— Ничего страшного, — заявил я крылатому красавцу, тут же взмывшему в небеса. — Мне и так есть чем гордиться: мои книги известны всем.
Задыхающийся сроб, только что вытащенный из воды, представлял самую серьезную проблему, однако на выручку пришел ткан, вызвавшийся забрать его с собой и лететь стрелой, не дожидаясь остальных, прямиком к жилищу Цивилизатора, с тем чтобы рыбка не успела засохнуть и умереть. Итак, прихватив под мышку растениевидного гуура, мы начали восхождение на десятую высочайшую вершину.
Хотя Сезон Гонимых Ветром Дождей был уже на исходе, гигантских пятнистых змей, ползающих вокруг хогановского жилища, оказалось даже больше, чем раньше; я обратил внимание также на несметное количество слюнявых додлов, сплетающихся в свои мерзкие кольца; стольких за раз мне никогда не доводилось видеть. Слонялось даже несколько бринозавров, по-видимому предвкушавших скорое наступление Сезона Ранних Паводков. Все это, к моему изумлению, привело меня к мысли, что твари, очевидно, считают землянина достойной заменой плукам.
Я шел впереди группы, поскольку лучше других знал местность и быстрее бы привлек внимание Шлестертрапа. Еще не одолев и половины склона, мы были обескуражены представшей картиной: казалось, тут умудрились сосредоточиться все мыслимые представители венерианской фауны. Бесчисленные твари роились вокруг дома Цивилизатора, щелкая и треща на все лады, брызгая липкой слюной, периодически останавливаясь, чтобы сцепиться с ближайшим соседом, при этом ни на миг не упуская из виду нашу группу и то и дело совершая недвусмысленные попытки набить нами брюхо. В этой связи мне представился еще один повод убедиться в мудрости нашего избавителя, решившего отобрать именно лидеров полов, ибо только универсальные и щедро наделенные от природы особи, нацеленные на выживание, способны уцелеть в этом безумии тотального пожирательства.
Мне достаточно было один раз показаться перед роботом, находившимся в наружном отсеке жилища. Направленный луч, словно шустрый гридник, скользнул в мою сторону и, поймав меня, заскользил дальше, к остальным членам моей элитной семьи. Створки в стене раздвинулись, и мощная сила затянула нас внутрь жилища, после чего отверстие тут же закрылось.
Помню, я испытал чувство глубокой признательности, ибо луч буквально вырвал меня из обвившихся вокруг моих щупальцев побегов огромного засасывающего плюща, о который я неосторожно споткнулся. Спиральное щупальце, слава богу, не пострадало, но если бы не луч, неизвестно, чем бы дело кончилось: уворачиваясь от трех ящероптиц, невозможно одновременно следить, что поджидает тебя на земле.
Один робот уже подготовил для сроба специальный резервуар с водой, он же раздобыл где-то хорошей почвы для нашего гуура.
— Это что, растение какое-то? — поразился Шлестертрап. Землянин почему-то поменял свое прежнее одеяние и был облачен во что-то черное, украшенное красноватыми пятнами. На голове Цивилизатора было надето то, что он называл кепкой, причем козырьком назад — дань традиции, как он объяснил, принятой в среде киношников, своеобразный символ признания прежних заслуг.
— Нет, это гуур, представитель плуков, предпочитающий произрастать среди дружелюбных соседей. Хотя и питается результатами фотосинтеза, но не является обычным растением, потому что умеет перемещаться...
— Гуур, говорите? Довольно беспомощен, нет? По-моему, он не сам пришел, а его внесли. Так, ладно, тихо — я думаю!
Я взволнованно перевел сказанное. Мы замерли, как изваяния. Сроб, только что высунувший голову над поверхностью чана, чтобы оглядеть помещение, тоже застыл и, похоже, стал задыхаться.
