Филипп сделал паузу и протянул руку. Служитель вложил в нее свиток. Филипп развернул его и продолжил:
— Четырнадцатого января, перед январскими календами, — в тот день, когда Марк Ливий выдвинул законопроект об управлении судопроизводством и второй, о расширении состава Сената, — рабы отправились в храм Сатурна, чтобы подготовить его к празднеству, ибо на следующий день должны были начаться Сатурналии. И обнаружили, что шерсть, которой обвязана была деревянная статуя Сатурна, пропитана маслом, на полу у основания натекла огромная лужа, а сама статуя изнутри пуста. Несомненно, масло вытекло накануне. Все согласились, что Сатурн на что-то разгневался! В тот день, когда Марк Ливий провел в народном собрании свои законы о судах и составе Сената, в Неми жрец-раб был убит другим рабом, который, согласно бытующему там обычаю, занял место первого. Однако уровень воды в священном озере Неми вдруг упал на целую ладонь, и новый жрец внезапно умер. Страшный знак! В тот день, когда Марк Ливий выступил в сенате с законопроектом о ликвидации общественного землевладения, над общественными землями в Кампании пролился кровавый дождь, а общественные земли Этрурии наводнили лягушки. В тот день, когда аграрный закон Ливия принят был народным собранием, жрецы в Ланувии обнаружили, что священные щиты погрызены мышами — ужасный знак, о котором немедленно было доложено коллегии понтификов в Риме. В тот день, когда совет пяти под предводительством народного трибуна Сауфея начал раздачу общественных земель в Италии и Сицилии, храм Пиета на Марсовом поле возле цирка Фламиния поразила молния, причинив ему значительные разрушения. В тот день, когда народное собрание приняло закон о зерне, статуя богини Ангероны оказалась покрыта обильной испариной. В результате повязка, закрывавшая ее рот, соскользнула на шею, и кое-кто клялся, будто слышал, как богиня, радуясь наконец полученной возможности говорить, прошептала тайное имя Рима. На сентябрьские календы, в день, когда Марк Ливий Друз представил Сенату законопроект, предлагающий дать италикам наше драгоценное римское гражданство, страшное землетрясение до основания разрушило город Мутину в Италийской Галлии. Пророк Публий Корнелий Куллеол истолковал это как предзнаменование того, что вся Италийская Галлия возмутится, если ей тоже не даруют римское гражданство. А это, почтенные члены Сената, верный признак того, что, предоставь мы гражданские права Италии, население остальных наших владений также возжелает его. В ночь после того, как Луций Лициний Красс обрушился на меня в этих самых стенах, он таинственным образом умер в собственной постели. Есть немало и других зловещих предзнаменований, уважаемые члены Сената. Я привел лишь те, что имели место в те самые дни, когда Марк Ливий Друз выдвигал либо добивался принятия того или иного из своих законопроектов. Но я могу привести еще примеры. Молнией повреждена статуя Юпитера Латиарского на горе Альбан — ужасный знак! В последний день только что завершившихся ludi Romani кровавый дождь пал на храм Квирина, и больше нигде в округе. Священные копья Марса шевелились, и землетрясение разрушило храм Марса в Капуе. Священный источник Геркулеса в Анконе иссяк впервые за всю свою историю, причем без всякой засухи. Огненная расселина прорезала улицы Путеол. В Помпеях все городские ворота внезапно захлопнулись… И это не все, отцы-основатели! Полный перечень имевших место предзнаменований я прикреплю для всеобщего обозрения на стене трибуны в колодце комиций, чтобы все видели, как порицают боги законы Марка Ливия Друза. Ибо это именно так! Взгляните на богов, которые упомянуты в списке: Пиет — покровитель верности и семейных обязанностей; Квирин — бог всего римского народа; Юпитер Латиарский — латинский Юпитер; Геркулес — защитник военной мощи Рима и покровитель римских военачальников; Марс — бог войны; Вулкан — повелитель огненных озер, подземных озер во всей Италии; Ангерона — хранительница тайного имени Рима, которое, будучи произнесенным, может его разрушить; Сатурн — хранитель богатства Рима и вечности его во времени…
— С другой стороны, — раздался в воцарившейся тишине голос Скавра, — все эти предзнаменования в равной мере могут указывать, какие ужасы ждут Италию и Рим, если законы Марка Ливия не будут соблюдаться.
— Немедленно вывесить этот список для всеобщего ознакомления! — не слушая Скавра, приказал Филипп служителю, после чего спустился с курульного подиума и встал перед скамьей трибунов. — Я хочу, чтобы члены Сената проголосовали, встав на ту или другую сторону. Все, кто за то, чтобы объявить законы Марка Ливия Друза недействительными, встаньте справа от меня. Все, кто за их сохранение, встаньте слева. Прошу вас!
— Начнем с меня, Луций Марций, — произнес, поднимаясь, великий понтифик Агенобарб. — Ты убедил меня, не оставив ни тени сомнения.
