— Да я знаю! — отмахнулся Конн. — Мы были в своем праве, мы исполняли свой долг, мы оказались сильнее… Просто мне кажется, что гордиться этим довольно глупо. Мы сделали грязную работу и только. Если я смог первым вонзить клинок в грудь своего противника, то я от этого стал сильнее? Более достоин уважения?!
— Просто ты раньше никогда не был вынужден сражаться с противником, который хочет взять твою жизнь. С настоящим врагом, чья ненависть заставляет тебя бороться с напряжением всех своих сил и не оставляет места раздумьям и сомнениям.
— Неужели только злоба врагов может сделать человека сильным?
Конан пожал плечами:
— Наверное, не только она. Но это проще всего — разить без раздумий в ответ на вражескую ярость. Ты — или тебя. И все просто и ясно, и клинок разит без пощады, и ты обретаешь победу и гордость, славу и величие…
Или вот представь себе — решил человек жить мирно, никому не мешать и ни от кого не зависеть. Забрался в глушь, в горы, построил дом, пашет землю, пасет скот, растит детей. И может быть вполне счастлив такой жизнью. Но когда-нибудь мимо него будут проезжать лихие люди и ему придется либо терпеть грабеж и унижение, либо умереть с мечом в руках. Умереть, потому что одному не выстоять против десятка. Вот и получается, что одни начинают жить мечом, а другие платят им за защиту. Я воин и уважаю воинов, хотя не могу не признать, что и среди них попадаются совершенные мерзавцы и висельники. Сильные, храбрые, умелые воины, но при этом бесчестные, неблагодарные и жестокие. Жестокие без меры. Сразить противника в честном поединке и добить его, чтобы не мучился — достойно воина. А вот пытать побежденного и издеваться над тем, кто не может тебе ответить — позорно. С другой стороны, далеко не каждый землепашец труслив и беззащитен. Он порой терпит унижение, потому что на нем лежит долг уберечь свой род от гибели, но и он может порой биться так, что грабителям приходится горько пожалеть о том, что они сочли этого мужика легкой добычей. Видал я и такое.
— Вот ты говоришь — мерзкое зрелище, — продолжал король чуть погодя, — Так нам еще не пришлось хоронить убитых. Знаешь, в молодости мне часто приходилось вступать в смертельные поединки и, победив, уходить, а то и бежать, оставляя за собой непогребенные трупы. А это на самом деле очень плохо. Душа убитого не находит успокоения и смущает покой живых…
Не знаю, может это и стариковская блажь, но в последнее время мне начинает казаться, что это именно неуспокоенные души убитых мною людей наводят на меня все новые и новые беды. Ведь вроде бы завоевал я престол Аквилонии в честной борьбе, не интригами и предательством, а своей силой и доблестью, сокрушил врагов и старался наладить мирную жизнь в королевстве. Так вновь и вновь обрушиваются на меня испытания, которых я не могу предвидеть. Откуда ни возьмись! Я, конечно, буду биться с любыми напастями, но ведь большую половину жизни я уже прожил… А мне хотелось бы оставить тебе королевство процветающим и могучим, а не погрязшим в череде войн и потрясений. Ладно, как бы то ни было, я сделаю все, что смогу, а уж если смерть перехватит меня на полпути, то в том не будет моей вины…
Они проехали несколько селений, разграбленных разбойниками, не останавливаясь в них. На ходу успокаивали людей, говорили, что банда не вернется, обещали помощь пострадавшим и ехали дальше.
Бандиты на своем пути убили несколько человек, не пожелавших расстаться со своим добром, и сожгли дом, где хозяин уложил насмерть двоих разбойников. Убитые разбойниками, как правило, просто не поняли происходящего и не знали, что за спиной наглецов, вломившихся в их дома, стоит полсотни головорезов.
К вечеру королевский отряд добрался до пограничной заставы у восточного перевала. Горы громоздились впереди, но по узкой долине, поросшей лесом, между основным хребтом и отрогом вела достаточно пологая дорога, дальше уходящая вверх.
Небольшое селение на выходе из долины перерывало дорогу в горы прочной изгородью, а у ворот дежурили несколько воинов. Заметив приближающийся отряд, они поднялись навстречу подъезжающему королю с оружием в руках. Из расположенной рядом избы выбегали их соратники, на ходу поправлявшие амуницию. Вперед выступил один из воинов:
— Я десятник пограничной заставы восточного перевала Торвик. А вы кто такие?
— Ты не узнаешь своего короля? — возмутился Конан, осаживая лошадь возле десятника. — Ты почему пропустил банду через заставу?! Вы здесь для чего поставлены?
