— Ты даже не будешь иметь возможности высказаться, Квинт Цецилий. Ты будешь находиться далеко — на поле боя, а не в Сенате. Только Скавр может сражаться там, но он слишком стар. — Сжав губы, Сулла невидящим взглядом смотрел на оживленную улицу. — Это Филипп и остальные комедианты будут голосовать. И все они скажут «да». И комиция — тоже.
— Ты тоже будешь на поле боя, Луций Корнелий, — уныло сказал Поросенок. — Я с-с-слышал, что ты назначен в помощники к Гаю Марию, этой старой жирной италийской репе! Ручаюсь, он-то не осудит закон Луция Юлия!
— Я в этом не уверен, — сказал Сулла и вздохнул. — Одно ты должен признать, Квинт Цецилий: Гай Марий прежде всего — солдат. Прежде чем его служба на поле боя окончится, там будет очень много мертвых марсов, которые уже никогда не смогут обратиться за гражданством.
— Будем надеяться, Луций Корнелий. Потому что в тот день, когда Гай Марий войдет в Сенат, наполовину заполненный италиками, он снова будет Первым Человеком в Риме. И консулом в седьмой раз.
— Если я не предприму чего-нибудь, — заметил Сулла.
На следующий день Сулла отделил свои два легиона от хвоста колонны Луция Цезаря, который направлялся прямо по дороге к Мельфе. Сулла же двинулся к Латинской дороге, перейдя Мельфу возле старых развалин городка Фрегеллы, разрушенного до основания Луцием Опимием сорок пять лет назад после подавления восстания. Легионы Суллы расположились на удивительно мирных впадинах, заросших цветами, которые образовались среди остатков павших стен и башен Фрегелл. Центурионы занимались обустройством лагеря. Наблюдать за этим Сулла был не в силах. Он решил в одиночестве пройтись по пустынным развалинам городка.
«Вот здесь, — думал он, — покоится все, за что мы воюем сейчас. Здесь можно увидеть, каким образом ослы из Сената устроили так, что спустя годы нам пришлось подавлять новое восстание, на сей раз всеиталийское. Нам приходится отдавать свое время, свои налоги, свою жизнь, чтобы обратить всю Италию в сплошные пустынные Фрегеллы. Мы заявили, что каждый италик поплатится за это своей жизнью. Красные маки вырастут на земле, багровой от италийской крови. Мы сказали, что черепа италиков выцветут до белизны белых роз, а желтые глаза ромашек будут глядеть на солнце из их пустых глазниц. Зачем мы это делаем, если все напрасно? Зачем мы умирали и продолжаем умирать, если все впустую? Он хочет дать гражданство этим полубунтовщикам в Умбрии и Этрурии. Но после этого он не сможет остановиться. Он — или кто-то другой, кто примет жезл правления, упавший из его руки. Они все получат гражданство, все. Они получат гражданство, еще не отмыв руки от нашей крови. Зачем же мы все это делаем, если все ни к чему? Мы, потомки троянцев, которым должно быть хорошо знакомо чувство тревоги, когда предатели готовы открыть ворота врагу. Мы, римляне, — а не италики. А он хочет, чтобы они стали римлянами. Благодаря ему и таким, как он, италики разрушат все, что охраняет Рим. Их Рим не будет ни Римом их предков, ни моим Римом. Этот сад на италийских руинах здесь, во Фрегеллах, — это мой Рим. Рим моих предков, достаточно сильных и уверенных в себе, чтобы выращивать цветы на улицах мятежных городов, освободив их для тишины, жужжания пчел и щебета птиц».
Сулла не мог разобрать, чем вызвано мерцание перед его глазами: то ли печалью, овладевшей им, то ли бликами от камней под его ногами. Но сквозь поток прыгающего света он вдруг различил приближающуюся фигуру, голубоватую и громоздкую, — фигуру римского полководца, идущего к другому римскому полководцу. Вот она потемнела, и на ее панцире и шлеме сверкнуло солнце. Гай Марий! Гай Марий, италик.
Дыхание Суллы сделалось прерывистым, сердце в груди застучало с перебоями. Он остановился.
— Луций Корнелий!
— Гай Марий!
