Привели Корнелию Суллу. Она выглядела как пленница, стоя между двумя рабами.
— Можете идти, — отрывисто бросил отец ее охранникам и холодным взглядом посмотрел в непокорное лицо дочери.
Изысканная красота: белоснежная кожа, золотые волосы отца и очарование ее покойной матери. Разве только глаза у нее были свои, очень большие и ярко-голубые.
— Что же ты собираешься сказать в свою защиту, девочка?
— Я готова, отец. Можешь бить меня, пока не убьешь, — мне все равно! Потому что я не выйду за Квинта Помпея, и ты не сможешь заставить меня!
— Если я велю привязать тебя и всыпать тебе как следует, моя девочка, ты выйдешь за Квинта Помпея, — проговорил Сулла тем мягким тоном, который предшествовал у него взрыву неистовой ярости.
Но несмотря на все ее слезы и вспышки раздражения, она была в большей степени ребенком Суллы, чем Юлиллы. Корнелия крепко уперлась ногами в пол, словно ожидая ужасного удара, и сапфировые огоньки вспыхнули в ее огромных глазах.
— Я не выйду за Квинта Помпея!
— Клянусь всеми богами, Корнелия, выйдешь!
— Не выйду!
Обычно такое демонстративное неповиновение могло вызвать у Суллы неудержимое бешенство, но сейчас — может быть, потому, что он увидел в ее лице что-то от своего умершего сына, — он не смог рассердиться по-настоящему. Сулла только зловеще засопел носом.
— Дочка, ты знаешь, кто такая Пиета? — спросил он.
— Конечно, знаю, — осторожно ответила Корнелия Сулла. — Это Долг.
— Ответь подробнее, Корнелия.
— Это богиня обязанностей.
— Каких обязанностей?
— Всяких.
— Включая и обязанности детей перед их родителями, не так ли? — поинтересовался Сулла сладким голосом.
— Да, — сказала Корнелия Сулла.
— Непокорность по отношению к pater familias — это ужасная вещь, Корнелия. Это не только оскорбление Пиеты. Согласно закону ты должна повиноваться главе твоей семьи. Я — pater familias, — сурово произнес Сулла.
— Самая первая обязанность у меня — перед самой собой, — заявила она героически.
— Это не так, дочка. — Губы Суллы задрожали. — Первая твоя обязанность — повиноваться мне. Ты в моих руках.
— Пусть даже я в твоих руках, отец, но себя я не предам!
Губы его перестали трястись; Сулла разразился громким хохотом.
— О, пойди прочь! — сказал он и, все еще смеясь, крикнул ей вслед: — Ты выполнишь свою обязанность, или я продам тебя в рабство! Я сделаю это, и ничто не остановит меня!
— Я и так уже рабыня! — донеслось до него.
Боги, какого солдата она могла бы произвести на свет! Когда его веселье улеглось, Сулла сел за стол и принялся за письмо жителю города Смирны Публию Рутилию Руфу.
Вот что произошло, Публий Рутилий. Нахальная маленькая дрянь сокрушила меня. И не оставила никакого выбора. Исполнить мои угрозы? Вряд ли подобная мера может способствовать моему избранию в качестве консула в союзе с Квинтом Помпеем. Мертвая или проданная в рабство, девчонка не будет нужна ни мне, ни Квинту Помпею-младшему. А я просто буду вынужден связать и отхлестать ее, чтобы заставить выйти за него замуж! Есть ли другой выход? Так что же мне делать? Я спрашиваю тебя серьезно, я в отчаянном положении — что мне делать? Я помню легенду о том, что именно ты помог разрешить дилемму Марка Аврелия Котты, когда ему требовалось найти мужа для Аврелии. Так вот тебе еще одна дилемма для разрешения, о обожаемый и почитаемый советчик!
Признаюсь, дела здесь обстоят так, что если бы не моя не способность выдать дочь замуж — а мне необходимо это сделать! — я никак не смог бы остановиться и написать тебе письмо. Но теперь я его начал и, в надежде, что ты мне поможешь, могу сообщить тебе заодно и о том, что происходит в Риме.
