— Ты ведь был солдатом до того, как стать полководцем.
— Да, был. И это преимущество, которого у тебя никогда не будет, юный Цезарь, потому что ты благородный римский патриций. И поскольку ты не будешь солдатом прежде, чем стать полководцем, ты никогда не станешь полководцем в полном смысле этого слова. — Марий наклонился вперед, глаза его будто высматривали что-то далеко за рекой и чистыми лугами Ватиканской равнины. — Лучшие полководцы всегда сначала были солдатами. Посмотри на Катона Цензора. Когда ты подрастешь и станешь контуберналом, ни в коем случае не прячься позади строя. Стараясь быть полезным твоему командующему, иди в первых рядах — и сражайся! Забудь о твоей знатности. Каждый раз, когда происходит сражение, становись рядовым. Если командир возражает, если он хочет послать тебя разносить приказания по полю битвы, скажи ему, что ты предпочел бы драться. Он позволит тебе это, потому что не часто слышит такое от юношей из своего окружения. Ты должен сражаться как обычный солдат, юный Цезарь. Как иначе, став полководцем, ты сможешь узнать, что первые ряды твоих солдат прорвали строй противника? Как ты узнаешь, что пугает их, что их воодушевляет, что заставляет их нападать, словно разъяренных быков? Но я расскажу тебе еще кое-что, мальчик!
— Что? — нетерпеливо спросил Цезарь, который впитывал каждое слово, затаив дыхание.
— Пора идти домой! — сказал Марий, смеясь, но, взглянув на изменившееся лицо Цезаря, проворчал: — Ну, не надо зарываться, когда имеешь дело со мной, мальчик.
Его расстроило, что шутка не получилась, и юный Цезарь пришел в бешенство.
— Никогда не дразни меня, разговаривая о таких важных вещах! — предупредил Цезарь таким же мягким и тихим голосом, каким сказал бы это в подобной ситуации Сулла. — Это серьезно, Гай Марий! Ты здесь не развлекаешь меня! Я хочу знать все, что знаешь ты, прежде чем вырасту и стану контуберналом, — тогда я смогу продолжать свое учение на более солидной основе, чем кто-либо другой. Я никогда не перестану учиться! Поэтому прекрати свои невеселые шутки и обращайся со мной как с мужчиной!
— Ты еще не мужчина, — заметил Марий слабым голосом, ошеломленный вызванной им бурей и не вполне соображая, как с ней справиться.
— Если речь идет об учении, то я больше мужчина, чем любой из тех, кого я знаю, включая и тебя.
Голос юного Цезаря стал громче. Некоторые купальщики повернули головы в его сторону. Взглянув на соседей, Цезарь вскочил.
— Я не считаю себя ребенком, когда тетя Юлия обращается со мной как с ребенком, — сказал он уже спокойным тоном. — Но если ты ведешь себя со мной как с ребенком, Гай Марий, меня это смертельно оскорбляет! Говорю тебе, я этого не потерплю. — Он протянул руку, чтобы помочь Марию встать. — Вставай, пошли домой. Ты вывел меня сегодня из терпения.
Марий уцепился за его руку и молча пошел с ним домой.
Вдобавок ко всему события приняли новый оборот. Когда они уже входили в двери дома, их встретила Юлия. Видно было, что она ожидала их возвращения со страхом, на лице ее были заметны следы слез.
— О, Гай Марий, случилось нечто ужасное! — воскликнула она, совсем забыв, что обязана сохранять спокойствие. Даже во время его болезни перед лицом бедствия она обращалась к Марию как к спасителю.
— Что произошло, meum mel, сердечко мое?
— Марий-младший! — Видя по глазам мужа, что он потрясен вестью, она попыталась исправить ошибку: — Нет-нет, он не убит, дорогой! Он даже не ранен! Прости меня, прости меня, я не должна была говорить тебе таких ужасных вещей, но я не знаю, как быть, что мне делать!
— Сядь, Юлия, и успокойся. Я сяду рядом с тобой, а Гай Юлий сядет с другой стороны, и ты расскажешь нам обоим — спокойно, ясно и не захлебываясь, как фонтан.
Юлия села. Марий и юный Цезарь расположились по обе стороны от нее, каждый из них взял ее за руку и, поглаживая, успокаивал.
— Теперь начинай, — попросил Гай Марий.
— Произошла большая битва с Квинтом Поппедием Силоном и марсами. Где-то возле Альбы Фуценции, кажется. Марсы одержали победу. Но нашей армии удалось отступить без больших потерь, — начала Юлия.
— Хорошо. Полагаю, это не самое худшее, — мрачно заметил Марий. — Продолжай. Чувствую, там произошло что-то еще.
— Консул Луций Катон был убит незадолго до того, как наш сын приказал отступать.
— Наш сын дал приказ об отступлении?
— Да. — Юлия пыталась сдержать подступавшие слезы.
— Как ты узнала об этом, Юлия?
— Квинт Лутаций приходил к тебе сегодня. Он отбыл в официальную поездку на марсийский театр военных действий, я думаю, по поводу неприятностей в войсках Луция Катона. Я не знаю — честно говоря, я не уверена. — Она отняла свою руку у юного Цезаря и поднесла ее ко лбу.
— Нас не касается причина визита Квинта Лутация на марсийский театр военных действий, — жестко сказал Марий. — Я понял так, что он стал свидетелем битвы, проигранной Катоном?
