выключатель повернули — и Маша выпрямилась, уставилась на завитую веточку из инея. Перед мысленным взором мелькнуло:
Белый сугроб на дорожке стремительно приближается к ней, вывалившейся с балкона…
Хлёсткий удар ветками…
Боль разрывает тело…
Рывок — и разум выбрасывает в пространство, заполненное ровным белым светом.
Тело прострелил болезненный фантом воспоминания. Неужели?..
Она подняла руку к лицу и внимательно рассмотрела, потрогала лицо, отросшие волосы. Сколько же она спала? Неужели она выжила после падения с балкона, а мама продала квартиру, чтобы оплатить эту клинику? Бедная мамочка!
Или всё-таки сон?
Права рука продолжала сжимать рукоять игрушечного кинжала, Маша зажмурилась и уколола лезвием ладонь. Ахнула: боль чувствовалась взаправду, а из ранки моментально побежала кровь. Не сон.
Так что же случилось? Наверное, Машу спасли, положили в какую-то чудо-клинику, сделали операцию, и после неё спалось так долго, что волосы отросли до пояса, тело выпрямилось… А если и мама изменилась до неузнаваемости за столько лет? Мамочка, сколько же ты выстрадала из-за меня!
Маша бросилась к женщине, закашлявшейся во сне, села перед ней на кровать и погладила руку, примявшую на коленях страницы раскрытой книги. А внутренний скептический голос прокомментировал: «Очнись, какая это тебе клиника?!» Интуиция тревожно ворочалась, скрипела, но выводы пока не могла сделать.
От прикосновения женщина проснулась, не сразу она пошевелилась, вздохнула устало, потёрла рукой лицо и потом открыла глаза:
— Мариэль! Доченька! — пушистые ресницы вспорхнули, а незнакомые карие глаза заблестели, — ты пришла в себя!
— Мама? — полувопросительно произнесла Маша, эта женщина вовсе не была похожа на самого дорогого в мире человека.
Вместо ответа женщина отбросила книгу и притянула к себе девушку, прижала с силой и заплакала:
— О, Мариэль, как мы испугались! Зачем же ты уснула под Ирминсулем? Прости меня, прости! Это я виновата! Я забыла тебе напомнить! — дочь молчала, приобняв мать и уставившись в стену напротив. И женщина отодвинула Машу от себя, пристально взглянула на неё. — Расскажи мне обо всём, что тебе приснилось!
— Приснилось? — эхом повторила Маша и задумалась, не зная, что сказать. Если происходящее не сон, тогда должны остаться воспоминания, хотя бы об этой комнате и женщине, а их не было.
В памяти ясно виделась жизнь, в которой всё, что Маша Венидиктова умела сделать, — это своими скрюченными пальцами кое-как включить телевизор, залезть в инвалидное кресло и сползти с него. Бесконечные дни в одиночестве, слёзы матери, усталые глаза, скорбная складка возле губ и косые взгляды прохожих. Для сна слишком реально и слишком детально…
— Ах, милая, давай-ка я тебя покормлю! За три дня, которые ты спала, стала совсем худенькой и бледной. Как же дар проснётся в таком слабом теле? — женщина заставила Машу вернуться на кровать, заботливо поправила одеяло и дёрнула за шнурок, висящий в изголовье. Не прошло и минуты, прибежала молодая девушка, симпатичная брюнетка и тоже назвала Машу другим именем — Мариэль. Затем брюнетка принесла столик на коротких ножках, уставленный тарелками, и женщина, периодически легко покашливая, как если бы была простужена, начала кормить Машу, уговаривая выпить бульон с мелкими кусочками мяса, заесть очень вкусным салатом. А запивать всё это пришлось тёплым напитком, островатым настолько, что защипало язык и горло.