Они не коснулись друг друга. Затем Марий повернулся и пошел рядом с Суллой в гробовом молчании. И все-таки Марий, который не терпел невысказанных эмоций, заговорил первым:
— Полагаю, Луций Юлий уже на пути в Эзернию?
— Да.
— Он должен был находиться в бухте Кратер, снова занять Стабии и Помпеи, Отацилий строит небольшой, но хороший флот и сейчас получает новых рекрутов. Флот всегда на последнем месте в списке забот Сената. Однако я слышал, что Сенат намерен организовать из всех здоровых римских вольноотпущенников специальные войска для создания гарнизонов, которые защищали бы побережье от Северной Кампании до Южного Лация. Поэтому Оталиций сможет набрать в свой флот все нынешнее береговое ополчение.
— Ну, и когда же отцы Сената собираются утвердить сие решение? — проворчал Сулла.
— Кто знает? По крайней мере, они уже приступили к обсуждению вопроса.
— Чудо из чудес!
— Ты что-то очень сердит. Это Луций Цезарь так подействовал тебе на нервы? Тогда я не удивляюсь.
— Да, Гай Марий, я действительно сердит, — сказал Сулла тихо. — Я гулял по этой красивой дороге, думая о судьбе Фрегелл и о будущей судьбе здешних италиков. Ты знаешь, что Луций Цезарь намерен предоставить римское гражданство всем италикам, которые склонны к мирным отношениям с Римом? Недурно, правда?
Марий на секунду сбился с шага, а затем продолжил прогулку все в том же тяжеловесном ритме.
— Он хочет это сделать сейчас? Когда? До или после того, как выбросится на скалы Эзернии?
— После.
— И это заставило тебя молить богов, чтобы они поведали, во имя чего идет вся эта потасовка, не так ли? — спросил Марий, не зная, что повторяет мысли Суллы почти дословно. Затем последовал раскат смеха. — Да, я все еще люблю сражаться, это правда. Надеюсь, довольно будет еще одной или двух битв, чтобы Сенат и народ Рима были полностью побеждены. Каков поворот! Если бы мы могли воскресить из мертвых Марка Ливия Друза, тогда ничего этого не случилось бы! Казна была бы полна — вместо того, чтобы быть пустой, как голова кретина, и полуостров был бы мирным, счастливым, ко всеобщему удовлетворению заполненным законными гражданами Рима.
— Да.
Они замолчали, войдя в раковину форума Фрегелл, где случайно уцелевшие колонны и лестничные марши, ведущие в никуда, высовывались из густой травы и цветов.
— У меня есть для тебя работа, — сказал Марий, усаживаясь на каменную глыбу. — Пойди сюда, встань в тени или сядь рядом со мной, Луций Корнелий! И сними ты эту гнусную шляпу, чтобы я мог видеть, что кроется в твоих глазах.
Сулла послушно перешел в тень и столь же послушно стащил с головы шляпу, но не сел и не произнес ни слова.
— Ты, конечно, удивлен тем, что я пришел во Фрегеллы навстречу тебе, вместо того чтобы ждать в Реате.
— Я полагаю, что ты и не ждал меня в Реате.
Гай Марий расхохотался:
— Ты всегда разгадываешь мои уловки, Луций Корнелий, не так ли? Правильно. Я не ждал тебя в Реате. — Улыбка медленно сошла с лица Мария. — Но я также не хотел выдавать своих планов в письме. Чем меньше людей знают, что ты собираешься сделать, тем лучше. Не то чтобы я предполагал наличие лазутчика в командном шатре Луция Юлия — просто я осторожен.
— Лучший способ сохранить секрет — это не говорить о нем никому.
— Верно, верно. — Марий вздохнул так глубоко, что ремни и пряжки его панциря заскрипели. — Ты, Луций Корнелий, сойдешь здесь с Латинской дороги. Пойдешь вверх вдоль реки Лирис к Соре, где свернешь далее по руслу Лирис до ее истоков. Другими словами, я хочу, чтобы ты был на южной стороне водораздела в нескольких милях от Валериевой дороги.
— Пока я понял свою часть задачи. Что собираешься делать ты?