Наш принцепс Сената, от которого я только что вернулся, тоже начал писать тебе письмо, так что я не обязан извещать тебя об ужасной катастрофе, постигшей Гая Мария. Я ограничусь лишь изложением своих опасений и надежд на будущее. По крайней мере теперь я предвкушаю возможность надеть мою toga praetexta и сесть на мое курульное кресло из слоновой кости. Я рассчитываю стать консулом! Сенат приказал своим курульным магистратам надеть все регалии в честь победы Гая Мария — и моей! — над марсами Силона. Это обнадеживает и означает, что мы в последний раз видели все эти глупые и пустые знаки траура и тревоги.
В высшей степени вероятным представляется в данный момент, что консулами следующего года будут Луций Порций Катон Лициниан и — страшно подумать! — Гней Помпей Страбон. Что за ужасная парочка! Сморщенная кошачья задница и заносчивый варвар, который ничего не видит дальше своего вздернутого носа. Признаюсь, я совершенно перестал понимать, как некоторые люди приходят к консульскому посту. Ясно, что для этого недостаточно быть хорошим городским претором или претором по делам иностранцев. Или иметь военный послужной список, такой же длинный и славный, как родословная царя Птолемея. Я прихожу к твердому заключению, что единственно реально и важно для меня — быть вместе с сословием всадников. Если ты не нравишься всадникам, Публий Рутилий, ты можешь быть хоть самим Ромулом — и при этом не иметь никаких шансов на консульских выборах. Всадники сажали Гая Мария в консульское кресло шесть раз — и три раза из них in absentia. И он по-прежнему им нравится! С Марием хорошо вести дела. О, всадникам может нравиться и человек с родословной, но не в такой степени, чтобы голосовать за него, если он не распахивает свой кошелек достаточно широко или не предлагает им дополнительных приманок — таких, как более легкое получение займов или внутренней информации из Сената о том, какие вопросы там предполагается рассматривать.
Я должен был стать консулом несколько лет назад. Если бы я еще раньше стал претором. Да, был еще принцепс Сената, который сорвал мои планы. Он сделал это при поддержке тех самых всадников, которые толпами бегали за ним, блея, как ягнята. Да, ты можешь сказать, что я начинаю ненавидеть всадническое сословие все больше и больше. Не правда ли, чудесно было бы оказаться в таком положении, чтобы иметь возможность делать с ними, что я захочу? О, я еще покажу им, Публий Рутилий! Я отомщу за себя — и за тебя.
Что касается Помпея Страбона, то он был страшно занят, рассказывая всем и каждому в Риме, как в Пицене покрыл себя славой. Действительным автором его относительно небольшого успеха, по моему мнению, является Публий Сульпиций, который доставил ему армию из Италийской Галлии и нанес ужасное поражение объединенным силам пиценов и пелигнов еще до того, как вступил в контакт со Страбоном. Наш косоглазый друг подшучивал над ним, запершись в Фирме, где он исключительно комфортабельно устроился на все лето. Сейчас, во всяком случае, он выбрался из своей летней резиденции. Помпей Страбон приписывает себе все заслуги в победе над Титом Лафрением, который погиб вместе со своими войсками. О Публии Сульпиции (он находился там и выполнил большую часть работы) Помпей Страбон даже не упоминает. И словно ему этого недостаточно, агенты Помпея Страбона в Риме изображают его битву намного более значительной, чем действия Гая Мария против марруцинов и марсов.
Наступил поворотный момент Марсийской войны. Я чувствую это всеми своими костями. Уверен, что не должен детально описывать тебе новый закон о признании гражданства, который Луций Юлий Цезарь намерен обнародовать в декабре. Я сообщил об этом законопроекте принцепсу Сената несколько часов назад, ожидая, что тот начнет реветь от возмущения. Вместо этого Скавр был почти доволен. Он считает, что подвешенное гражданство имеет свои достоинства, если обеспечить его нераспространение на тех, кто поднял против нас оружие. Этрурия и Умбрия сильно беспокоят его, и он полагает, что волнения в обеих землях прекратятся, как только этруски и умбры получат право голоса. Несмотря на все мои попытки, я так и не смог убедить его в том, что закон Луция Юлия будет только началом и что через короткое время каждый италик сможет стать римским гражданином, невзирая на то, сколько римской крови запеклось на его мече и насколько она свежа. Я спрашиваю тебя, Публий Рутилий, за что мы сражались?
Ответь мне сразу же. И умоляю: посоветуй, что делать с девочкой!