— Пей, милая! Набирайся сил. Поспи ещё немного, а когда проснёшься, мы поговорим…
От выпитого закружилась вся комната, руки и ноги стали ватные, непослушные. «Наверное, я просыпаюсь», — вяло подумала Маша, опускаясь с помощью женщины на подушку и закрывая глаза. Почему-то захотелось тёплого сладкого молока, каким мама поила иногда перед сном. С этой мыслью она провалилась то ли в сон, то ли в очередное пробуждение ото сна.
В голове кинолентой крутились вперемешку воспоминания — киношные с реальными. То Маша бродила по замку, то мама катила её, сидящую в инвалидном кресле, по улице, мимо моста над рекой; то Маша танцевала с каким-то бородатым мужчиной, и он учил её движениям, то разыгравшийся кот по кличке Король игриво кусал её подставленные костяшки пальцев, а мама потом ругалась, обрабатывая йодом ранки…
Ощущение пробуждения возникло, как обычно, сначала в голове, затем тело само непроизвольно пошевелилось, и нежная простыня напомнила уже знакомое удовольствие от прикосновений к ткани.
В этот раз рядом с кроватью, в том же кресле, сидела хорошенькая девушка, которая приносила еду в прошлый раз. Она вышивала, сосредоточенно втыкая иглу в белую ткань, натянутую на пяльцы.
— Благостного дня, госпожа, как вы себя чувствуете?
— В туалет хочу, — пробормотала Маша, смущаясь.
Девушка отложила вышивку, помогла вылезти из-под одеяла, даже тапочки подсунула под ноги и, поддерживая под локоть Машу, повела куда-то в угол, где обнаружились ещё одни двери. За ними спряталась небольшая комнатка с бочкой посередине, наверное, для купания, столом, заставленным разными тазами, кувшинами; а к стене была придвинуто нечто, похожее на трон, это и оказалось «унитазом». Помощница открыла крышку, усадила Машу и отошла немного в сторону, сложила руки на переднике.
— Выйди, пожалуйста, я сама, — попросила Маша, краснея.
Девушка подняла удивлённо бровь, но перечить не стала, поклонилась и вышла.
Не могло это быть сном, никак не могло! И всё же от нереальности происходящего закружилась голова. Когда Маша вернулась в спальню, там, где в прошлый раз стояла батарея из бутылочек, красовался знакомый столик-поднос с тарелками и бокалом и чаша.
— Прошу вас! — девушка пододвинула кресло, и едва Маша села, подвину ближе чашу с водой. Заметив непонимающий взгляд, терпеливо напомнила: — Ручки протяните, госпожа!
Протянутые пальцы девушка вымыла, как будто это было привычным делом для неё, вытерла мягкой тканью, затем убрала чашу и придвинула столик с едой. Маша благоразумно молчала, наблюдая все эти странности, и понадеялась, что вопрос, который она задаст, покажется естественным:
— Что со мной случилось?
Девушка улыбнулась, показывая ямочки на щеках:
— Вы уснули под Ирминсулем, госпожа. И спали целых три дня, пока вас не отпустила Владычица.
— А до этого? — Маша позволила вложить себе в руки инструменты, похожие на чайную ложку и вилку с двумя зубцами.
— А до этого Владычица вас благословила.
— Чем благословила?
— Этого пока мы не знаем, госпожа Мариэль. Как только вы окрепнете, вы пройдёте испытание… Кушайте, госпожа! Всё, как вы любите.
Маша осторожно ковырнула ложкой желтоватую массу, внешне напоминающую кашу, отправила в рот. В самом деле, что-то очень было похоже на сладкую тыкву с рисом, или нет, не рисом… Съела несколько ложек и расхотелось. Попробовала второе блюдо, выложенное на маленькую тарелочку. Это напоминало баклажановую икру, поковырялась в ней, вкус был тоже так себе. В бокал сегодня — ура! — налили сладковатую водичку, а не ту огненную жидкость, от которой она провалилась в сон, как будто и не спала до этого трое суток. Взяла толстый белый чипс в форме загнутого лепестка, он оказался солоноватым, но всё-таки понравился больше, чем остальная еда.