Наконец Шлестертрап кивнул головой, и мы смогли расслабиться. Мленб сразу же подскочил к чану и погрузил голову теряющего сознание сроба обратно в воду.
— Ладно, — заметил Цивилизатор. — Я придумал — сделаю из него ребенка. Казалось бы, такая маленькая, незаметная фигура для художественного стерео. Но ведь я всегда могу так нарядить и загримировать ваше растение, что никто и не заметит разницы. — Он обернулся ко мне. — Очень полезный трюк в нашем деле. Если постараться, то из любого, извиняюсь, дерьма можно сделать конфетку. Возможно, критики и отыщут потом изъяны, но кто в наше время читает критиков?
Увы, я не знал, что ответить.
Много времени прошло, пока я смог возобновить разговор с землянином. Во-первых, мне нужно было обучить английскому языку первых плукианских актеров, чтобы они хотя бы понимали, чего хочет от них Шлестертрап. Выяснилось, что это не самое трудное: моим подопечным просто требовался небольшой период сосредоточенного григгования. А теперь я мог обучить их специальным словам, которыми не пользовался даже мой предок, нзред фанобрел. К сожалению, большинство произносимых Великим Цивилизатором фраз имело очень тонкий и едва уловимый смысл; когда же речь заходила о его отношениях с собратьями-землянами или касалась вопросов оборудования, нам не оставалось ничего другого, как беспомощно разводить щупальцами, плавниками, лапами и стеблями.
И все же наступит день, когда пусть не мы, но кто-то из наших более смышленых потомков докопается до истинной сути туманных фраз.
После языковых уроков плуков брали в оборот роботы — те же самые гостеприимные создания, которые доставляли свежую и сочную розовую траву, необходимую нам для пропитании, а также принуждали делать множество малопонятных вещей, связанных с созданием фильма.
Периодически Шлестертрап останавливал кипучую активность электронных помощников, орудовавших со светом, звуком и жужжащими кинокамерами, поворачивался ко мне и требовал, чтобы я рассказал ему про наши традиции и обычаи. Чтобы достойно отвечать, мне приходилось вспоминать каждую страницу всех наших Книг Чисел.
Часто, однако, не дождавшись, пока я закончу, Цивилизатор давал роботам знак приступить к очередному действу, бормоча про себя что-то вроде: «Сейчас мы смастрячим довольно милую сценку, она будет смотреться прелестно, и кого волнует, что такого в жизни не бывает».
Затем он опять начинал раздражаться и приставал ко мне, почему у некоторых из нас есть головы, а у других, например мленбов и нзредов, мозги сидят прямо в туловище? Или почему гуур гордится, что обладает тем, что биологи с первого корабля называли «размытой нервной системой»?
— Как мы можем отснять интригующий крупный план, — причитал Шлестертрап, — если вы не можете мне толком объяснить, на какую часть тела ваших героев следует делать акцент? По сюжету актеры встречаются вместе, общаются, а вы, вместо того чтобы подумать, как они должны выглядеть, укорачиваете мне жизнь вашими сложностями!
— Мы отобрали самых приспособленных к жизни плуков, — напомнил я ему с гордостью, — победителей Конкурсов Красоты.
— Держу пари, что скоро у меня от ваших красавцев совсем крыша съедет.
Так постепенно, с осторожностью и щедростью приобщал нас землянин к плодам цивилизации. Да преклонится перед именем его каждый уцелевший плук!
Приобретение новых знаний, тем не менее, составляло для меня основную трудность. Роботы общительностью не отличались (нам, кстати, так и не удалось выяснить их истинную роль в делах Шлестертрапа), а Цивилизатор неоднократно признавался мне, что таким гениям, как он, не пристало беспокоиться по поводу разной ерунды типа стереографической техники; поэтому абсолютно всю черновую работу он отдавал на откуп своим металлическим ассистентам.