Сулла вложил свое письмо к Рутилию Руфу в пакет принцепса Сената, отправлявшийся в Смирну с особым курьером. Таким образом, Рутилий Руф, по всей вероятности, получит пакет через месяц, а его ответ будет доставлен тем же курьером через такой же период времени.
Действительно, Сулла получил эпистолу из Смирны уже в конце ноября. Он все еще находился в Кампании, поддерживая выздоравливающего Луция Цезаря, который был удостоен льстецами из Сената триумфа за победу над Мутилом при Ацерре. То, что обе армии вернулись к Ацерре и к моменту этого решения участвовали в новых военных действиях, Сенат предпочел не заметить. Причиной присуждения триумфа именно за это и ни за что другое, как заявил Сенат, было то обстоятельства, что войска Луция Цезаря провозгласили его тогда императором. Когда Помпей Страбон услышал сию весть, его агенты подняли такой шум, что Сенат присудил триумф также и Помпею Страбону. «Как же низко мы пали! — подумал про себя Сулла. — Триумф над италиками — это вовсе не триумф».
Почести ничуть не взволновали Луция Цезаря. Когда Сулла спросил его, как бы он хотел организовать свой триумф, Цезарь посмотрел на своего собеседника с удивлением и сказал:
— Поскольку нет трофеев, триумф не нуждается в организации. Я просто проведу свою армию через Рим, вот и все.
Наступило зимнее затишье. Ацерру, казалось, не слишком обеспокоило присутствие под ее стенами двух армий. Пока Луций Цезарь бился над предварительным вариантом своего закона о гражданстве, Сулла отправился в Капую, чтобы помочь Катулу Цезарю и Метеллу Пию Поросенку реорганизовать легионы, в которых каждый десятый погиб в теснине Мельфы. Как раз в Капуе нашло его письмо Публия Рутилия Руфа.
Дорогой мой Луций Корнелий, ну почему отцы никогда не могут найти правильный путь в руководстве своими дочерьми? Это приводит меня в отчаяние. Замечу тебе, что я не имел хлопот с моей девочкой. Когда я выдал ее за Луция Кальпурния Пизона, она была в восторге. Конечно, моя бедная малышка была некрасива и имела маленькое приданое: больше всего она опасалась, что папочка вовсе не станет заниматься поисками жениха для нее. Если бы я привел к ней в дом этого отвратительного сына Секста Перквитиния, она просто упала бы в обморок. Поэтому, когда я подыскал ей Луция Пизона, она сочла его даром богов и с тех пор не устает благодарить меня. И действительно, их брак оказался таким удачным, что следующее поколение намерено повторить опыт: дочь моего сына выйдет за сына моей дочери, когда они достигнут брачного возраста. Да-да, я помню, что говорил старый Цезарь-дедушка, но это будет первая партия кузенов с обеих сторон, и они произведут на свет превосходных щенков.
Ответ на твой вопрос, Луций Корнелий, на самом деле до смешного прост. Все, что нужно для успеха, — это молчаливое согласие Элии, а сам ты можешь делать вид, будто вообще не имеешь к этому никакого отношения. Пусть Элия намекнет девочке, что ты меняешь свое мнение относительно ее брака, что ты подумываешь приискать жениха в другом месте. Элия должна назвать несколько имен — имен абсолютно отталкивающих парней, таких, как сын Секста Перквитиния. Девушка сочтет их всех в высшей степени неподходящими.
То, что Гай Марий при смерти, — большая удача, потому что Марий-младший не может вступить в брак, пока pater familias недееспособен. Видишь ли, очень важно, чтобы Корнелия Сулла получила возможность встретиться с Марием-младшим частным образом. После этого она поймет, что ее муж может оказаться значительно хуже, чем Квинт Помпей-младший. Пусть Элия, отправляясь в гости к Юлии, возьмет девушку с собой в то время, когда Марий-младший будет дома. Не следует препятствовать их встрече.
