Общество было уверено, что дети вырастут недисциплинированными. И общество оказалось право. У Хобарта была теория - которая нравилась и Хильде - о том, что родители с выдумкой могут подменить дисциплину пониманием.
Казалось, что Майкл и Иола просто расцвели при этой системе. Они научились плавать, как индейские дети, совсем маленькими, и резвились в бассейне как молодые дельфины. Они не довольствовались красивыми маленькими качелями на низкой ветке дерева, а потребовали себе качели на длинной верёвке, подвешенные на горизонтальной ветке большого самшитового дерева на самом краю обрыва. Там они качались далеко за краем обрыва и над водопадом, приобретая природный иммунитет индейцев к головокружению. А зимой они терпеливо топали на вершину мелкотравного пастбища и скатывались оттуда целые четверть мили в сорокафутовый сугроб на опушке ивовой рощи.
Школа просто приводила их в восторг, потому что им казалось, что все их там любят. И они так крепко уверовали в это, что всем, даже школьной учительнице с иссушенным сердцем пришлось полюбить их.
Казалось, что время благосклонно остановилось для Хильды и Хобарта, которые слишком много времени тратили на изучение латыни и греческого, и даже отважно набросились на санскрит, где они были на равных, и Хильда даже обгоняла Хобарта.
Но у детей время мчалось быстро. Почти в мгновение ока они были уже в старших классах.
Однажды Майкл попросил родителей зайти в библиотеку.
- В городе будет большое торжество, - сообщил он. - случаю открытия нового здания средней школы. Там будут присутствовать все ученики школы и их родители. Директор выступит с речью. Выступит также начальство из графства и даже член палаты представителей из нашего округа. А после ужина будут танцы.
- Да, большое торжество, - сказал Хобарт. - Но, Майкл, ты ведь не думаешь, что мы с Хильдой пойдём туда?
- Послушай, отец, Иола позарез хочет попасть на танцы. Но ей не позволят этого без сопровождения. Ну а ты, конечно же, отвезёшь нас всех туда. Тебе придётся зайти и поприветствовать нашего директора, начальство и конгрессмена. Тебе не надо будет оставаться на весь вечер, но это было бы очень любезно с твоей стороны.
- Но ты ведь знаешь, Майкл, у меня нет никакого костюма, кроме вот этого комбинезона и свитера. А мать твоя не носит платья с одиннадцати лет. Иола не захочет, чтобы её сопровождали в штанах.
- Да, знаю, папа. Но в Омахе есть прекрасные магазины, где мама может купить себе платье. Ну хотя бы только на этот случай. Ведь вы же не станете расстраивать Иолу? А я-то уж точно знаю, какой костюм наденешь ты.
- Вот как? А я вот не знаю.
- Мы с классом ездили в Омаху, где в пьесе "Рип Ван Винкль" играл Джо Джефферсон. После спектакля нас пригласили в уборную к г-ну Джефферсону. На нём было обычное платье. Уж г-н Джефферсон, наверное, понимает толк в одежде.
- Хильда, а как ты смотришь на всё это?
- Здесь командует Иола. Я ни разу не ослушалась её с тех пор, как ей от роду исполнился час. И теперь нельзя этого делать.
- Ну хорошо, Майкл. Завтра все вчетвером поедем в Омаху.
Ты сделаешь из меня Джо Джефферсона, а Иола сделает из матери Сару Бернар.
- Спасибо, папа.
Большой зал нового школьного здания был переполнен. Выступающие, должно быть, собрались в кабинете директора. Майкл настоял на том, чтобы Хобарт пошёл с ним туда засвидетельствовать своё почтение. Хильда не захотела, и Иола благосклонно разрешила ей это.
- Считаю за честь познакомиться с вами, сэр, - сказал руководитель графства. - Я только что читал обзор о вашей книге в "Нейшн".
- Как? Книга ещё не вышла. Она должна появиться через месяц.
- Обозреватели получают сигнальные экземпляры, -сказал руководитель, гордясь своими познаниями порядков в издательском мире. - В "Нейшн" говорится, что это исключительно важная научная работа года. Там пишут, что всем историкам, профессорам-языковедам и литераторам придётся считаться с ней.