— Пресвятая Владычица!
Возглас удивления заставил посмотреть на помощницу. Та с округлившимися глазами взирала на Машу.
— Что такое, дурёха? — как-то само собой вырвалось из Маши, и она испугалась: обидеть кого-либо меньше всего хотелось.
Но помощница просияла, будто услышала приятное, нерешительно спросила разрешения и, получив его, взяла один чипс, вложила в него немного «баклажановой икры», сверху — «кашу» и протянула на вилке. В таком сочетании показалось изумительно. На одобрительное мычание Маши девушка довольно хлопнула в ладоши. И всё же, прожевав, Маша решилась спросить:
— Со мной что-то случилось? Почему я ничего не помню? Вернее, помню, но то, что я помню, такое странное…
Девушка ахнула и присела на кресло рядом:
— И как много вы не помните, госпожа?
— Почти всё, — Маша взяла второй чипс, собираясь нафаршировать его. — Если ты что-то знаешь, расскажи, пожалуйста.
— О, Владычица! Не знаю, что и… — девушка задумалась на мгновение, а потом затарахтела: — Все испугались, когда не смогли вас разбудить. Госпожа Илария так винила себя, бедненькая, что не забыла вам напомнить об опасности! Ведь все знают, что нельзя спать под Ирминсулем!..
— Почему? И что такое Ирмисуль?
— О-о-о! — в глазах собеседницы появился ужас. — Как вы могли такое забыть? Ирминсуль — наше гнездо, а вы — наш птенчик.
Маша чуть не подавилась. Она и без того чувствовала себя странно, а дикие картины, которые начали ей рисоваться, например, она сидит в огромном птичьем гнезде и открывает рот, просит червяка. Это запросто могло свести с ума:
— Какой «птенчик»?
— Матерь мира! Вы всё забыли! Наверняка Владычица вас забрала в подземелье! Хоть и вернула, конечно, но выглядите вы так себе, — девушка покачала озадаченно головой.
Маша отложила вилку и взяла в руки стакан, выпила разом всю воду.
— Знаешь, если ты про ад, то я там действительно была.
Девушка снова ахнула, испуганно прикрыв рот рукой и выпучив глаза.
— Но я всё равно до сих пор не понимаю, это я или не я? Что происходит? — Маша попробовала отодвинуть от себя доску со столиком, чтобы встать. Собеседница угадала желание и молниеносно освободила из заточения, помогла встать с кресла. — Я даже имени твоего не помню.
— О! Я Жанетта, госпожа Мариэль, служу вам второй год! — девушка сделала книксен.
— Имя своё помню, но не совсем так, как вы называете, — Маша растерянно осмотрела комнату, увидела зеркало и медленно сделала шаг к нему, — и боюсь, что не узна́ю себя…
— Я позову мадам Иларию! — та, что назвалась Жанеттой, испуганно пятилась к двери.
— Стоять! — Маша вскинула в сторону служанки палец и снова поразилась непривычному жесту.
Всё, что пугало Машу, почему-то действовало на Жанетту обратным образом. Она не обиделась на грубое слово, а наоборот, заулыбалась, снова проворно сделав книксен и ожидая указаний.
Маша перевела взгляд на зеркало — и невольно охнула, хотя и была готова к этому повороту событий: там была не она — незнакомая девушка в белом платье до пола. Она была похожа на ту красивую женщину, что назвала Машу своей дочерью, однако это не ободряло.
«Мне это кажется! — подумала Маша и зажмурилась: сейчас она досчитает до десяти и проснётся. — Мама, мамочка, прости меня за то, что я сделала! Я хотела, чтобы ты, наконец, стала счастливой, и освободилась от груза. Поверь, мне тоже было несладко, это не жизнь… То была не жизнь…»
Явственно вспомнилось, как она, Маша, решилась. В тот день мама ушла в магазин за йогуртом, который забыла купить. На самом деле, наверняка, просто денег не хватило. Мамулечка сама йогурт не ела, экономя, как обычно, чтобы дочери с больным желудком больше доставалось полезной еды. Маша осталась одна, телевизор в зале был включён, шло интересное кино. Но, как только повернулся ключ в замочной скважине, Маша сползла с кресла.