— Не гневайся, государь, — лицо Торвика покраснело от сдерживаемых чувств. — Десяток воинов уходил наперехват отряду пиктов, о котором мне сообщили накануне, а оставшиеся на заставе не смогли удержать ворота и укрылись в казарме. Разбойники не стали их осаждать, потому что от этого у них было бы мало добычи, но много потерь. Они устремились на равнину, а мы послали гонца в замок барона Леппика. Вы с ним встречались?
— Мы с дружиной барона встретили разбойников в поле и побили их.
— Хвала богам! Много ли их успело разбежаться? Нам надо готовиться ловить уцелевших?
— Некого будет ловить, — оскалился король. — Но у барона Леппика четверо убитых. Злая была схватка. Но ладно, принимай гостей, ночевать будем у тебя на заставе.
Усталые гвардейцы спешивались, распрягали коней. Воины с заставы помогали им, в доме разожгли очаг и начали готовить ужин. Конан тем временем осматривал окрестности, потом подозвал к себе Торвика:
— На ближней горе у тебя нет наблюдателей?
— Нет, государь. Оттуда невозможно спуститься, дорога все равно ведет через долину, и обойти заставу никак нельзя.
— Спуститься оттуда тяжело, да, — возразил король, — но вражеский лазутчик вполне мог видеть, как твои люди ушли с заставы. И ударили как раз в тот момент, когда их некому было встретить. В здешних горах много народу живет?
— Да кто их знает? За перевалом есть долины, есть плоскогорья, живут там люди, конечно. Приходят, продают шерсть и выделанные шкуры баранов. Говорят, где-то там камни добывают, не то, чтобы драгоценные, но купцы охотно берут их для обработки. Дальше дорога ведет по горам в Киммерию.
— Про Киммерию можешь не рассказывать. У тебя должны быть доверенные люди среди горцев, чтобы сообщали обо всем, что происходит вокруг. Ты тут не только пошлину собирать поставлен! Ты заставой Аквилонии командуешь! Людей держать в готовности отразить врага и следить за всем, происходящим, чтобы никакая опасность не была неожиданной. Понял?
— Понял, государь. Я ведь здесь недавно командую, не успел еще…
— Теперь постарайся успевать. Какие новости приходили из Киммерии в последнее время?
Десятник задумался, припоминая.
— Да, пожалуй, никаких, — наконец сказал он. — Точно, в этом году ничего из Киммерии и не было. Обычно-то оттуда тянется народ в Аквилонию и дальше на юг, то поодиночке, то небольшими отрядами. И к нам в стражу нанимаются, и дальше идут. А в этом году проходили только караваны с грузом олова из киммерийских рудников, пошлину заплатили, как обычно, и все.
— В банде, которую мы разгромили, если и были киммерийцы, то немного, — припомнил Конан. — Что же это значит? Войны-то там не было, я бы знал. Мор? Тоже были бы беженцы, а еще больше — слухов.
— Не знаю.
— Ладно. Что бы там ни было, я скоро увижу это собственными глазами.
На следующее утро поднялись с рассветом, плотно позавтракали и, не торопясь, собрались в путь, взяв припасов на неделю и немного товаров для горцев с таможенного склада.
Король не собирался торговать, но готовился отвечать на гостеприимство щедрыми подарками. Перед выходом поменяли повязки у раненых, и Конан велел остаться на заставе одному из гвардейцев, у которого рана подозрительно опухла и покраснела.
— Найдешь лекаря, — приказал Конан Торвику. — И обеспечишь все необходимое.
— А ты, Марк, — обратился он к своему воину, — после выздоровления возвратишься в столицу, расскажешь королеве, что у нас все благополучно. Не расстраивайся.
Со скрипом открылись ворота заставы, и королевский отряд отправился в путь. Дорога через перевал служила живущим здесь людям не одно поколение, так что крупные булыжники были убраны на обочины.
— Вот ведь, — сказал Конан сыну. — Если мы путешествуем по незнакомым местам, придет ли нам в голову убирать камни с дороги? Мы пройдем по любой тропе, замедлив ход, чтобы не переломать ноги лошадям, или спотыкаясь и ругаясь на чем свет стоит, но убирать камни — зачем? Мы же снова здесь не пойдем. А вот люди, которые здесь живут и ходят этой дорогой постоянно, не пожалели сил и времени, чтобы очистить тропу не только для себя, но и для всех будущих путников. Забавно, я усматриваю в этом некоторое подобие доле правителя. Я могу требовать, чтобы мой подданный пожертвовал своим имуществом и самой жизнью по первому моему слову, но если я буду делать это не по необходимости, а по собственному произволу, то развалю государство и собственную власть. Ведь я обязан обеспечивать своим людям защиту и порядок. Каждый убирает со своей дороги свои камни…
Дорога вывела королевский отряд на седловину между двух гор, свернула в чахлый лесок, где густо растущие тоненькие сосенки наперегонки устремлялись вверх, к солнцу. Потом перед путниками открылось плоскогорье в зелени густых трав, а дорога устремлялась все дальше, вглубь горного массива.