Конгрессмен внимательно слушал. Когда ему представили Хобарта, он спросил:
"Скажите, как называется ваша книга? Это мне понадобится для выступления. Я всегда считал, что придёт время, когда востоку придётся признать, что он не обладает монополией в высоких материях культуры."
Когда семья Элбернов отправилась домой, было уже поздно. Хобарт с Хильдой сидели на заднем сиденье и в темноте держали друг друга за руки. Дети сидели на скамье возницы и без умолку болтали: кто там был, откуда приехал, кто кому родственник, кто что говорил. Их разговор постоянно возвращался к родителям, к тому, как прекрасно выглядела Хильда. Все трое выступавших особо отметили Хобарта и его книгу, они просто покорили всех на этом вечере.
Дома дети быстро разошлись по своим комнатам. Хобарт с Хильдой сели отдохнуть в креслах гостиной.
Хильда, ты у нас прямо королева. Да ты всегда такая.
Хобарт, а ты просто похож сам на себя. Лучше любого короля.
Как мы тут с тобой сыплем комплиментами! Но ведь это так и есть. Хильда, ты даёшь себе отчет, что мы снова вернулись к цивилизации. Это был большой кружной путь.
Очень приятный путь.
ОНА БЫЛА ЗНАКОМА С ЛИНКОЛЬНОМ
На самом краю Палисадов через Гудзон от Гарлема в начале века был ресторанчик, известный у студентов Колумбийского университета под названием "Гэти". Будучи сытыми или, пожалуй, голодными столовскими харчами, мы отправлялись на пароме и фуникулёре к Гэти. Там можно было получить наилучшие в Нью-Йорке бифштексы. Один из наших студентов, граф Зенсаку Сано, как-то привёз к Гэти японского консула.
Консул объявил, что бифштекс у Гэти лучше, чем у Дельмонико, а консул знал толк в еде, так как жил за счёт своего правительства. Бифштексы у Гэти стоили намного дешевле, чем у Дельмонико.
Мне как-то не верилось, что "Гэти" настоящее название ресторана. Я полагал, что студенты сами придумали это название, вдохновлённые видом хозяйки, высокой женщины с самой необъятной талией в своём роде. Если она носила корсет, то его наверняка делали на заказ на какой-нибудь фабрике. В помощниках у неё был сын, который был не так высок, как она, но такой же толстый.
Однажды вечером, когда народу было немного, хозяйка остановилась у столика, разговаривая с гостями. Я попросил у неё визитную карточку с номером телефона.
Она сходила в конторку и принесла мне карточку. "Мария Гёте и сын, рестораторы".
- Госпожа Гёте, - спросил я. - Семья вашего мужа должно быть родом из Германии.
Они, случайно, не из Веймара?
- Что-то в этом роде. Отец мужа говорил, что в их семье в старые времена был великий поэт. Может быть. Но вы же знаете, как это бывает у иностранцев. Все они хвастают князьями и герцогами в роду. Кто знает?
- Вы когда-нибудь читали "Фауста" Гетё?
- Нет. Я не знаю голландского. Отец как-то пытался учить меня, но я не захотела.
Знаете, как дети в школе дразнятся, если у вас с языка сорвётся хоть одно голландское словечко.
Молодой врач, доктор Герберт Слоун, как-то пригласил меня пообедать к Гэти.
- С удовольствием, - ответил я. - Только он называется не Гэти, а Гёте.
- Гэти. Какое дело может быть бифштексу до названия?
Надвигалась гроза. Было темно, почти сумерки, когда мы переехали реку на пароме, а у фуникулёра, который с трудом пробирался по склону вверх, были включены фары.
Когда мы добрались до Гёте, посыпались первые огромные капли дождя.
Кроме нас посетителей не было. "Чем меньше народу, тем больше удовольствия", - сказал доктор. И он оказался прав. Нам подали два громадных бифштекса, каждого из которых хватило бы на троих, и жареную по-французски картошку, её хватило бы на дюжину человек.
Тучная хозяйка со своим невероятно толстым сыном сели с нами за стол, и мощные стулья жалобно заскрипели под ними.