Члены Сената в молчании один за другим спускались и выстраивались внизу. Лица многих были белее их тог. Все, за исключением небольшой группы, встали с опущенными головами справа от Филиппа.
— Голосование окончено, — провозгласил Секст Цезарь. — Сенат решил, что законы народного трибуна Марка Ливия Друза должны быть изъяты из архивов и таблицы с ними уничтожены. Через три дня по этому же вопросу будет созвано народное собрание.
Друз последним направился к своему месту, высоко держа гордую голову.
— Разумеется, Марк Ливий, ты имеешь право наложить на это решение свое вето, — учтиво напомнил ему Филипп, когда тот проходил мимо.
Все члены Сената замерли, затаив дыхание. Друз, обратив к противнику безучастное лицо, вежливо отказался:
— Нет, Луций Марций, я этого делать не стану. Я не демагог. Свои обязанности народного трибуна я неизменно исполняю с согласия этого собрания, а коллеги-сенаторы объявили мои законы недействительными. Долг повелевает мне подчиниться решению большинства.
— Такой ответ увенчал лаврами нашего Марка Ливия, — с гордостью поделился своими соображениями со Сцеволой принцепс Сената Скавр, когда собрание было распущено.
— Это верно, — согласился тот, но тут же вновь понурился. — Что ты на самом деле думаешь обо всех этих предзнаменованиях?
— В этой связи у меня есть две мысли. Во-первых, что в прежние годы никто не давал себе труда так кропотливо подбирать все факты, касающиеся природных катаклизмов. Во-вторых, что если эти предзнаменования и предвещают что-то, так это войну с Италией, которая разразится, если не провести в жизнь законы Марка Ливия.
Сцевола, разумеется, голосовал, как и Скавр, за Друза — иначе бы он не мог остаться другом последнего. И тем не менее он был явно в замешательстве и теперь с сомнением в голосе произнес:
— Да, но…
— Квинт Муций, и ты тоже им поверил? — изумился Марий.
— Нет, нет! Я этого не сказал! — сердито огрызнулся Сцевола, чей здравый смысл боролся со свойственными всем римлянам предрассудками. — И все же… как объяснить испарину на статуе Ангероны и соскользнувшую с ее уст повязку? Или смерть моего любимого двоюродного брата, Красса?
— Квинт Муций, — отозвался Друз, который успел их нагнать. — Я полагаю, Марк Эмилий прав. Все эти предзнаменования — знак того, что произойдет, если мои законы будут отменены.
— Ты ведь член коллегии понтификов, — терпеливо разжевывал Сцеволе принцепс Сената. — Все началось с единственного достоверного происшествия: утечки масла из деревянной статуи Сатурна. Но ведь этого ожидали из года в год! Именно поэтому статую обмотали шерстью. Что касается Ангероны, то нет ничего проще, чем проникнуть в ее маленькое святилище, стащить с ее рта повязку и обмазать чем-нибудь липким, чтобы на статуе надолго сохранились капли! Теперь молнии. Мы все прекрасно знаем, что они обычно ударяют в самую высокую точку ландшафта, а храм Пиета, в целом небольшой, выделяется своей высотой. Что же до землетрясений, огненных трещин, кровавых дождей и нашествий лягушек — ха! — я даже обсуждать их не хочу! Луций Лициний же умер в собственной постели: всем бы такой легкий конец.
— Да, но все-таки… — попытался было вновь протестовать Сцевола, с некоторым сомнением в голосе.
— Вы только взгляните на него! — обратился Скавр к Марию и Друзу. — Если уж его так легко одурачить, то как можно винить всех остальных, этих одержимых суевериями идиотов?!
— Ты не веришь в богов, Марк Эмилий? — пораженный ужасом, спросил Сцевола.
— Верю, разумеется, верю! Во что я не верю, Квинт Муций, так это в ловкие махинации людей, утверждающих, будто они действуют от имени богов! Я еще не встречал пророчества или предзнаменования, которое нельзя было бы интерпретировать в диаметрально противоположных смыслах. И что дало основания Филиппу считать себя таким докой? Только то, что он авгур? Да он не распознал бы настоящего предзнаменования, даже если бы наткнулся на него и снова расквасил свой разбитый нос! Что касается старого Публия Корнелия Куллеола, то он в точности соответствует смыслу своего имени: «грецкий орех». Готов поспорить с тобой, Квинт Муций, что если бы кто-нибудь задался целью подобрать список природных бедствий и так называемых сверхъестественных происшествий за второй срок Сатурнина в должности народного трибуна, то перечень предзнаменований получился бы не менее внушительным. Не будь ребенком! Отнесись ко всему этому с толикой того здорового скептицизма, которым ты блещешь в суде.
— Должен сказать, Филипп поразил меня, — мрачно заметил Марий. — Однажды я купил его. Но мне и невдомек было, как этот стервец может быть ловок!