— Нет, он находился в Тибуре, куда после сражения отступила наша армия. Очевидно, это был разгром. Солдатами никто не руководил. Единственным, кто сохранил самообладание, был, по-видимому, наш сын. Вот почему именно он отдал приказ отступить. По пути в Тибур он пытался восстановить порядок в войсках, но не мог поспеть везде. Бедные парни просто обезумели.
— Тогда почему… что здесь такого ужасного, Юлия?
— В Тибуре его ожидал претор. Новый легат, назначенный к Луцию Катону, Луций Корнелий Цинна… Я уверена, что это имя называл Квинт Лутаций. Да, так вот, когда армия достигла Тибура, Луций Корнелий Цинна принял у Мария-младшего командование. Все, казалось, было в порядке. Луций Цинна даже отметил присутствие духа, проявленное нашим сыном.
Юлия вырвала руки у своих собеседников и крепко сжала пальцы, ломая суставы.
— Все, казалось, в порядке. Продолжай, Юлия! Что же случилось потом?
— Луций Цинна устроил совет, чтобы выяснить причину поражения. Он смог опросить только некоторых трибунов и контуберналов — все легаты, по-видимому, были убиты, поскольку никто из них не вернулся в Тибур, — продолжала Юлия, отчаянно пытаясь сохранять ясность ума. — И когда Луций Цинна подошел к выяснению обстоятельств смерти Луция Катона, один из контуберналов обвинил нашего сына в том, что он убил консула Луция Катона!
— Я понял, — сказал Марий с невозмутимым видом. — Хорошо, Юлия, тебе известна вся эта история, а мне еще нет. Продолжай.
— Тот молодой человек заявил, что наш Марий пытался убедить Луция Катона отступить. Но Луций Катон обругал его и назвал италийским предателем. Консул отказался отдать приказ об отступлении и сказал, что для любого римлянина лучше умереть на поле боя, чем жить в бесчестии. Он с отвращением отвернулся от Мария-младшего. И тот контубернал сказал, что, услышав это, наш сын вытащил меч и вонзил его в спину Луция Катона по самую рукоять! Затем он взял на себя командование и приказал отступать. — Юлия заплакала.
— Неужели Квинт Лутаций не мог дождаться меня? К чему было взваливать на тебя груз подобных новостей? — резко спросил Марий.
— У него на самом деле не было времени, Гай Марий. — Юлия вытерла слезы, пытаясь взять себя в руки. — Его срочно вызвали в Капую. Он должен был отправляться туда немедленно. Он сказал, что вообще не имел права задерживаться и заезжать к нам в Рим, так что мы должны его еще и поблагодарить. Он сказал, что ты знаешь, как поступить. И когда Квинт Лутаций сказал это, я поняла: он поверил в то, что наш сын убил Луция Катона. О, Гай Марий, что нам делать? Что сможешь сделать ты? Ты хоть знаешь, что имел в виду Квинт Лутаций?
— Я должен отправиться в Тибур вместе с моим другом Гаем Юлием, — сказал Марий, поднимаясь на ноги.
— Но ты ведь не можешь! — задохнулась Юлия.
— На самом деле могу. Теперь успокойся, жена, и вели Стофанту послать за Аврелией. Пригласи Луция Декумия. Он сможет присмотреть за мной в пути и снимет часть нагрузки с мальчика.
Говоря это, Марий крепко держал юного Цезаря за плечо — не так, будто он нуждался в его поддержке, а скорее подавая мальчику знак, чтобы он молчал.
— Пусть Луций Декумий отправится с тобой один. Гай Юлий должен идти домой к своей матери, — сказала Юлия.
— Да, ты права, — согласился Марий. — Ступай домой, юный Цезарь.
Цезарь возразил:
— Моя мать велела мне находиться рядом с тобой. Если бы я покинул тебя в таком положении, она очень рассердилась бы на меня.
Марий стал было настаивать, но Юлия, хорошо зная Аврелию, пошла на попятный:
— Он прав, Гай Марий. Возьми его с собой.
Спустя долгий летний час повозка, запряженная четырьмя мулами, которая тащила на себе Гая Мария, юного Цезаря и Луция Декумия, выехала из Рима через Эсквилинские ворота. Будучи хорошим возницей, Луций Декумий пустил мулов бодрой рысью. Так они смогут проделать весь путь до Тибура, почти не растратив сил.
Зажатый между тушей Мария и Декумием, Цезарь с удовольствием оглядывал окрестности по обеим сторонам дороги, пока не стемнело. Ему никогда еще не представлялось случая принимать участие в поездке по столь неотложному делу, Но в душе он всегда питал страсть к быстрой езде.
Хотя у них с двоюродным братом разница в возрасте составляла девять лет, юный Цезарь хорошо знал Мария-младшего, и воспоминания младенчества и раннего детства были у него в большей степени связаны именно с Марием-младшим, нежели с другими детьми. Эти воспоминания не давали ему никаких оснований любить Мария-младшего. Не то чтобы Марий-младший плохо обращался с мальчиком или насмехался над ним. Зато другие, над кем он насмехался и мучил, отвратили юного Цезаря от Мария-младшего. Между Марием-младшим и Суллой-младшим существовало постоянное соперничество. Наблюдая это, юный Цезарь все время чувствовал, что его ощущения верны. Марий-младший всегда носил как бы две маски: очаровательную в присутствии Корнелии Суллы и язвительную, когда ее не было рядом. Он не ограничивал обсуждение своих насмешек над этой девушкой своими двоюродными братьями, он злословил о ней и со своими друзьями. Поэтому перспектива бесчестья Мария-младшего вовсе не беспокоила юного Цезаря с личной точки зрения. Но поскольку проблема касалась Гая Мария и тети Юлии, она болезненно его задевала.