- Не слыхала, чтобы в Америке были соломенные крыши. Они часто бывают?
- Нет. Я знаю ещё только одну. Но вот уже начинается крупный дождь. Пойдёмте в дом.
Хильда с интересом осмотрела интерьер. Комната была размером футов двадцать на шестнадцать, и не было никакого потолка, отделявшего помещение от крыши.
- Я вся дрожу, - сказала она. - Почему это у вас тут в доме так прохладно? На улице такая жара, несмотря на грозу. Это что, от глинобитных стен и соломенной крыши?
- Отчасти, - ответил Хобарт. - Вот видите отверстие у конька? Прохладный ночной воздух проникает в него и вытесняет тёплый. Когда же воздух на улице нагревается, холодный уже не может выйти наружу. И если не выпускать холодный воздух через окно или дверь, то в доме весь день будет прохладно.
Хобарт зажёг лампу.
- А что у вас за пол такой? - спросила Хильда. - На ощупь как-будто каменный, но не такой уж жёсткий.
- Это моё изобретение. Камешки в терракоте.
- Что-что?
- Сначала я сделал хорошую подушку из гравия, песка и цемента. Затем положил слой голубой глины и выложил всё это отборными камешками с реки, красными, желтыми, зелёными, синими, одни из них почти белые, другие почти черные. Я их вбил в глину, и затем развёл здесь большой костёр, который и превратил глину в терракоту. Хорошо ведь?
- Да я таких красивых полов никогда и не видела.
Дождь с шумом застучал по крыше. В комнате возник лёгкий туман.
- Вначале, пока крыша сухая, внутрь попадает немного влаги. Вот вам клеёнка, если хотите, накройтесь.
- Спасибо.
Ну вот, видите, больше не течёт. В солому я вплёл тростник. Он впитывает влагу как губка и разбухает. Таким образом крыша становится влагонепроницаемой.
Хильда обошла комнату. - А что это у вас здесь на стене под клеёнкой?
- Книги.
- Можно посмотреть? - Она подняла клеёнку и взяла одну книгу. Поднесла её к свету. - А на каком она языке?
- На греческом.
- Мне всегда хотелось выучиться греческому. Вы меня научите?
- С удовольствием.
- Нет, правда?
- Да как же можно? Ваши родители и на порог не пустят такого бродягу и дикаря, как меня здесь называют.
- Ну тогда я буду приходить к вам.
- Нет, не годится, пойдут разговоры.
- Ну и пусть. Мне наплевать. Да и вам тоже наплевать.
- В таком случае согласен.
- Я всё равно буду учить греческий. И вы меня ему научите.
- Возможно.
- Нет, наверняка. - Хильда взяла толстую кипу бумаг и раскрыла её. А это что?
- Это рукопись книги, над которой я работаю.
Она полистала их.
- Вот так-так. У вас, наверное, не хватает бумаги. Вы исписали все поля и даже между строк.
- Я всё редактирую её.
- Эту страницу нельзя больше редактировать. Сюда нельзя больше вписать ни слова.
- Да, я знаю. Мне придётся переписать и начать редактировать снова.
- Не надо вам заниматься перепиской. Пусть вам кто-нибудь перепишет её. Кто-то с чётким округлым девичьим школьным почерком.
Хобарт глянул ей на руки. Они были маленькие, без ямочек, и не миленькие, а мускулистые и красивые, На него нашла тень неловкости.
- Дождь кончился, - сказала Хильда. - И я проголодалась. Вы пригласите меня перекусить?
- Да у меня всё тут по-холостяцки.
- И из чего же оно состоит?
- Жареная ветчина. Мамалыга вместо хлеба, сушёные початки кукурузы. Зелень.
Может быть, салат из артишоков. На сладкое - пчелиные соты.
- Звучит великолепно. Можно я поем с вами?
- Если угодно.
- Вы жарите ветчину на этой плите?
- Нет, от этого в доме стало бы жарко. я готовлю в глинобитной кухне.
- Можно посмотреть?
- Конечно.