— Вот тоже, — говорил Конан, — ходили здесь люди, ездили на конях, и пробили дорогу так, чтобы идти было легче. Где надо — напрямик, где надо — в обход, но без лишнего пути, а в самый раз. Ну и как, сынок, нравится тебе в горах?
— Ага, красиво, — согласился Конн.
— Когда-то давно я слышал притчу, смысл которой сводился к тому, что не стоит рассказывать про горы жителям степей, а жителю гор про степь. Бесполезно тратить слова — тот, кто не видел ничего подобного, не поймет. И все слова о безграничности пространства степей или о величии гор останутся для него пустым звуком. Невозможно передать словами ощущение, которое ты испытываешь на краю пропасти. Даже если слушающий тебя поймет, что ты хочешь сказать, даже если он видел горы издали, сам он этого ощущения не получит.
— Наверное. А послушай, отец, рассказывают множество историй про твои подвиги. Говорят, ты уже в юности был вождем запорожских козаков…
— Вождем? — король рассмеялся. — Рассказчики всегда любят преувеличивать. Под моим началом было тогда сотни полторы человек. Подумай сам — как бы силен и удачлив ни был пришлый воин, прежде чем он сможет стать настоящим вождем, он должен показать людям, что способен не только сражаться и побеждать. Он должен знать местность и обычаи, чтобы не совершать простейших ошибок от незнания. Ни один обычай не возникает просто так, в каждом заложен глубокий смысл, зачастую непонятный пришлым людям. Предводитель должен быть очень предусмотрителен и осторожен, чтобы из глупости и лихости не завести своих людей в ловушку, устроенную врагами. Нужно немало времени, чтобы люди убедились в способности нового человека быть их предводителем. Никакая сила, ловкость и воинское мастерство здесь не достаточны. Видал я многих сильных воинов, которые не способны были командовать хотя бы десятком.
В два дня они пересекли горы, ограждающие северные провинции Аквилонии от Киммерии. Горцы принимали гостей с искренним радушием, но глядя на этих людей, можно было не сомневаться, что в случае надобности они вполне способны будут дать отпор любому врагу. Здесь были такие места, где даже один человек смог бы остановить большой отряд воинов.
Но вот остались позади высокогорные луга и небольшие озера с чистой ледяной водой, укромные ущелья и каменные осыпи. Перед путниками открылась холмистая равнина Киммерии, заросшая вековым сосновым лесом. Король со своими людьми въехал в родную страну по широкому распадку с текущей посередине небольшой речушкой.
На равнине дорога раздваивалась — более широкая сворачивала вдоль горного хребта к оловянным рудникам, а другая устремлялась между пологими холмами, открывая путь вглубь Киммерии. Конан решительно направил своего коня по этой дороге. Сначала на их пути явно были видны следы пребывания здесь людей — проплешины вырубок и черные пятна кострищ, деревья с обструганной корой.
— Так добывают смолу, — объяснил Конан сыну. — Сдирают с живого дерева кору, смола выступает крупными каплями и стекает вниз по стволу.
Через несколько лиг эти признаки человеческой деятельности сошли на нет и потянулся сосновый лес, не обезображенный человеческим присутствием. Дорога, заросшая свежей травой, еле угадывалась, но король уверенно скакал вперед. На привале он с удовольствием прошелся по лесу.
— Видишь, какой здесь лес? — говорил он Конну. — Светлый, чистый. В Аквилонии леса лиственные, густые, деревья и кустарники растут в несколько ярусов, там простору нет. А здесь сосны устремляют к небу светлые стволы, создавая дивное ощущение величия и чудесной гармонии природы. Как будто душа моя воспаряет ввысь. Сосновые кроны смыкаются высоко над головой, прямые ровные стволы внизу лишены веток и взор скользит по ним, не встречая преград. Красота! А вот в еловом лесу не так. Еловый лес темный, мрачный, густые еловые ветки плотные, сквозь них не проходит солнечный свет и видимость мала. Там душно и тошно. А здесь дышится легко.