Но я упорно добивался своего. Затравленная, униженная раса плуков ждала, что я овладею достаточной суммой знаний для создания нашей собственной технологии. Я задавал Хогану подробные вопросы. Например, как удается роботу, отвечавшему за звук, так ловко оперировать со змеевидным, будто живым, микрофоном; я приставал к нему, чтобы он объяснил принцип действия потрясающей кинокамеры запахов, с ее настраиваемыми линзами обоняния и круговыми шкалами строго откалиброванных делений, начинающихся восхитительным запахом розы и завершающихся сероводородной вонью.
Как-то после особенно затянувшегося сеанса я, заглянув к нему в отсек, застал его там за сочинением партитуры. Вообще, надо сказать, что хогановская музыка производила на меня странное впечатление: мне никак было не взять в толк, отчего очаровательные умиротворяющие мелодии перемежались порой какой-то невообразимо будоражащей какофонией звуков. Естественно, мне было любопытно, как все это получается.
На этот раз, к чести Шлестертрапа, он объяснил мне все довольно спокойно и терпеливо.
— Вот смотри, — начал он, — это звуковая дорожка с симфонией Бетховена, а здесь — одно из популярных попурри Гершвина. Надергав по очереди с обеих дорожек по нескольку отрывков, я закладываю полученную смесь в этот ящик, называемый оркестратором, и щелкаю переключателем, вот так... Агрегат начинает греметь, шуметь, перемешивать все это, и в итоге фабрикуется совершенно новая звуковая дорожка, которую я и вставляю в фильм. При таком подходе количество получаемых сочетаний намного превышает число дюймов в расстоянии от Венеры до Земли! Итак, механизм очень простой: вставляешь немного Бетховена, немного Гершвина, а оркестровкой занимается оркестратор.
Я ответил ему, что запомню это на всю жизнь.
— А какая все же машина готовит исходные отрывки Гершвина и Бетховена? — поинтересовался я. — И можно ли как-то приспособить эти мелодии для борьбы под водой против бринозавров? И что все-таки конкретно происходит в оркестраторе, когда он шумит и гремит? И когда мы наконец приступим к...
— Вот здесь! — Он схватил книгу, лежавшую на столе. — Я собирался дать вам ее еще вчера, когда вы заинтересовались, каким образом связывается осязание с манипулирующей антенной. Вы желаете знать все о культуре и как люди с ней управляются, не так ли? Вы хотите понять, как наша культура приспосабливается к нечеловеческим расам, правильно? Вот, почитайте эту книгу и не мучайте меня, пока не прочтете. Пожалуй, это самое фундаментальное издание. А я, если не возражаете, пойду чего-нибудь выпью.
Чувство безмерной признательности переполнило меня, и, когда он вернулся, моя благодарность не знала границ. Бережно взяв сокровище, я уединился в укромном уголке. Одно название чего стоило: «Сокращенный свод инструкций, касающихся Межпланетной культурной миссии, аннотированный, с Приложением типовых должностных процедур относительно миссий в Солнечной системе»!
К большому для меня сожалению, мои интеллектуальные способности оказались недостаточными, чтобы извлечь максимальную пользу из этого грандиозного вместилища человеческих знаний. Когда робот позвал меня к Шлестертрапу, я застрял где-то на введении к пятому параграфу исправленного шестнадцатого циркуляра под названием «Плотоядные из отряда псевдомлекопитающих. Допустимые методы обращения и усмирения в целях организации Бинет-сети».
— Готово, — произнес Цивилизатор, нетерпеливо отмахнувшись от моего вопроса, касавшегося одного непонятного примечания. — Дайте сюда эту книгу, я верну ее обратно в архив. Я вручил вам ее специально, чтобы вы не мозолили мне глаза. Все сделано, ты понял, парень?
— Стерео?
Он кивнул:
— Да, я завершил, и можно идти на пробный просмотр. Ваши друзья уже ждут в демонстрационном зале.