— В то время как ты будешь продвигаться вверх вдоль реки, я пойду от Реаты к западному проходу на Валериевой дороге. Я намерен открыть дорогу за Карсиолами. Этот город сильно разрушен, и в нем находится вражеский гарнизон. Как мне сообщили мои разведчики, это марруцины под командованием самого Герия Асиния. Может быть, мне придется вступить с ним в битву за обладание Валериевой дорогой перед ее входом в ущелье. На этой фазе ты должен находиться на одном уровне со мной — но южнее водораздела.
— К югу от водораздела и тайно от противника, — сказал Сулла, понемногу смягчаясь.
— Точно. Это означает, что ты убьешь всех, кого увидишь. Поскольку всем хорошо известно, что я нахожусь к северу от Валериевой дороги, я надеюсь, что никому из марруцинов или марсов не придет в голову, что еще одна армия может подойти с южного фланга. Я попытаюсь привлечь все их внимание к моим перемещениям. — Марий усмехнулся: — А ты, разумеется, находишься вместе с Луцием Цезарем на пути в Эзернию.
— Ты не утратил свой дар командования, Гай Марий.
— Надеюсь! — Свирепые карие глаза блеснули. — Потому что, скажу тебе откровенно, Луций Корнелий, если я потеряю дар командования, то во всем этом военном пожаре не найдется никого, кто занял бы мое место. И мы кончим тем, что будем предоставлять гражданство тем, кто борется против нас с оружием в руках.
Часть сознания Суллы зацепилась за тему гражданства, но верх взял все же интерес к другому предмету.
— Ну а если это буду я? — выпалил он. — Я могу командовать.
— Да, разумеется, ты можешь, — сказал Марий успокаивающим тоном. — Я не отрицаю этого сейчас. Но ты не командир до мозга костей, Луций Корнелий, ты никогда не поднимешься выше хорошего командующего. — Марий, казалось, совершенно не обращал внимания на то, что своими словами унижает Суллу. — Иногда быть неплохим командующим — этого мало. Нужно быть гением войны. А это или есть, или этого нет.
— Однажды, — молвил Сулла задумчиво, — Рим останется без тебя, Гай Марий. И тогда, может быть, я возьму в свои руки верховное командование.
Марий все еще не понимал, что скрывается за рассуждениями Суллы. Он только весело фыркнул:
— Ладно, Луций Корнелий, будем надеяться, что, когда этот день наступит, все, что будет нужно Риму, — это найти просто хорошего полководца. Не так ли?
— Очень может быть, — ответил Луций Корнелий Сулла.
Хотя Гай Марий раздражал Суллу, но — что само собой разумеется! — план его был превосходен. Сулла со своими двумя легионами проник до Соры, вовсе не столкнувшись с врагом, а затем в небольшой стычке разгромил незначительные силы пиценов под командованием Тита Геренния. От Соры до истоков Лирис Сулла встречал только латинских и сабинских крестьян, которые приветствовали появление римлян с такой неприкрытой радостью, что Сулла воздержался от выполнения приказов Мария и не стал их убивать. Те пицены, которые бежали в Сору, по всей вероятности, не собирались доносить о его присутствии, потому что Сулла создал впечатление, что задача зайти в Сору поставлена перед ним Луцием Цезарем и что теперь он уходит, чтобы встретиться с Луцием Цезарем восточнее теснины Мельфы. Так что скорее всего остатки пиценов Тита Геренния и пелигны засели теперь в ожидании Суллы в совершенно ошибочном месте.
Марий, как было известно Сулле, поступил так, как обещал, и освободил Валериеву дорогу за Карсиолами. Герий Асиний со своими марруцинами решил бороться за дорогу и потерпел сокрушительное поражение после того, как Марий обманул его, сделав вид, будто не хочет вступать в битву именно здесь. Герий Асиний погиб, и вместе с ним полегла большая часть его армии. Тогда Марий вошел в западный проход, вовсе не подвергаясь опасности, направляясь на этот раз к Альбе Фуценции с четырьмя легионами, состоявшими из людей, уверенных в своей победе, — и как бы они могли проиграть, если их ведет старый арпинский лис? Они уже прошли крещение кровью — и прошли его хорошо.