Сейчас Марий-младший — очень избалованный и эгоцентричный молодой человек. Поверь мне, Луций Корнелий, он не скажет и не сделает ничего, что бы внушило твоей дочери любовь к нему. Кроме болезни его отца, главная мысль, которая его занимает в данный момент, — кто возьмет на себя честь выносить его присутствие в качестве штабного контубернала. Он достаточно умен, чтобы понимать, что, к какому бы командиру он ни попал, его выгонят и за одну десятую того, что терпел его отец, — хотя некоторые командиры более снисходительны, чем другие. Из письма Скавра я сделал заключение, что никто не хочет брать молодца к себе и что его судьба целиком зависит от комиссии контуберналов. Моя небольшая сеть информаторов также сообщает, что Марий-младший сильно увлекся женщинами и вином, хотя не обязательно в указанном порядке. Есть еще одна причина, по которой Марий-младший не обрадуется встрече с Корнелией Суллой. Корнелия — это память его детства. Когда ему было лет пятнадцать-шестнадцать, он, возможно, и питал к ней нежные чувства. Полагаю также, что он пользовался ее добрым характером — так, что она не замечала этого. Сейчас Марий-младший мало отличается от того, каким был тогда. Но вот твоя дочь считает его совсем другим. Поверь мне, Луций Корнелий, Марий-младший наделает немало ошибок, и к тому же Корнелия Сулла будет раздражать его.
Сразу же после ее беседы с Марием-младшим прикажи Элии более энергично твердить о том, что, по ее мнению, ты отказался от идеи брака дочери с Помпеем Руфом-младшим и нуждаешься в поддержке очень богатого всадника.
А теперь я должен сообщить тебе бесценный секрет, касающийся женщин, Луций Корнелий. Женщина может твердо решить, что не желает определенного поклонника, но если этот поклонник может неожиданно отпасть по каким-либо независящим от женщины причинам, она неизбежно решает взглянуть на уплывающий улов поближе. К тому же твоя дочь вообще не видела свою рыбку! Элия должна найти убедительную причину для того, чтобы Корнелия Сулла могла присутствовать на обеде в доме Квинта Помпея Руфа: отец прибыл в Рим в отпуск, или мать больна, или еще что-нибудь. Сможет ли дорогая Корнелия Сулла подавить свою неприязнь и пообедать в присутствии своей отвергнутой рыбки? Даю гарантию, Луций Корнелий, что она согласится. И поскольку я сам видел ее рыбку, то абсолютно уверен, что она изменит свое мнение. Помпей-младший — как раз тот тип, который должен ее привлекать. Корнелия всегда будет хитрее его и без труда поставит себя во главе дома. Она неотразима! Она так похожа на тебя. В некоторых отношениях — точно.
Сулла отложил письмо и покрутил головой. «Просто»? Как мог Публий Рутилий составить такой замысловатый план и еще иметь нахальство называть его простым? Маневрировать на войне — и то проще! Тем не менее стоит попытаться. И он возобновил чтение письма в несколько более приятном настроении. Ему не терпелось узнать, что еще хотел сообщить ему Рутилий Руф.
Дела в моем маленьком уголке нашего огромного мира нехороши. Полагаю, ни у кого в Риме в эти дни нет ни времени, ни интереса следить за событиями в Малой Азии. Но несомненно, где-нибудь в конторах Сената лежит отчет, с которым к этому моменту наш принцепс Сената, видимо, уже ознакомился. Он прочтет также и письмо, которое я отправил ему с тем же курьером, что и это.
На троне Вифинии сидит теперь понтийская марионетка. Да-да, в тот самый момент, когда царь Митридат был уверен, что Рим повернулся к нему спиной, он вторгся в Вифинию! Для видимости вождем этого вторжения был Сократ, младший брат царя Никомеда III, поэтому считается, что Вифиния все еще является свободным государством, поменявшим царя Никомеда на царя Сократа. Мне представляется логическим противоречием называть царя «Сократом». Как ты считаешь? Ты можешь представить себе, чтобы Сократ Афинский позволил себя короновать? Однако никто в провинции Азия не питает иллюзий. Вифиния — «свободна»? Вифиния теперь стала владением Митридата Понтийского — который, между прочим, должен быть недоволен медлительным поведением царя Сократа! Потому что царь Сократ позволил царю Никомеду сбежать. Невзирая на отягощающий его груз лет, Никомед перескочил Геллеспонт резво, как коза; в Смирне ходят слухи, что он находится на пути в Рим, чтобы пожаловаться на потерю трона Сенату и народу Рима, которые так милостиво позволяли ему на этом троне сидеть. Ты увидишь его в Риме еще до конца года, согбенного под тяжестью большей части вифинийской казны.