Возникла пауза, в течение которой он неторопливо прохаживался по комнате. В ожидании, что он еще что-то добавит, я не осмеливался нарушить величественность момента. Наша культура делает первый шаг на пути к цивилизации!
— Смотрите, плуки, — высокопарно начал Хоган, — я создал для вас стерео, которое, по моему мнению, несомненно претендует на высочайшую оценку. Про стоимость фильма я даже не упоминаю, я создавал его на пределе своих душевных сил и возможностей. Теперь, может быть, вы в свою очередь окажете одну любезность старому Шлестертрапу?
— Все, что угодно, — затрепетал я, — все, что пожелаете... для такого бескорыстного гения, как...
— О'кей, мальчики. Некоторые несносные парни на Земле становятся на дыбы и рвут на себе волосы, негодуя по поводу моего назначения на эту миссию, на том основании, что я ни разу в жизни не прослушал хотя бы одного курса по психологии инопланетных существ. Они превращают мою работу в пытку, используя мое назначение сюда и ряд других привилегий от шоу-бизнеса для нападок на существующую администрацию, обвиняя ее в коррупции и некомпетентности. Я, собственно, никогда и не смотрел на эту работу как на что-то большее, чем временная затычка, но Голливуд посчитал, что в стереофильмах ему не обойтись без истинного шлестертраповского духа. Чего, мол, еще желать, раз мой банковский счет на Земле неуклонно растет, а лучшего места мне все равно не найти. Так вот, было бы очень мило с вашей стороны, если бы вы как-то оценили мою работу и составили характеристику. Мы бы записали ее на магнитофонную ленту, и я отправил бы ее на Землю. Вы проявили бы этим так называемую человечность и признательность за то, что мы здесь делаем.
— Я вам также чрезвычайно признателен за предоставленную возможность выразить нашу благодарность, — ответил я. — Думаю, что довольно быстро подготовлю необходимую речь. Разрешите приступить немедленно.
Он протянул ко мне свои длинные щупальца и потащил меня обратно в отсек.
— Прекрасно! — сиял он. — Только, пожалуйста, постарайтесь сочинить речь таким образом, чтобы у людей не возникло и тени сомнения, что потраченные на вас деньги не пущены на ветер. Понимаете? У меня имеется отличный образец подобного отчета — как раз то, что на Земле хотели бы от вас услышать. Эй, Мордоворот! — окликнул он одного из роботов. — Подготовьте с Тупорылым аппаратуру к записи.
Пока роботы занимались настройкой, я прочитал вслух речь, которую для меня распечатал Шлестертрап. Отдельные непривычные для меня понятия несколько сбивали с толку — например, отрывки, где я восхвалял Великого Цивилизатора за обучение нас английскому языку и за то, что он растолковал нам сложнейшие биологические процессы, происходящие в наших организмах, — однако в целом речь представляла собой ни больше ни меньше как гимн человеку, заслужившему наивысшую похвалу. Когда я кончил, он закричал:
— Довольно! Отлично!
Я хотел было спросить Хогана о причинах кажущихся несоответствий в речи, именно несоответствий, так как ошибок, как я твердо знал, люди сделать не могут, — но не успел: Цивилизатор опять запихал меня в демонстрационный зал, где нас дожидались плуки. Мне показалось, что он пробормотал что-то вроде: «Это наверняка задержит группу Гогарти до следующих выборов», — но я был настолько одержим осознанием первого плукианского культурного прорыва, что это вытеснило все остальные мысли и я стремительно побежал на свое место.
Итак, первый стереофильм, где актеры — одни плуки! Сейчас этим никого не удивишь, и каждый новорожденный плук может посмотреть фильм уже через шесть дней после того, как вылупится из яйца. Однако тогда, во время предварительного, как называл его Шлестертрап, просмотра, казалось, что все вокруг замерло и мы вот-вот соприкоснемся со святая святых. Мы не сомневались уже, что цивилизация нам гарантирована.