— О, он вовсе не дурак! — подхватил с готовностью Сцевола, радуясь, что разговор свернул с темы его недостатков. — Должно быть, Филипп довольно давно все это продумал. Одно можно сказать с уверенностью: эта блестящая идея родилась не в голове Цепиона…
— А что ты думаешь, Марк Ливий? — поинтересовался Марий.
— Что я думаю? — устало переспросил Друз. — Ох, Гай Марий, по совести сказать, не знаю, что и думать. Знаю только, что это они подстроили умно.
— Тебе следовало наложить на это голосование вето, — проговорил тот.
— Будь ты на моем месте, ты бы так и сделал. И я бы не стал тебя винить, — отозвался Друз. — Но я не могу отказываться от того, что говорил в начале своего срока в должности народного трибуна. Постарайся это понять. А тогда я обещал, что буду считаться с мнением моих коллег по Сенату.
— Теперь о всеобщем избирательном праве можно забыть, — заключил Скавр.
— Это еще почему? — изумился Друз.
— Но, Марк Ливий, ведь они отменили все твои законы! Или вскоре отменят…
— Ну и что? Законопроект о гражданских правах еще не передавался на рассмотрение в народное собрание: я пока лишь обсудил его в Сенате. Члены Сената проголосовали за то, чтобы не рекомендовать его народному собранию. Но я никогда не обещал им, что не буду выдвигать в собрании законопроект, если они его не рекомендуют. Я обещал сначала искать его одобрения в сенате и сдержал это обещание. Но я не имею права останавливаться теперь только потому, что Сенат сказал «нет». Дело не закончено. Пусть и народное собрание скажет «нет». А я постараюсь сделать так, чтобы оно сказало «да»! — усмехнулся Друз.
— Марк Ливий, ты достоин того, чтобы победить! — воскликнул Скавр.
— Я тоже так считаю, — отозвался тот. — Вы простите, если теперь я откланяюсь? Мне нужно написать несколько писем моим италийским друзьям. Я должен убедить их пока не начинать войну. Борьба еще не окончена!
— Ерунда! — отозвался Сцевола. — Я, разумеется, верю тебе, Марк Ливий, иначе бы при голосовании встал по правую руку от Филиппа. И все-таки, если италики на отказ предоставить им гражданские права и впрямь собираются ответить войной, то для подготовки им потребуются годы!
— А вот тут ты, Квинт Муций, неправ. Они уже встали на путь военных приготовлений. И сейчас лучше подготовлены к войне, чем Рим, — заверил его Друз.
Несколькими днями позже пришло известие, что Квинт Поппедий Силон ведет два хорошо вооруженных легиона марсов по виа Валерия по направлению к Риму. Потрясенный Скавр срочно собрал Сенат — и обнаружил, что на такое архиважное государственное совещание соблаговолила прийти лишь жалкая кучка сенаторов, среди которых не было ни Филиппа, ни Цепиона. Их отсутствие так и осталось невыясненным. Друз также не явился, однако объяснил это тем, что не может присутствовать в Сенате — по той причине, что его близкий друг Квинт Поппедий Силон угрожает Риму войной.
— Жалкие кролики! — проговорил Скавр при виде пустующих мест, обращаясь к Марию. — Они забились в норы, рассчитывая на то, что враги не достанут их там.
Однако Скавр все-таки надеялся, что марсы не собираются воевать, и потому убедил своих немногочисленных слушателей действовать мирными методами.
— Гней Домиций, — сказал он, обращаясь к Агенобарбу, — ты выдающийся консуляр, ты был в должности цензора, и ты — великий понтифик. Готов ли ты выйти и встретить его армию, сопровождаемый только ликторами? Ты знаком с марсами, они знают тебя; я слышал, что они уважают тебя за твою кротость и милосердие. Выясни, что им надо.
— Хорошо, Скавр, я готов сделать то, что ты просишь, но при условии, что мне будут даны полномочия проконсула, — ответил Агенобарб. — В ином случае я буду связан в своих словах и действиях. Мне также нужно, чтобы моим ликторам выдали топоры для фасций.
— Ты получишь и то и другое, — пообещал Скавр.
— Марсы достигнут пределов Рима уже завтра, — сказал Марий. — Я надеюсь, вы помните, что это за день?
— Я помню, — сказал Агенобарб. — Годовщина битвы при Аравсионе, в которой марсы потеряли целый легион.
— Они наверняка приурочили поход к этой дате, — проронил Секст Цезарь, наслаждаясь компанией, как он полагал, истинных патриотов, в которой не было ни Филиппа, ни Цепиона.
— И все же, почтенные сенаторы, мне кажется, что это еще не война, — заключил Скавр.
— Пойди созови всех ликторов, — велел служителю Секст Цезарь и заверил Агенобарба: — Ты получишь проконсульские полномочия, Гней Домиций, как только ликторы тридцати курий прибудут сюда. Доложишь ли ты о результатах своей миссии на специальной сессии послезавтра?