Добралась до двери на балкон, заставив Его котейшество, до этого мирно спавшего на диванчике, изумлённо таращиться зелёными глазищами. Уцепилась за подоконник и ухватилась за ручку, с трудом повернула её. Перевалилась через порог и, цепляясь всеми кривыми паучьими конечностями, дотянулась до рамы, которую мама оставила открытой, чтобы продукты на балконе не пропали.
Раньше Маша никогда бы не смогла такого сделать, а сегодня словно помогало что-то, подтолкнуло снизу — и вот она перевесилась, висит вниз головой с балкона восьмого этажа. Внизу нерасчищенный от снега тротуар, заставленный кое-где машинами, людей почти нет. «Только бы не зацепиться за берёзу!» — подумалось невольно: дерево росло в палисаднике под соседним балконом.
«Мамочка, я люблю тебя, прости за всё! Так будет лучше для всех!» — Маша неловко оттолкнулась ногами от табуретки, уронив её, скользнула по раме, больно обдирая живот и колени о выступ — и полетела вниз…
Неужели тот ужас ей приснился? Она медленно открыла глаза — в зеркале стояла её мать, та, которая ухаживала за Машей-инвалидом, в белом платье.
Жанетта взвизгнула, Маша сама испугалась происходящего, но служанка запрыгала радостным зайцем:
— У вас дар, моя госпожа! Он проснулся! Ах, какой редкий дар!
В зеркале образ усталой мамы таял, вернулась Мариэль — милая девушка с распущенными длинными волосами и испуганным взглядом.
— Какой дар, Жанетта?! Что происходит?! Прекрати визжать, объясни! — сказала и одёрнула себя: откуда в ней, Маше, эта грубость и уверенность?
Служанка успокоилась и замерла, светясь от радости, словно это она получила какой-то там дар:
— О, госпожа, дар трансформации очень редкий! И, — служанка понизила голос, — не все метаморфы признаются в этом. Сами понимаете, всегда найдётся кто-то, кто захочет вас использовать не так, как вам это понравится. Я позову госпожу Иларию, извините, она…
— Стоять! — повторила Маша, усвоив, что с Жанеттой строгий голос работает лучше всего. — Пока ты мне всё не объяснишь… Должна же я вспомнить… Я тебя… не отпускаю. Вот!
— Но слугам запрещено говорить с хозяевами о таких вещах прежде их родителей! — Жанетта по привычке снова прикрыла ладошкой рот.
— Значит, ты будешь единственная, кому это позволено. Садись! — Маша похлопала по кровати, служанка колебалась, тогда Машина рука притянула за юбку и усадила рядом. — И не юли, пожалуйста.
— Ох, госпожа Мариэль!
— Начнём с Ирминсуля. Название кажется мне знакомым, но…
Говорили они долго, и периодически у Маши возникало желание записать услышанное в тетрадку, ибо от этой информации кружилась голова. Что-то казалось знакомым, но, как ни пыталась Маша за ниточку потянуть и размотать весь клубок воспоминаний, толку не было.
Повисла пауза: Маша не знала, о чём спрашивать, а Жанетта — рассказывать.
— Ладно, иди к матушке, я подожду, — вздохнула Мария.
— Желаете одеться, госпожа?
— А я не одета? Ну да, ночнушка, наверное…
Жанетта выпучила глаза, услышав незнакомое слово, и унеслась к резным дверцам возле зеркала:
— Какое платье желаете выбрать, госпожа?
— Мне всё равно, давай любое, — Маша легла навзничь на кровать. Пока спала, всё было проще. Может, притвориться больной, чтобы собраться с мыслями?
Но Жанетта уже несла цветной ворох, положила его на кровать рядом и взяла одно из платьев:
— Желаете это примерить? Или это? Или…
Маша ткнула пальцем в голубое, этот цвет ей нравился всегда, и позволила себя облачить, поняв в процессе, что самой в этих завязках, рюшах не разобраться с первого раза. А затем Жанетта уложила волосы задумчивой хозяйке, не переставая болтать за двоих. Наконец с утренним туалетом было покончено, и служанка попросила разрешения удалиться за госпожой Иларией.
— Минутку, Жанетта! Хочу тебя кое о чём попросить, — Маша задумчиво смотрела на веселую девушку; получив смущённый ответ, взяла служанку за руку, чем озадачила ещё больше. — Пообещай мне, пожалуйста, не рассказывать всем подряд обо мне и моих способностях. Только с моего разрешения, ладно?
— О, разумеется, моя госпожа! — Жанетта закивала, но её глаза подозрительно блестели.
Маша пересмотрела слишком много сериалов, в которых болтливые слуги поворачивали сюжет своими сплетнями в худшую сторону, поэтому почувствовала себя ощутимо нехорошо от перспективы стать героиней подобного кино. Даже голова закружилась на пару секунд. Девушка подняла руку и вытянула указательный палец (Что за привычка у этого тела?!):
— Дай мне слово, Жанетта!
— Клянусь, госпожа, — уже более серьёзно пообещала служанка.
И никто из них двоих сразу не понял, что случилось: протянутая ладонь Мариэль вдруг засветилась, от неё отделилось мерцающее прозрачное облачко и, коснувшись губ Жанетты, растаяло. Служанка ахнула, придя в себя, и бухнулась на колени:
— О, госпожа! Ваш второй дар… он необыкновенный! Он… простите меня, если что-то не так сказала!
Маше с трудом удалось успокоить Жанетту:
— Я сама ещё не поняла, что во мне такое. Будь спокойна, я не желаю зла никому, — что-то в полуопущенном взгляде Жанетты промелькнуло, намекающее на сомнение, и Маша обиделась почему-то. — Иди уже за ма… госпожой… Подожди-ка, ещё одна просьба есть.
— О, конечно, госпожа Мариэль!
— С сегодняшнего дня не надо меня сопровождать в туалет и мыть мне руки. Теперь я буду делать это сама.
Кое-как отделавшись от потрясённой служанки, решившей, что её заслуги обесцениваются, Маша, наконец, осталась наедине со своими мыслями, походила по комнате и остановилась у окна. Инея на стеклах справа было чуть меньше, потому что недавно подбрасывали дрова в камин. Девушка рассеянно подышала на несколько стеклянных прямоугольников, расчищая их от ледяного налёта.
Возможно, происходящее было персональным раем, вознаграждением за те годы страданий, которые она перенесла. Своеобразным раем. Ведь в этой жизни, реальной или нет, тело слушалось, ничего не болело, кроме души, и даже, кажется, финансовых проблем не предвиделось, ибо какие же проблемы у тех, за кого всё делают слуги?
В том кошмаре мама полы в подъезде мыла, чтобы заработать лишнюю копеечку, как она говорила. Но, если умершие могут смотреть из рая на своих близких, оставшихся в земном аду, то почему здесь вокруг дочери крутится целый мир, а нет даже малюсенького окошка, чтобы заглянуть к той маме?
Она машинально посмотрела в расчищенный кусок окна и вздрогнула: у ворот по-прежнему еле заметно покачивалась неподвижная чёрная фигура, похожая на привидение. Оно снова непостижимом образом поняло, что на него смотрят, подняло голову, простёрло обе руки. «Помоги мне, о многоликая!» — донеслось. Или это Маше придумалось в голове?
Она отшатнулась от окна. Если это и был её персональный рай, то странностей в нём хватало. Как говорила мама, не бывает бочки мёда без ложки дёгтя.